Ингер проехал по старому шоссе 21 до Восточного Рок-Крика. Рок-Крик — это узкая извилистая дорога, где еле могут разминуться две машины. Ингер вел машину достаточно медленно, чтобы вписываться в повороты, но не так, чтобы поездка успела надоесть.
По дороге были фермы, стоявшие уже много лет, и новые дома в новых кварталах на голой и красной, как рана, земле. К одному из таких кварталов Ингер и свернул. Там было полно больших и красивых домов, очень современных. Вдоль дороги — тоненькие деревца, привязанные к кольям. Эта жалкая поросль трепетала на осеннем ветру, и несколько листиков цеплялись к тонким, как паучьи ножки, веткам. Здесь был лес, пока не прошли бульдозеры. И зачем проектировщики снесли все старые деревья, а потом посадили саженцы, которые еще несколько десятилетий не будут иметь приличного вида?
Мы остановились возле коттеджа, оформленного под деревянный, который был больше любого настоящего деревянного дома. Слишком много стекла, голый двор цвета ржавчины. Белый гравий, покрывавший подъездную дорожку, явно привезли за много миль. Местный гравий был красен, как местная земля.
Ингер начал обходить машину — чтобы открыть мне дверь, наверное. Я открыла ее сама. Ингер, кажется, слегка растерялся, но виду не подал. А я никогда не понимала, почему совершенно здоровый человек не может сам себе открыть дверь. Особенно дверцу автомобиля, когда мужчина должен обойти ее вокруг, а женщина сидит, как… как бревно.
Ингер повел меня вверх по ступеням веранды. Отличная веранда, достаточно широкая, чтобы сидеть там в летние вечера. Сейчас же она была сплошь голое дерево и большое картинное окно с задвинутыми шторами, выполненное как окно амбара, а над ним повсюду нарисованы фургонные колеса. Очень деревенский пейзаж.
Ингер постучал в резную деревянную дверь. В середине двери была панель свинцового стекла, высокая и сверкающая, предназначенная скорее для декорации, чем чтобы сквозь нее смотреть. Он не подождал, пока дверь откроется, а открыл ее ключом и вошел. Если он не ждал, что ему откроют, зачем было стучать?
В доме было сумеречно от действительно красивых штор, отгораживающих от густого солнечного света. Полы полированного дерева были ничем не покрыты. Решетка тяжелого камина без экрана, камин холоден. Весь дом был новый, не пользованный, как рождественская игрушка. Ингер, не задумываясь, пошел вперед в деревянный коридор, а я последовала за его широкой спиной. Он не оглядывался, успеваю ли я за ним. Очевидно, когда я дала понять, что дверь мне открывать не надо, он решил, что дальнейшая галантность излишня.
Мне это годится.
Вдоль всего коридора через широкие простенки шли деревянные двери. Ингер постучал в третью слева. Чей-то голос ответил:
— Войдите!
Ингер открыл дверь и вошел. Потом придержал для меня дверь, стоя возле нее очень прямо. Кто же это такой там в комнате, кто может Ингера так построить? Только один способ выяснить.
Я вошла в комнату.
На северной стене был ряд окон с тяжелыми шторами. Тонкий луч солнца перерезал комнату, выделив полосу на большом и пустом столе. За столом в большом кресле сидел человек.
Он был очень мал, почти лилипут или карлик. Я бы сказала, что карлик, но у него не было выступающей челюсти или укороченных рук. И под отлично сшитым костюмом он казался вполне правильно сложенным. У него почти не было подбородка, лоб был скошен назад, и это привлекало внимание к широкому носу и развитым надбровным дугам. Что-то было знакомое в этом лице, будто я его уже где-то видела. Но я знала, что ни одного человека такого вида среди моих знакомых никогда не было. Очень необычное лицо.
Я глядела на него, чувствуя, что озадачена, и это мне не нравилось. Потом я перехватила взгляд его глаз; они были чисто карие и улыбались. Темные волосы были подстрижены чуть ли не по одному — очень дорогая стрижка, и уложены феном. Он сидел в кресле за своим чистым полированным столом и улыбался мне.
— Мистер Оливер, это Анита Блейк, — сказал Ингер, все еще застыв у двери.
Человек поднялся с кресла и обошел вокруг стола, протягивая мне маленькую, правильной формы руку. Он был ростом четыре фута и ни дюйма больше. Рукопожатие у него было твердым и куда сильнее, чем можно было предположить по его виду. Краткое пожатие, и я ощутила силу в этой маленькой фигуре. Он не казался на вид мускулистым, но была в нем какая-то легкая сила — в лице, руке, осанке.
Он был низкорослым, но не считал это недостатком. Мне это нравилось. Совпадает с моим мироощущением.
Улыбнувшись, не разжимая губ, он сел в свое большое кресло. Ингер принес из угла стул и поставил его перед столом. Я села; Ингер остался стоять у закрытой теперь двери. И стоял по стойке «смирно». Человек в кресле пользовался у него уважением. И мне он тоже вроде бы нравился. Впервые в жизни. Обычно я с первого взгляда склонна не доверять.
Я поняла, что улыбаюсь. Мне было тепло и приятно смотреть ему в лицо, будто он был мой любимый дядюшка, от которого у меня нет секретов. Я нахмурилась. Что за чертовщина со мной творится?
— Что тут делается? — спросила я.
Он улыбнулся, и глаза его заискрились в мою сторону.
— Что вы имеете в виду, мисс Блейк?
Голос был мягкий, тихий, густой, как сливки в кофе. Его можно было почти попробовать на вкус. Приятная теплота в ушах. Я знала только один еще голос, который умел вытворять такие штуки.
Я уставилась на тонкую полоску солнечного света в дюйме от руки Оливера. Яркий день. Этого не может быть. Или может?
И я всмотрелась в очень живое лицо. Нет и следа той чужести, которая выдает вампира. И все же его голос, это теплое чувство уюта — нет, это все неестественно. Я никогда никому не доверяла и не симпатизировала с первого взгляда. И сейчас начинать не собиралась.
— Отлично работаете, — сказала я. — Просто отлично.
— Что же вы имеете в виду, мисс Блейк?
В этот пушистый голос можно было завернуться, как в любимое одеяло.
— Перестаньте!
Он вопросительно посмотрел на меня, будто недоумевая. Актерская игра была великолепна, и я поняла почему: это не была игра. Я бывала рядом с древними вампирами, и ни один из них не мог сойти за человека — вот так. Этого можно при вести куда угодно, и никто не узнает. Ладно, почти никто.
— Поверьте мне, мисс Блейк, я ничего не пытаюсь делать.
Я сглотнула слюну. Было это правдой? Был он настолько силен, что ментальные трюки и голос действовали автоматически? Нет. Если Жан-Клод может этим управлять, то и это создание тоже может.
— Уберите ментальные фокусы и отключите голос, о’кей? Если хотите говорить по делу, говорите, а трюки бросьте.
Его улыбка стала шире, но все еще не настолько, чтобы стали видны клыки. Несколько сотен лет тренировки дают возможность выучить эту улыбку.
И он рассмеялся. Это был чудесный смех, как теплая вода, падающая с высоты. В него хотелось прыгнуть и купаться в нем.
— Прекратите!
Сверкнули клыки, и смех прекратился.
— Это ведь не метки вампира позволяют вам видеть насквозь мои, как вы их назвали, игры. Это природный талант?
Я кивнула:
— Он есть почти у всех аниматоров.
— Но не в такой степени, как у вас, мисс Блейк. У вас тоже есть сила; я ощущаю ее кожей. Вы некромант.
Я стала возражать, но прикусила язык. Нет смысла лгать такому. Он был старше всего, что мне могло присниться во сне или привидеться в кошмаре. Но от него у меня не ныли кости. Он был хорош, лучше Жан-Клода, лучше всех.
— Я могла бы быть некромантом, но решила им не быть.
— Нет, мисс Блейк, мертвые отзываются вам, все мертвые. Даже я чувствую эту тягу.
— Вы хотите сказать, что у меня есть что-то вроде власти и над вампирами?
— Если вы научитесь использовать свои таланты, мисс Блейк, то да — у вас есть определенная власть над всеми мертвыми в их многочисленных обличьях.
Я хотела спросить, как это сделать, но одернула себя. Вряд ли Мастер вампиров поможет мне обрести власть над его последователями.
— Вы меня разыгрываете.
— Заверяю вас, мисс Блейк, что я абсолютно серьезен. Это ваша потенциальная власть притянула к вам Мастера города. Он хочет взять под контроль эту возникающую силу из страха, что она повернется против него.
— Откуда вы это знаете?
— Я чую это по меткам, которые он на вас наложил.
Я только таращилась. Он чует Жан-Клода. Вот черт!
— Чего вы хотите от меня?
— Очень напрямую, это я люблю. Жизнь человека слишком коротка, чтобы расходовать ее на тривиальности.
Это была угроза? Глядя в его улыбающееся лицо, я не могла сказать с уверенностью. Глаза его все так же искрились, и меня все так же тянула к нему теплая и пушистая тяга. Контакт глаз! Уж кто-кто, а я должна была бы помнить. Я уставилась в стол, и мне стало лучше. Или хуже. Теперь меня можно было напугать.
— Ингер сказал, что у вас есть план, как убрать Мастера города. Что это за план?
Говоря эти слова, я смотрела в стол. По коже бежали мурашки от желания поднять глаза. Встретить его взгляд, ощутить теплоту и уют. Упростить все решения.
Я затрясла головой:
— Не лезьте в мое сознание, или наша беседа окончена.
Он снова засмеялся — теплым, настоящим смехом. От него у меня мурашки побежали по плечам.
— Вы действительно очень талантливы. Я веками уже не видал человека, который мог бы с вами сравниться. Некромант! Вы понимаете, насколько редок этот талант?
Я не понимала, но на всякий случай сказала:
— Да.
— Ложь, мисс Блейк, мне? Не стоит трудиться.
— Мы здесь не для разговора обо мне. Либо излагайте свой план, либо я ухожу.
— Мой план — это я, мисс Блейк. Вы же ощущаете мою силу, прилив и отлив стольких столетий, сколько и присниться не может вашему жалкому Мастеру. Я старше, чем само время.
В это я не поверила, но спорить не стала. Он был достаточно стар, и я не собиралась с ним спорить — если смогу удержаться.
— Выдайте мне вашего Мастера, и я избавлю вас от его меток.
Я быстро глянула вверх и тут же опустила глаза. Он все еще улыбался, но улыбка не была настоящей. Как и все остальное, это была игра. Просто это была очень хорошая игра.
— Если вы чуете моего Мастера в этих метках, разве вы не можете найти его сами?
— Я чую его силу, могу судить, чего он стоит как противник, но не чую ни его имени, ни берлоги. Это от меня скрыто.
На этот раз его голос был очень серьезен, он не пытался меня охмурять. Или, по крайней мере, я так думала. Может быть, это тоже был ментальный трюк.
— Чего вы хотите от меня?
— Его имя и место его дневного отдыха.
— Место его дневного отдыха мне неизвестно.
Я была рада, что это правда, потому что ложь он бы учуял.
— Тогда имя, дайте мне его имя.
— Зачем вам это надо?
— Потому что я хочу быть Мастером этого города, мисс Блейк.
— Зачем?
— Как много вопросов. Разве недостаточно, что я избавлю вас от меток?
Я покачала головой:
— Нет.
— Что вам за дело до того, что будет с другими вампирами?
— Никакого дела. Но прежде чем я дам вам власть над каждым вампиром округи, я хочу знать, что вы с этой властью намерены делать.
Он рассмеялся снова. На этот раз это был просто смех. Он постарался просто рассмеяться.
— Вы самый упрямый человек, которого я вижу за очень долгое время. Упрямые мне нравятся — они всегда доводят дело до конца.
— Ответьте на мой вопрос.
— Я думаю, что вампирам не подходит статус легальных граждан. Я хочу вернуть прежнее положение вещей.
— Зачем вам, чтобы на вампиров опять началась охота?
— Они слишком сильны, чтобы допустить их неконтролируемое распространение. Политической деятельностью и избирательными правами они подчинят себе человеческую расу куда быстрее, чем насилием.
Я вспомнила Церковь Вечной Жизни, самую быстрорастущую конфессию в стране.
— Допустим, вы правы. Как вы это остановите?
— Запретом для вампиров голосовать или принимать участие в любой политической деятельности.
— В городе есть еще один Мастер вампиров.
— Вы имеете в виду Малкольма, главу Церкви Вечной Жизни.
— Да.
— Я за ним понаблюдал. Он не сможет продолжать свой крестовый поход одиночки за легализацию вампиров. Я это запрещу и распущу его церковь. Разумеется, вы, как и я, видите в этой церкви самую большую опасность.
Верно. Но противно было подтверждать правоту Старого вампира. Почему-то это казалось неправильным. А он говорил:
— Сент-Луис — рассадник политически активных и предприимчивых вампиров. Это необходимо прекратить. Мы — хищники, мисс Блейк, и что бы мы ни делали, это не изменится. Надо вернуть те времена, когда на нас охотились, или человеческая раса обречена. Конечно, вы это понимаете.
Я это понимала. Я в это верила.
— А какое вам дело, если она и обречена? Вы же уже не часть человеческой расы.
— Мой долг как старейшего из живущих вампиров, мисс Блейк, держать нас под контролем. Эти новые права выходят из-под контроля, и это надо прекратить. Мы слишком сильны, чтобы дать нам такую свободу. У людей есть их право быть людьми. В прежние дни выживал сильнейший, умнейший или самый везучий. Люди — охотники на вампиров выпалывали глупых, беспечных, излишне жестоких. Мне страшно думать, что произойдет за несколько десятилетий без этой системы сдержек и противовесов.
Тут я была согласна всем сердцем: страшно подумать. Я была согласна со старейшим из виденных мной живых созданий. Он был прав. Так могу ли я выдать ему Жан-Клода? Должна ли я выдать ему Жан-Клода?
— Я с вами согласна, мистер Оливер, но выдать его я не могу. Не могу — и все. Не знаю почему, но не могу.
— Верность. Я восхищен. Подумайте над этим, мисс Блейк, но не слишком долго. Я должен как можно скорее провести свой план в жизнь.
Я кивнула:
— Понимаю. Я… я дам ответ через пару дней. Как мне с вами связаться?
— Ингер даст вам карточку с телефоном. С ним вы можете говорить как со мной.
Я повернулась к Ингеру, все еще стоящему у двери по стойке «смирно».
— Вы — человек-слуга?
— Я имею эту честь.
Я только покачала головой.
— Теперь мне пора идти.
— Не переживайте, что вы не распознали в Ингере слугу. Это не метка, которая видна. Иначе как могли бы наши слуги быть нашими глазами, руками и ушами, если бы каждый видел, что они наши?
Это было разумно. Он много чего разумного сегодня сказал. Я встала. Он тоже встал и протянул мне руку.
— Простите, но я знаю, что прикосновение облегчает ментальные игры.
Его рука упала вниз.
— Мне не нужно прикосновение, чтобы играть с вами в игры, мисс Блейк.
Этот голос был чудесным, сияющим и ярким, как рождественское утро. У меня перехватило горло и глаза потеплели от выступивших слез. Вот блин! Блин!
Я попятилась к двери, и Ингер открыл ее. Они собирались меня просто выпустить. Он не собирался изнасиловать мое сознание и вытащить имя. Он действительно меня отпускал. Это лучше всего доказывало, что он из хороших парней. Потому что он мог выжать мой разум досуха. Но он меня отпускал.
Ингер закрыл за нами дверь — медленно и почтительно.
— Сколько ему лет? — спросила я.
— Вы не можете определить?
Я покачала головой.
— Сколько?
Ингер улыбнулся:
— Мне больше семисот лет. Когда я встретил мистера Оливера, он был древним.
— Ему больше тысячи лет.
— Почему вы так думаете?
— Я видела вампиршу, которой было чуть больше тысячи. Она была устрашающей, но такой силы в ней не было.
Он улыбнулся:
— Если вам интересно, сколько ему лет, вам придется у него самого спрашивать.
Я минуту смотрела в улыбающееся лицо Ингера и вдруг поняла, где я видела такое лицо, как у Оливера. В курсе антропологии в колледже. Там был рисунок в точности как его лицо. Реконструкция по черепу Homo erectus. Что давало Оливеру примерно миллион лет.
— Боже мой! — ахнула я.
— Что случилось, мисс Блейк?
Я затрясла головой:
— Не может ему быть столько.
— Сколько это — столько?
Я не хотела произносить этого вслух, будто тогда это стало бы правдой. Миллион лет. Сколько же силы набирает за это время вампир?
По коридору из глубины дома к нам шла женщина. Она покачивалась на босых ногах, и ногти на них были покрашены в тот же ярко-алый цвет, что и на руках. Подпоясанное платье было под цвет этого лака. Ноги у нее были длинные и бледные, но такой бледностью, которая может смениться загаром под хорошим солнышком. Волосы спускались ниже талии — густые и абсолютно черные. Прекрасная косметика и алые губы. Когда она мне улыбнулась, из-под губ показались клыки.
Но она не была вампиршей. Хрен его знает, кем она была, но я точно знаю, кем она не была.
Я посмотрела на Ингера. Нельзя сказать, чтобы ее появление его обрадовало.
— Разве нам не пора идти? — спросила я.
— Да, — ответил он. И попятился к входной двери, а я вслед за ним. И мы оба не отрывали глаз от клыкастой красавицы, скользившей к нам по коридору.
Она двигалась с текучей грацией, за которой почти невозможно было уследить. Так умеют двигаться оборотни, но и ликантропом она тоже не была.
Она обогнула Ингера и устремилась ко мне. Я бросила попытки казаться хладнокровной и побежала к двери, но она была слишком для меня быстра. Слишком быстра для любого человека.
Она схватила меня за правое предплечье. И вид у нее стал недоуменный. Она ощутила ножны у меня на руке, но явно не знала, что это. Очко в мою пользу.
— Кто ты такая?
Мой голос был ровным. Не испуганным. Крутой большой вампироборец. А то!
Она шире раскрыла рот, касаясь языком клыков. Они были длиннее, чем у вампира. В закрытый рот они явно не поместились бы.
— А куда они деваются, когда ты закрываешь рот? — спросила я.
Она мигнула, улыбка с ее лица сползла. Она коснулась клыков языком, и они сложились назад, к небу.
— Складные клыки, — сказала я. — Классно придумано.
Ее лицо было очень серьезно.
— Рада, что тебе понравилось представление, но ты еще далеко не все видела.
Клыки снова развернулись. Она раскрыла рот почти в зевке, и клыки блеснули в пробивающемся сквозь шторы солнечном свете.
— Мистер Оливер будет недоволен, что ты ей угрожала, — сказал он.
— Он сентиментальным становится от старости.
Ее пальцы впились в мою руку куда сильнее, чем позволяла предположить ее внешность.
Правая рука у меня была поймана, так что я не могла вытащить пистолет. То же самое относилось и к ножам. Наверное, надо прихватывать больше пистолетов.
— Да кто же ты, черт тебя побери?
Женщина зашипела на меня — резкий выдох, слишком сильный для человеческой глотки. Высунутый язык оказался раздвоен.
— Да кто же ты, черт тебя побери?
Она засмеялась, но как-то неправильно — наверное, из-за раздвоенного языка. Зрачки ее сузились в щелки, и радужки прямо у меня на глазах стали золотистыми.
Я дернула руку, но ее пальцы держали, как сталь. Тогда я бросилась на пол. Она опустилась вместе со мной, но руку не выпустила.
Я упала на левый бок, подобрала ноги и дала ей в коленную чашечку изо всей силы. Нога хрустнула. Она завопила и упала, но не отпустила руку.
С ее ногами что-то происходило. Казалось, они срастаются вместе, покрываются общей кожей. Я никогда ничего подобного не видела, и сейчас мне тоже не хотелось.
— Что это ты делаешь, Мелани?
Голос доносился сзади. Оливер стоял в коридоре рядом с ярким светом из гостиной. В голосе его звучали падающие скалы и ломающиеся деревья. Буря, состоящая только из слов, но она резала и полосовала.
От этого голоса тварь на полу съежилась. Нижняя часть ее тела стала змеиной. Ничего себе змейка.
— Она же ламия! — тихо сказала я. И стала пятиться к двери, нащупывая ручку. — Я думала, они вымерли.
— Она последняя, — сказал Оливер. — Я ее держу при себе, потому что подумать страшно, что она натворит, если предоставить ее собственным желаниям.
— Это создание, которое откликается на ваш призыв? — спросила я.
Он вздохнул, и в этом вздохе была грусть тысячелетий.
— Змеи. Я могу призывать змей.
— Конечно же, — кивнула я.
Потом открыла дверь и вышла спиной вперед на солнечную веранду. Остановить меня никто не пытался.
За мной закрылась дверь, и через несколько минут вышел Ингер, напряженный от злости.
— Мы самым искренним образом извиняемся за ее поведение. Она ведь животное.
— Оливеру надо держать ее на поводке покороче.
— Он пытается.
Я кивнула. Это я понимала. Как ни старайся, а тот, кто может управлять ламией, может играть со мной в ментальные игры целый день, а я об этом и знать не буду. Сколько из моей веры и добрых пожеланий настоящие, а сколько созданы Оливером?
— Я вас отвезу обратно.
— Да, пожалуйста.
И мы уехали. Я впервые в жизни встретила ламию, а также самое старое из живых существ в мире. Красный, мать его так, день в календаре.