Мягкие игрушки не приспособлены для плавания. Те два пингвина, которых я замочила в ванне, погибли безвозвратно. Может быть, попробовать пятновыводитель? Запах в квартире стоял такой плотный, что казалось, въелся уже навеки. Я оставила экстренное сообщение на автоответчике службы бытовых услуг. Не стала особенно вдаваться в подробности, не хотела их спугнуть.
Я собрала сумку. Две смены одежды, Зигмунд с почищенным брюхом, папка на Гарольда Гейнора — вот, собственно, и все, что мне нужно. Еще я взяла оба пистолета: «файрстар» во внутрибрючной кобуре, браунинг под мышкой. Ветровка скрывала браунинг от посторонних глаз. В кармане куртки лежали запасные обоймы. Всего в обоих пистолетах было двадцать два патрона. Двадцать два выстрела. Почему я не чувствую себя в безопасности?
В отличие от большинства ходячих мертвецов, зомби не боятся солнечного света. Они его не любят, но могут потерпеть. Доминга могла приказать зомби убить меня при свете солнца так же просто, как при свете луны. Она не смогла бы оживить зомби до наступления ночи, но если она заранее подготовилась, то могла накануне оживить сразу несколько зомби про запас. Жрица вуду в роли предусмотрительного палача. Мне оставалось только уповать на судьбу.
На самом деле я не думала, что у Доминги в засаде прячутся запасные зомби. Но как бы там ни было, с утра у меня была настоящая паранойя. Параноик — второе название долгожителя.
Я вышла в коридор и огляделась по сторонам, как будто переходила дорогу. Ничего. Никаких ходячих трупов. Никого тут нет, трусишка. Единственным звуком был тихий шелест кондиционера. Я довольно часто возвращалась домой на рассвете и знала, какая здесь бывает тишина. Я подумала об этом и почувствовала, что рассвет уже близко. Я не смотрела на часы и не выглядывала в окно, а просто инстинктивно это поняла. Есть такой древний инстинкт, который выработали наши пещерные предки-солнцепоклонники.
Большинство людей боятся темноты из-за неопределенности. Они боятся того, что там может прятаться. Но я оживляю мертвых. Я убила больше дюжины вампиров. Я знаю, что там может прятаться. И я боюсь этого, хотя говорят, что люди боятся неизвестности. Но неведение — благо, когда знание настолько страшно.
Я знала, что со мной случилось бы, если бы ночью я потерпела неудачу. Если бы я оказалась менее прыткой или менее меткой. Два года назад было три смертных случая. Их ничего не объединяло, кроме способа смерти. Люди были разорваны на части зомби. Они не были съедены. Нормальные зомби ничего не едят. Они могут укусить пару раз, но и только. У одного человека было перегрызено горло, но это произошло случайно. Зомби просто вцепляется в самую близкую часть тела. Это случайно оказалось смертельным укусом. Слепая удача.
Обычно зомби просто разрывает человека на части. Как маленький мальчик, отрывающий лапки мухе.
За оживление зомби с целью убийства автоматически выносится смертный приговор. Судебная система за последние годы стала довольно быстрой на расправу. Если вынесен смертный приговор, значит, жить осталось несколько дней. Особенно если преступление было совершено сверхъестественным способом. Ведьм больше не сжигают на кострах. Их казнят на электрическом стуле.
Если бы у нас были доказательства, государство убило бы Домингу Сальвадор вместо меня. И Джона Бурка тоже, если бы мы могли доказать, что он сознательно заставил зомби выйти из-под контроля Доминги. Терпеть не могу доказывать в суде все, что связано со сверхъестественным. Судьи обычно не сильны в колдовстве. Ох, да и я тоже. Но я пыталась уже объяснять в суде, что есть зомби и что есть вампир. Я научилась объясняться просто и добавлять все кровавые подробности, какие только разрешает упоминать защита. Жюри любит немного приключений. В основном слушания скучны или мелодраматичны. Я стараюсь быть интересной. Это смена темпа.
На стоянке было темно. В небе все еще горели звезды. Но они скоро погаснут, как свечи на ветру. Я предчувствовала зарю. Пробовала ее на вкус. Возможно, именно благодаря охоте на вампиров я стала так чувствительна к свету. Четыре года назад я не могла попробовать зарю на вкус.
Конечно, четыре года назад у меня не было таких интересных кошмаров. Что-то приобретаешь, что-то теряешь. Такова жизнь.
Был уже шестой час. Я села в машину и отправилась в ближайшую гостиницу. Я не могла оставаться в квартире, пока команда из службы быта не устранит вонь. Если им это удастся. Если не удастся, мой домовладелец будет очень недоволен.
Еще меньше его обрадуют дырки от пуль и разбитое окно. Заменить стекло. Может, стены заново оштукатурить? Честное слово, я не знаю, что делают с дырками от пуль. Очень надеюсь, что договор об аренде не будет оспорен в суде.
На востоке показались первые предвестники рассвета. Чистый луч белого света, который растекается во мраке, словно тающий лед. Большинство людей думают, что рассвет такой же красочный, как закат, но первая краска рассвета белая — чистое отсутствие цвета, которое становится почти отсутствием ночи.
Недалеко есть мотель, но там всего два этажа и комнаты чересчур изолированы. Мне хотелось толпы. Я остановилась в Стауфер Холл; там цены выше, но зато туда зомби придется подниматься на лифте. Люди имеют обыкновение возмущаться, когда в лифте воняет. К тому же в Стауфер Холл обслуживали номера даже в такую безбожную рань. А меня нужно было обслужить. Кофе, дайте мне кофе.
Клерк за конторкой бросил на меня изумленный взгляд. В лифте было зеркало, и пока я поднималась, мне ничего не оставалось, как только себя рассматривать. На волосах засохшая кровь. Справа на лице от лба до самой шеи — кровавая полоса. Я не заметила ее дома, когда смотрелась в зеркало. Потрясение заставляет забыть о многом.
Но не из-за кровавых пятен клерк так на меня косился. Если не знать, что искать, то не догадаешься, что это кровь. Нет, все дело в том, что лицо у меня было смертельно бледным, как лист бумаги. Мои глаза, обычно карие, казались черными. Они были огромные, темные и… странные. Потрясенный вид, вот как это называется. Я была потрясена. Удивлялась тому, что осталась жива. Да, наверное, так. Я все еще была на грани шока. Но независимо от того, как я себя чувствовала, мое лицо красноречиво свидетельствовало о том, что мне пришлось пережить. Когда шок немного пройдет, я смогу уснуть. А до тех пор почитаю о Гейноре.
В комнате были две двуспальные кровати. Больше места, чем нужно, но какая разница. Я вынула из сумки чистую одежду, положила «файрстар» в ящик тумбочки и взяла браунинг с собой в ванную. Если я не буду открывать душ на полную мощность, можно повесить кобуру на полотенцесушитель. Она даже не намокнет. Хотя на самом деле современные пистолеты можно мочить. Главное — их потом прочистить и смазать. Большинство пистолетов могут стрелять под водой.
Я позвонила горничной, забыв, что на мне только полотенце. Я заказала кофейник кофе, сахар и сливки. Меня спросили, не хочу ли я кофе без кофеина. Нет, спасибо. Навязчивые такие. Как официанты, которые спрашивают, не хочу ли я диет-колу, когда я заказываю просто кока-колу. Почему-то мужчин, даже тучных, никогда не спрашивают, не нужна ли им диет-кола.
Я могу выпить кофейник чистого кофеина и уснуть сном младенца. Дело не в этом. Просто я люблю вкус настоящего кофе.
Да, они оставят тележку за дверью. Нет, они не будут стучать. Они просто впишут кофе в счет. Это было бы чудесно, сказала я. У них есть номер моей кредитной карточки. Люди всегда готовы внести кофе в счет, когда у тебя есть пластиковая карточка. И пока кредит не исчерпан.
Я подставила стул с прямой спинкой под дверную ручку. Если кто-нибудь попытается открыть дверь, я услышу. Возможно. Я заперла дверь ванной и взяла с собой в душ пистолет. Я приняла все возможные меры предосторожности.
Почему-то в голом виде я чувствую себя уязвимой. Я гораздо охотнее встречусь с плохими парнями одетой, чем раздетой. Так, наверное, все.
Повязка на укушенном плече мешала мне вымыть голову. Но я должна смыть кровь. И плевать на повязку.
Я воспользовалась гостиничным шампунем и кондиционером. Они пахли так, как должны пахнуть, но почему-то никогда не пахнут цветы. Все тело у меня было в пятнах засохшей крови. Я была похожа на леопарда. Вода с меня текла розового цвета.
У меня ушла целая бутылочка шампуня, прежде чем волосы стали чистыми до скрипа. Когда я их споласкивала, повязка намокла. Сразу разболелась рана. Не забыть сделать прививку от столбняка.
Потом я взяла мочалку и извела на свое пятнистое тело целый кусок мыла. Когда я наконец стала чистой, как в первый день творения, я встала под горячий душ и просто постояла, наслаждаясь колючими струйками. Повязка давным-давно промокла.
Что, если нам не удастся установить причастность Доминги к этому нападению? Что, если мы не найдем доказательств? Она предпримет новую попытку. Ведь теперь задета ее гордость. Она отправила ко мне двух зомби, а я их обоих уничтожила. Не без помощи полиции, правда. Доминга Сальвадор воспримет это как личное оскорбление.
Она оживила зомби, а он вышел из-под контроля. Она предпочтет подвергать опасности мирных граждан, чем признать свою ошибку. И предпочтет убить меня, чтобы я не смогла найти против нее улик. Мстительная сука.
Сеньору Сальвадор необходимо остановить. Если ордер на обыск не поможет, мне придется самой принимать меры. Она ясно дала понять: или она меня, или я ее. Лучше бы я ее. И если потребуется, я этого добьюсь.
Я открыла глаза и выключила воду. Не хочу больше об этом думать. Я замышляла убийство. Мне оно представлялось самообороной, но вряд ли суд с этим согласится. Мне придется очень нелегко. Я хотела всего сразу. Чтобы Доминга ушла со сцены — в могилу или в тюрьму. Остаться в живых. Не попасть в тюрьму с обвинением в убийстве. Поймать зомби-убийцу раньше, чем он снова кого-нибудь убьет. На это слишком мало шансов. Выяснить, каково место Джона Бурка во всей этой катавасии.
А, и еще чтобы Гарольд Гейнор не заставил меня совершить человеческое жертвоприношение. Да, об этом я чуть не забыла.
Мне предстояла насыщенная неделя.
За дверью ждал маленький подносик с кофе. Я поставила его на пол комнаты, заперла дверь и снова приперла дверную ручку стулом. Только после этого я поставила поднос с кофе на маленький столик возле занавешенного окна. Браунинг уже лежал на столе в полной боевой готовности. Кобура валялась на кровати.
Я раздвинула шторы. Обычно я люблю, когда шторы задернуты, но сегодня мне хотелось видеть свет. Утро расползалось по городу, как мягкий светлый туман. Жара еще не успела смять нежные лепестки утра.
Кофе не был плох, но не был и хорош. Конечно, даже если бы мне дали самый плохой кофе, я была бы рада ему, как манне небесной. Ну разве что это был бы кофе из полицейского управления. Но даже их кофе лучше, чем ничего. Я находила утешение в кофе, как иные в спиртном. По-моему, лучше уж кофе.
Я раскрыла на столе папку Гейнора и погрузилась в чтение. К восьми часам, то есть к тому времени, в которое я обычно еще даже не встаю, я уже прочла все, вплоть до рукописных примечаний, и пристально изучила каждую нечеткую фотографию. Я знала о мистере Гарольде Гейноре больше, чем я хотела бы знать, и при этом не почерпнула никакой полезной информации.
Гейнор был связан с мафией, но этого нельзя было доказать. Он был мультимиллионер, который сделал себя сам. Это в его пользу. Он мог себе позволить те полтора миллиона, которые мне предлагал Томми. Приятно узнать, что человек в состоянии уплатить по счету.
Он вырос с матерью, которая десять лет назад умерла. Его отец, кажется, умер еще до его рождения. Не было никакой записи о смерти отца. Вообще складывалось впечатление, будто отца у него не было вовсе.
Незаконнорожденный? Возможно. Значит, Гейнор был ублюдком в самом прямом смысле слова. Ну так и что? Я и так знала, что он ублюдок.
Я прислонила к кофейнику портрет Ванды-на-колесах. Она улыбалась, словно подозревала, что кто-то ее видит в этот момент. А может, она просто фотогенична. Она была еще на двух фотографиях — уже вместе с Гейнором. На первой они улыбались, держась за руки; при этом инвалидное кресло Гейнора катил Томми, а Ванды — Бруно. Она глядела на Гейнора с таким выражением, которое я уже видела во взгляде других женщин. С обожанием, с любовью. Даже я за время учебы в колледже испытала подобные чувства. Это проходит.
Вторая фотография была очень похожа на первую. Бруно и Томми катили их кресла. Но они больше не держались за руки. Гейнор улыбался, Ванда — нет. Она казалась надутой. Белокурая Цецилия с пустым взглядом шла с другой стороны от Гейнора. Он держал ее за руку. Ах вот оно что!
Значит, некоторое время Гейнор жил с обеими. Почему Ванда уехала? Ревность? Козни Цецилии? Гейнор ею пресытился? Единственный способ узнать это — спросить ее саму.
Я посмотрела на фото с Цецилией. Потом поставила ее рядом с портретом улыбающейся Ванды. Несчастная молодая женщина, отвергнутая возлюбленная. Если она ненавидит Гейнора больше, чем боится, она мне все расскажет. Она была бы дурой, если бы согласилась говорить с газетчиками, но я не собиралась обнародовать ее секреты.
Мне нужны были секреты Гейнора, чтобы он не мог мне повредить. Кроме того, я хотела натравить на него полицию.
Мистеру Гейнору будет чем заняться, если он сядет в тюрьму. Он может и забыть об одном несговорчивом аниматоре. Если, конечно, не узнает, что я имею отношение к его аресту. Тогда мне пришлось бы туго. Гейнор производил впечатление человека мстительного. А на меня и так имела зуб Доминга Сальвадор. Мне ее одной вполне хватало.
Я задернула шторы и попросила разбудить меня в полдень. Ирвингу придется подождать меня с папкой. Я ненароком устроила ему интервью с новым Мастером вампиров. Само собой, что теперь он пойдет на некоторые уступки. А не пойдет, так и черт с ним. Я ложусь спать.
Последнее, что я сделала, прежде чем лечь спать, — позвонила в дом Питера Бурка. Я полагала, что Джон остановился в его доме. После пятого гудка включился автоответчик.
— Это Анита Блейк, я хотела бы поговорить с Джоном Бурком на тему, которую мы обсуждали в четверг. — Сообщение было немного туманным, но мне не хотелось говорить: «Позвоните мне по поводу убийства вашего брата». Это было бы слишком мелодраматично и жестоко.
Я оставила ему номер телефона в гостинице и свой домашний. На всякий случай. Должно быть, они там отключили звонок. Я бы отключила. Газетчики, наверное, их на части рвали, потому что Питер был аниматором. Аниматоры редко становятся жертвами уличного бандитизма. Как правило, они заканчивают жизненный путь более необычно.
Я заброшу Ирвингу папку по пути домой. Оставлю на вахте. У меня не было желания расспрашивать Ирвинга о его грандиозном интервью. Я не хотела услышать, что Жан-Клод очарователен и у него большие планы касательно нашего города. Он знал, как говорить с репортерами. В газете все будет выглядеть очень мило. Но я-то знаю, какой он на самом деле. Вампиры — такие же чудовища, как и зомби, а может, еще и похуже. Вампирами в отличие от зомби обычно становятся по доброй воле.
И Ирвинг добровольно остался с Жан-Клодом. Конечно, если бы Ирвинг не был со мной, Мастер отпустил бы его на все четыре стороны. Вероятно. Так что виновата все равно я, даже если он сам сделал выбор. Я смертельно устала, но знала, что не смогу заснуть, пока не услышу голос Ирвинга. Можно притвориться, что я звоню предупредить, что верну ему папку позднее.
Я не знала, где сейчас лучше его искать: в редакции или дома. Я позвонила сначала домой. Он снял трубку после первого же гудка.
— Алло.
С плеч у меня свалилась небольшая гора.
— Привет, Ирвинг, это я.
— Мисс Блейк? Чему обязан удовольствием в такую рань? — Голос его звучал совершенно обычно.
— Сегодня ночью у меня дома царило некоторое оживление. Надеюсь, не случится ничего страшного, если я верну тебе папку попозже?
— Какое оживление? — Его голос стал звонким от предвкушения новостей.
— Это уж дело полиции, а никак не твое, — сказала я.
— Так и знал, что ты это скажешь, — сказал Ирвинг. — Значит, ты только ложишься?
— Угу.
— Я думаю, что могу позволить трудолюбивому аниматору немножко поспать. Моя сестра по журналистике поймет.
— Спасибо, Ирвинг.
— У тебя все в порядке, Анита?
Нет, хотела я сказать, но не сказала. Я просто проигнорировала этот вопрос.
— Жан-Клод хорошо себя вел?
— Он был великолепен! — В голосе Ирвинга прозвучало неподдельное восхищение. — Он дал мне прекрасное интервью. — Ирвинг на мгновение замолчал, потом тихо спросил: — Эй, ты позвонила проверить, как у меня дела. Чтобы удостовериться, что со мной ничего не случилось.
— Ничего подобного, — сказала я.
— Спасибо, Анита, я этого не забуду. Но он действительно вел себя очень культурно.
— Чудесно. Ну, тогда не буду тебя задерживать. Всего хорошего.
— О, хорошего у меня сейчас будет в избытке. У редактора глаза на лоб вылезут, когда он узнает об эксклюзивном интервью с Мастером вампиров.
Было забавно слышать, с каким смаком он произнес этот титул.
— Спокойной ночи, Ирвинг.
— Поспи немного, Блейк. Я тебе на днях позвоню по поводу статей о зомби.
— Тогда и поговорим, — сказала я. Мы повесили трубки.
С Ирвингом все в порядке. Может, мне стоит меньше беспокоиться о других и больше — о себе?
Я потушила свет и свернулась калачиком под одеялом. Зигмунд был у меня под рукой. Браунинг — под подушкой. Не так удобно, как на спинке кровати, но все же лучше, чем ничего.
Трудно сказать, что меня больше успокаивало: пингвин или пистолет. Наверное, и то, и другое, только по-разному.
Я помолилась, как полагается хорошим девочкам. Очень искренне помолилась о том, чтобы мне ничего не приснилось.