Было 3.34 утра в пятницу. Долгая была неделя. Ну а какая неделя в этом году не была долгой? Я просила Берта нанять кого-нибудь в помощь. Он нанял Ларри. Так чем я недовольна? Тем, что Ларри — просто жертва, ждущая своего монстра. О Господи, сохрани его, прошу Тебя. Сохрани. На моей совести и так больше невинных, чем она может выдержать.
Обычное чувство ночного коридора — тишина, спокойствие. Только шептали отдушины отопления, приглушенно звучали по ковру шаги моих кроссовок. Слишком было поздно, и мои живущие днем соседи давно уже спали, а вставать им было еще рано. За два часа до рассвета можно насладиться уединением.
Я открыла новый защищенный от взлома замок своей квартиры и шагнула в темень. Щелкнула выключателем и залила ярким светом белые стены, ковер, диван и кресло. Как бы ни было хорошо у тебя ночное зрение, а свет лучше. Все мы дети дневного света, чем бы ни зарабатывали себе на жизнь.
Жакет я сбросила на кухонный стол. Слишком он был грязный, чтобы кидать его на белый диван. Я вся была заляпана грязью и прилипшей травой, но крови было очень мало — ночь обернулась удачно.
Я уже снимала кобуру, когда почувствовала это. Движение воздушных потоков, будто кто-то их пересекал. Я просто поняла, что я не одна.
Рука моя легла уже на рукоять пистолета, когда из темноты спальни послышался голос Эдуарда:
— Анита, не надо.
Я остановилась, касаясь пальцами пистолета.
— А если я все же попробую?
— Я тебя застрелю, и ты это знаешь.
Это был спокойный, уверенный голос хищника. Я помню, когда он работал с огнеметом, его голос был таким же. Гладким и ровным, как дорога в Ад.
Я убрала руку от пистолета. Эдуард меня застрелит, если я его вынужу. И лучше его не вынуждать — пока что. Пока что.
Я положила руки на голову, не ожидая, пока он мне это прикажет. Может быть, готовность к сотрудничеству зачтется в мою пользу. Ой, вряд ли.
Эдуард вышел из темноты, как белокурый призрак. Он был весь в черном, кроме волос и бледного лица. Руки в черных перчатках держали девятимиллиметровую «беретту», твердо направленную мне в грудь.
— Новый пистолет? — спросила я.
По его губам скользнула тень улыбки.
— Да. Тебе нравится?
— «Беретта» — хороший пистолет, но ты же меня знаешь.
— Знаю, ты фанат браунинга, — сказал он.
Я улыбнулась. Два старых приятеля ведут профессиональный треп.
Он прижал ствол к моей груди и взял мой браунинг.
— Прислонись и расставь ноги, — сказал он.
Я оперлась на спинку дивана, а он меня ощупал. Искать было нечего, но Эдуард этого не знал, а неосторожным он никогда не был. Одна из причин, по которой он до сих пор жив. Это — и еще то, что он был очень, очень умелым.
— Ты говорил, что не можешь взломать мой замок, — сказала я.
— Я принес инструменты получше.
— Значит, он не защищен от взлома.
— От большинства людей — защищен.
— Но не от тебя.
Он посмотрел на меня глазами мертвыми, как зимнее небо.
— Я к большинству не принадлежу.
Я не могла не улыбнуться:
— Это ты можешь сказать с полным правом.
Он нахмурился:
— Дай мне имя Мастера, и нам не придется этого делать.
Его пистолет не шелохнулся. Мой браунинг торчал у него из-за пояса. Я надеялась, что он не забыл поставить его на предохранитель. Или, наоборот, забыл.
Я открыла рот, снова закрыла и просто смотрела на него. Я не могла выдать Эдуарду Жан-Клода. Я была — Истребительница, но Эдуарда вампиры называли — Смерть. И он это имя заслужил.
— Я думала, ты сегодня будешь за мной следить.
— Я поехал домой, когда ты подняла зомби. Наверное, мне следовало остаться поблизости. Кто тебе рот раскровянил?
— Я тебе ни черта не скажу, и ты это знаешь.
— Любого можно сломать, Анита. Любого.
— Даже тебя?
Снова эта тень улыбки:
— Даже меня.
— Кто-то превзошел Смерть? А ну-ка расскажи.
Улыбка стала шире.
— В другой раз как-нибудь.
— Приятно слышать, что будет другой раз.
— Я здесь не для того, чтобы тебя убивать.
— А только запугиванием или пыткой заставить меня назвать имя Мастера?
— Да, — ответил он тихим и спокойным тоном.
— А я-то надеялась, что ты скажешь «нет».
— Дай мне имя Мастера этого города, Анита, и я уйду.
— Ты знаешь, что я не могу этого сделать.
— Я знаю, что ты должна это сделать, иначе нас ждет очень долгая ночь.
— Значит, нас ждет очень долгая ночь, потому что ни хрена я тебе говорить не собираюсь.
— Ты не хочешь дать себя запугать.
— Ага.
Он покачал головой.
— Повернись, обопрись грудью на диван и сцепи руки за спиной.
— Зачем?
— Делай, что я сказал.
— Чтобы ты мне руки связал?
— Выполняй.
— Что-то не хочется.
Он снова нахмурился:
— Ты хочешь, чтобы я тебя застрелил?
— Нет, но стоять столбом, пока ты будешь меня связывать, мне тоже не хочется.
— Связывать — это не больно.
— Меня беспокоит то, что будет потом.
— Ты знаешь, что я сделаю, если ты будешь упираться.
— Тогда делай.
— Ты не хочешь мне помочь.
— Уж извини.
— Анита, Анита!
— Я просто не привыкла помогать людям, которые собираются меня пытать. Хотя я не вижу бамбуковых щепок. А как можно кого-то пытать без бамбуковых щепок?
— Перестань!
Он начинал злиться.
— Что перестать?
Я выкатила глаза и постаралась придать себе вид невинный и безобидный — просто не я, а лягушка Кермит.
Эдуард рассмеялся — легким смешком, который все рос и рос, пока Эдуард не присел на пол, свободно держа пистолет и глядя на меня сияющими глазами.
— Ну как я могу тебя пытать, когда ты меня смешишь?
— Не можешь, так и было задумано.
Он покачал головой:
— Нет, не было. Ты просто острила. Ты всегда остришь, Анита.
— Приятно, что ты это заметил.
Он поднял руку:
— Анита, хватит.
— Я буду тебя смешить, пока ты пощады не запросишь.
— Просто скажи мне это дурацкое имя, Анита. Прошу тебя, помоги мне. — Смех исчез из его глаз, как уходит с неба солнце. Ушли доброжелательность и человечность, и глаза его стали холодны и пусты, как у куклы. — Не заставляй меня делать тебе больно.
Я была единственным другом Эдуарда, но это не помешает ему меня пытать. Было у Эдуарда одно правило: сделай все, что нужно, чтобы закончить работу. Если он будет вынужден меня пытать, он это сделает, но ему этого не хотелось.
— Теперь, когда ты заговорил вежливо, попробуй снова задать первый вопрос, — сказала я.
Его глаза прищурились, потом он спросил:
— Кто ударил тебя в рот?
— Один Мастер вампиров, — сказала я спокойно.
— Расскажи мне, что произошло.
Эта просьба слишком на мой вкус отдавала приказом, но оба пистолета были у него в руках.
Я рассказала ему обо всем. Все о вампире Алехандро. О том, которого я ощущала у себя в голове таким старым, что у меня кости заныли. И я добавила только одну крохотную ложь, которая утонула в потоке правды. Я ему сказала, что Алехандро — Мастер города. Правда, одна из лучших моих находок?
— Ты и в самом деле не знаешь места его дневного отдыха?
Я покачала головой:
— Если бы знала, я бы тебе его выдала.
— Почему такая перемена настроения?
— Он сегодня пытался меня убить. Все обязательства отменяются.
— Не верю.
Это была слишком хорошая ложь, чтобы ей зря пропадать, и потому я попыталась ее спасти.
— Он тоже одичал. Это он и его прихвостни убивают невинных граждан.
При слове «невинные» Эдуард скривился, но придираться не стал.
— Альтруистический мотив — в это я верю. Не будь ты так чертовски мягкосердечна, ты была бы опасна.
— Я свою долю гадов истребляю, Эдуард.
Он смотрел на меня пустыми синими глазами, потом кивнул:
— Правда.
И отдал мне мой пистолет рукояткой вперед. Судорога в животе отпустила меня. Я смогла испустить глубокий, долгий вздох облегчения.
— Если я найду, где этот Алехандро, ты хочешь принять участие?
Я на минуту задумалась. Хочу ли я охотиться на пятерку одичавших вампиров, из которых двое старше пятисот лет? Нет, не хочу. Хочу ли я посылать Эдуарда против них одного? Нет, не хочу. Значит…
— Ага, чтобы получить свою долю.
Эдуард улыбнулся широкой сияющей улыбкой:
— Ну люблю я свою работу.
— Я тоже, — улыбнулась я в ответ.