Что-то третье заключалось в том, что я очнулась привязанной к стулу. Из трех предложенных вариантов это был лучший, но ненамного. Я не люблю, когда меня связывают. Это означает, что больше выбора у меня нет. У Доминги были обрезки моих волос и ногтей. Волосы и ногти для того, чтобы составить заклинание повиновения. Вот черт.
Стул был старым, с прямой спинкой. Мои запястья были привязаны к задним ножкам, а ноги — к передним. Веревки были затянуты туго. Я напрягла мускулы в надежде немного ослабить узлы. Никакого эффекта.
Меня связывали уже не однажды, и всякий раз я тешила себя иллюзией, что, как Гудини, смогу ослабить путы и освободиться. Почему-то так никогда не получается. Если уж тебя связали, ты остаешься связанным, пока тебя не отпустят.
Беда только в том, что на сей раз меня отпустят лишь затем, чтобы испробовать на мне маленькое гадкое заклинание. Я должна сбежать раньше. Чего бы мне это ни стоило. Милый Боже, пожалуйста, дай мне сбежать.
Дверь открылась, словно в ответ на молитву, но это был не освободитель.
Вошел Бруно, неся на руках Ванду. Правая сторона ее лица была в засохшей крови. Над глазом порез, на левой щеке — огромный синяк. Нижняя губа была разорвана и еще кровоточила. Глаза были закрыты. По-моему, она была без сознания.
У меня тоже был весьма болезненный синяк на левой стороне лица — последствия схватки с Бруно, — но по сравнению с тем, что выпало на долю Ванды, это было ничто.
— И что теперь? — спросила я Бруно.
— Это тебе для компании. Когда эта шлюха очнется, спроси ее, что еще Томми с ней делал. Может, тогда ты станешь сговорчивее.
— А я думала, что Доминга собралась меня околдовать, чтобы помочь вам, недоумкам.
Он пожал плечами.
— Гейнор не слишком верит в нее с тех пор, как она так облажалась.
— Он никому не дает второго шанса, — заметила я.
— Это уж точно. — Он положил Ванду на пол. — Ты, девочка, лучше прими его предложение. Одна мертвая шлюха — и ты получишь миллион долларов. Соглашайся.
— Вы хотите использовать Ванду в качестве жертвы? — Даже мне показалось, что мой голос звучит устало.
— Гейнор не дает второго шанса.
Я кивнула.
— Как твое колено?
Бруно поморщился.
— Я его вправил.
— Боль, наверное, была адская, — сказала я.
— Еще бы. Если ты не согласишься на предложение Гейнора, то узнаешь это на собственной шкуре.
— Око за око, — сказала я.
Бруно кивнул и поднялся. Он старался не слишком нагружать правую ногу. Увидев, что я смотрю на его больное колено, он сказал:
— Поговори с Вандой. И хорошенько подумай. Гейнор говорит, что превратит тебя в калеку, а потом сделает своей игрушкой. Ты же этого не хочешь.
— Как у тебя хватает совести на него работать?
Бруно пожал плечами.
— Он хорошо платит.
— Деньги — это еще не все.
— Так обычно говорят те, кто никогда не голодал.
Он меня подловил. Мне оставалось только молча смотреть на него. Мы пялились друг на друга минут пять. Наконец в его глазах мелькнуло что-то человеческое. Я не могла бы сказать, что именно. Впрочем, я понимала, что это все равно ничего не значит.
Бруно повернулся и вышел из комнаты.
Я поглядела на Ванду. Она лежала на боку и не шевелилась. Сегодня на ней была другая длинная юбка, но такая же пестрая. Белая блузка с широким воротником на шнуровке была разорвана. Под ней был лифчик цвета спелой сливы. Я готова была поспорить, что, прежде чем Томми ее изнасиловал, на ней были такие же трусики.
— Ванда, — тихо позвала я. — Ванда, ты меня слышишь?
Ее голова медленно повернулась. Один глаз широко открылся, и в нем мелькнул ужас. Второй глаз был залеплен засохшей кровью. Ванда в панике принялась скрести его пальцами. Открыв наконец оба глаза, она поморгала и только тогда осознала, кто перед ней. Что она ожидала увидеть в первый момент, когда только очнулась? Я вспомнила ужас в ее взгляде и подумала, что не хочу об этом знать.
— Ванда, ты в состоянии говорить?
— Да. — Ее голос был тихим, но ясным.
Я хотела спросить, как она себя чувствует, но ответ был написан у нее на лице.
— Если ты сможешь подползти ко мне и развязать веревки, я выведу нас отсюда.
Она посмотрела на меня так, словно я потеряла рассудок.
— Мы не сможем убежать. Гарольд хочет нас убить. — Последняя фраза прозвучала как простая констатация факта.
— Надо бороться, Ванда. Развяжи меня, и я что-нибудь придумаю.
— Он будет меня мучить, если я тебе помогу, — сказала она.
— Он хочет принести тебя в жертву, чтобы оживить своего предка. Что хуже этого он может с тобой сделать?
Она моргнула, но взгляд ее прояснился. Казалось, страх — это наркотик, и она борется с его влиянием. А может, наркотиком был Гарольд Гейнор. Да, пожалуй, что так. Она была наркоманкой. Зависимость от Гарольда Гейнора. Каждый наркоман готов умереть ради еще одной дозы. Но я не была наркоманкой.
— Развяжи меня, Ванда, пожалуйста. Я выведу нас отсюда.
— А если не сможешь?
— Хуже-то все равно не будет, — сказала я.
Казалось, я все же заставила ее задуматься. Я напряженно прислушивалась, нет ли шагов в коридоре. Если Бруно вернется, когда мы будем готовить побег, нам придется плохо.
Ванда привстала на руках. Ее ноги волочились за ней, такие же безжизненные, как длинная юбка. Она начала подтягивать себя ко мне. Я думала, что это займет много времени, но она двигалась быстро и в считанные минуты была уже рядом со мной.
Я улыбнулась.
— Ты очень сильная.
— Руки — это все, что у меня есть. Они должны быть сильными, — сказала Ванда. Она принялась теребить веревку на моем правом запястье. — Узлы слишком тугие.
— Ты справишься с ними, Ванда.
Она вновь заработала пальцами. Мне показалось, что прошла целая вечность — а на самом деле не больше пяти минут, — когда я почувствовала, что узел ослаб. Ура!
— Еще чуть-чуть, Ванда. — Это прозвучало как «шайбу, шайбу!».
Послышался звук шагов. В глазах Ванды вновь мелькнул ужас.
— Не успели, — прошептала она.
— Возвращайся назад. Давай. Закончим потом, — велела я.
Ванда потащила себя к тому месту, куда положил ее Бруно. Едва она успела принять прежнее положение, как дверь распахнулась. Ванда притворилась, что она без сознания. Неплохая идея.
В дверном проеме возник Томми. Он снял куртку, и черная кобура зловеще выделялась на фоне белой рубашки. Черные джинсы перетягивали его туловище. Он выглядел неустойчивым, как штангист, взявший слишком большой вес.
К его амуниции прибавилась еще одна вещь. Нож. Он вертел его в пальцах, как стек. Рукоятка и лезвие почти сливались в одно сверкающее пятно. Ловкость рук. Красота!
— Не думала, что ты владеешь ножом, Томми. — Мой голос звучал спокойно. Поразительно.
Он усмехнулся:
— У меня много талантов. Гейнор хочет знать, изменила ли ты свое мнение насчет оживления зомби.
Это был не в полной мере вопрос, но я все же ответила:
— Я не буду этого делать.
Он усмехнулся во весь рот.
— Я надеялся, что ты это скажешь.
— Почему? — Я боялась, что знаю ответ.
— Потому что он дал мне задание тебя убедить.
Я посмотрела на сверкающее пятно, и мне стало не по себе.
— Ножом?
— Кое-чем тоже длинным и твердым, но не таким холодным, — сказал он.
— Насилие? — уточнила я. Это слово, казалось, повисло в горячем неподвижном воздухе.
Он кивнул, усмехаясь, как чертов Чеширский Кот. Как жаль, что я не могу сделать так, чтобы он исчез весь, кроме улыбки. Улыбки его я не боялась. Меня беспокоило в нем совсем другое.
Я беспомощно задергалась в веревках. Правое запястье двигалось чуть свободнее. Может быть, Ванда в достаточной степени ослабила узел? Может ли так случиться? Прошу тебя, Боже, пусть это будет.
Томми встал надо мной. Я подняла голову и посмотрела ему в глаза. Есть много способов стать чудовищем. Томми выбрал себе один. Его глаза были глазами животного. Ничего человеческого в них не осталось.
Он расставил ноги над стулом, но садиться не стал. Его плоский живот был как раз напротив моего лица. Его рубашка пахла дорогим лосьоном. Я отдернула голову.
Томми засмеялся и схватил меня за волосы.
— Не лишай меня удовольствия.
Я не осмелилась попытаться освободить руку. Он непременно это заметит. Я была должна ждать, ждать, пока ему будет не до того. При мысли о том, что мне придется для этого сделать, меня едва не стошнило. Но моя основная задача — выжить. Все остальное — пустяк. Может, я и не выдержу, но попробовать стоит.
Он сел на меня, придавив своей тушей мне ноги. Его грудь была рядом с моим лицом, и я ничего не могла с этим поделать.
Он провел кончиком ножа по моей щеке.
— Ты можешь остановить меня в любое время. Только скажи «да», и я пойду передам это Гейнору. — Его голос уже становился низким. В живот мне уперлось что-то твердое и горячее.
Представив себе, что будет дальше, я едва не сказала «да». Едва. Я задергалась в веревках, и правый узел ослаб еще чуть-чуть. Еще один сильный рывок, и есть надежда, что он развяжется. Но у меня была бы только одна рука, а у Томми — две; к тому же у него еще пистолет и нож. Не слишком удачное соотношение сил, но это лучшее, на что я могу сегодня рассчитывать.
Он поцеловал меня, засунув язык мне в рот. Я не ответила на поцелуй, потому что знала, что он все равно не поверит. Я не стала также кусать его за язык, потому что мне было нужно, чтобы он прижался ко мне. Раз у меня только одна рука будет свободной, он должен быть как можно ближе. Его нужно вырубить с первого раза. Но как? Что для этого сделать?
Он прижался губами к моей шее с левой стороны и зарылся лицом в мои волосы. Сейчас или никогда. Я дернула изо всех сил, и правая рука освободилась. Я замерла. Конечно, Томми почувствовал, что я дернулась, но он был слишком занят сосанием моей шеи, чтобы об этом задуматься. Одной рукой он держал нож, а другой поглаживал мою грудь.
Целуя меня в правую сторону шеи, Томми закрыл глаза, но нож из руки не выпустил. С этим я ничего не могла поделать. Но другого случая может и не представиться. Я должна им воспользоваться.
Я потрепала его по щеке, и он прижался к моей ладони. Потом он резко открыл глаза. Сообразил, что я ведь привязана. Я ткнула большим пальцем в его открытый глаз. И когда вынула его, палец был мокрым.
Он с воплем прижал ладонь к опустевшей глазнице. Я перехватила его руку с ножом и стала выкручивать. На крики вот-вот прибежит подкрепление. Черт побери.
Сильные руки схватили Томми за пояс и потянули назад. Нож вывалился у него из пальцев, и я подхватила его на лету. Ванда изо всех сил старалась удержать Томми. От боли он даже забыл про пистолет. Когда вырывают глаз, это куда больнее и страшнее, чем удар по яйцам.
Перерезав веревки, я освободила левую руку, от спешки чуть не поранив себе запястье. Я заставила себя быть более осторожной, когда разрезала веревки на ногах.
Томми сумел-таки вырваться из рук Ванды. Он выпрямился, шатаясь и по-прежнему прижимая руку к лицу. Кровь капала у него с подбородка.
— Я убью тебя! — Он схватился за пистолет.
Я перехватила нож за лезвие и метнула. Я целилась в грудь, но попала в руку. Он вновь заорал. Я вскочила, подняла стул и ударила им его по лицу. Ванда дернула его за ноги, и Томми упал. Я молотила его стулом по голове, пока стул не сломался. Тогда я начала бить его ножкой от стула и била до тех пор, пока лицо Томми не превратилось в кровавое месиво.
— Он мертв. — Ванда дергала меня за штаны. — Он мертв. Давай выбираться отсюда.
Я выронила покрытую кровью деревяшку и рухнула на колени. Я не могла глотать. Я не могла дышать. Я была вся забрызгана кровью. Мне еще ни разу не приходилось забивать человека до смерти. Я потрясла головой. Потом. Я буду думать об этом потом.
Ванда положила руки мне на плечи. Я обхватила ее за талию и поднялась на ноги. Она весила намного меньше, чем я ожидала. Я не хотела смотреть на то, что было под пестрой юбкой. Ее ноги были короче, чем должны были быть; впрочем, сейчас это было даже к лучшему. Так ее будет проще нести.
В правую руку я взяла пистолет Томми.
— Если что, мне придется стрелять. Эта рука у меня должна быть свободной, так что держись крепче.
Ванда кивнула. Ее лицо было очень бледным. Я чувствовала, как колотится ее сердце.
— Мы выберемся отсюда, — сказала я.
— Конечно. — Но голос у нее дрогнул. Вряд ли она мне поверила. По-моему, я и сама себе не слишком верила.
Ванда открыла дверь, и мы побежали.