Мне хотелось плюнуть в это гладкое бледное лицо, но я боялась того, что она может со мной сделать. Капля пота медленно катилась по моему лицу. Я готова была пообещать ей все, все, если она больше меня не тронет. Николаос не надо было меня зачаровывать, ей достаточно было меня запугать. И страх будет держать меня в узде. Это то, на что она рассчитывала. Это то, чего я допустить не могла.
— Уберись… от моего… лица… — сказала я.
Она рассмеялась. Дыхание ее было тепло и пахло мятой. Мятной жвачкой. Но под чистым и современным ароматом чуть слышно угадывался запах свежей крови. Старой смерти. Недавнего убийства.
Я больше не дрожала.
— У тебя изо рта пахнет кровью, — сказала я.
Она дернулась назад, прижав руку к губам. Это было так по-человечески, что я рассмеялась. Она встала, задев мое лицо краем платья, и маленькой ножкой в туфле ударила меня в ребра.
Силой удара меня отбросило назад, скрутило болью, перехватило дыхание. Второй раз за ночь я не могла дышать. Я лежала, распластавшись на животе, ловя ртом воздух. Я не слышала, чтобы что-то хрустнуло, но не могло от такого удара что-нибудь не сломаться.
— Уберите ее, пока, я ее не убила сама, — бухнул надо мной голос такой жаркий, что мог бы обжечь!
Боль стихла до острой рези. Воздух обжигал легкие пламенем. В груди была тяжесть, будто я проглотила свинчатку.
— Стой на месте, Жан.
Жан-Клод остановился на полпути ко мне. Николаос остановила его легким движением бледной ручки.
— Ты меня слышишь, аниматор?
— Да, — ответила я сдавленным голосом. Не могла набрать достаточно воздуха.
— Я тебе ничего не сломала?
Голос ее взлетел, как птичка.
Я закашлялась, пытаясь прочистить горло, но это было больно. Я держалась за ребра, где постепенно стихала боль.
— Нет.
— Жаль. Но полагаю, это могло бы замедлить работу или сделать тебя для нас бесполезной.
Она говорила так, будто последний вариант был не лишен интересных возможностей. А что они со мной сделали бы, если бы что-то было сломано? Я не хотела знать.
— Полиция знает только о четырех убийствах вампиров. Их на самом деле на шесть больше.
Я сделала осторожный вдох.
— Почему не сообщить об этом в полицию?
— Дорогой мой аниматор, среди нас многие не доверяют законам людей. Мы знаем, насколько справедливо к неживым людское правосудие. — Она улыбнулась, и опять этой улыбке не хватало ямочки. — Жан-Клод был пятым по силе вампиром в этом городе. Сейчас он третий.
Я смотрела на нее, ожидая, что она рассмеется и скажет, что это шутка. Она улыбалась все той же улыбкой, как восковая. Они меня держат за дуру?
— Кто-то или что-то убил двух вампиров в ранге мастера? Двух вампиров сильнее, чем… — мне пришлось проглотить слюну, пока я смогла выговорить, — чем Жан-Клод?
Улыбка ее стала шире, показав отчетливо различимый блеск клыков.
— Ты быстро схватываешь, надо отдать тебе должное. Может быть, это сделает наказание Жан-Клода менее… менее суровым. Это он тебя нам рекомендовал, если ты не знаешь.
Я потрясла головой и уставилась на него. Он не шевелился, даже не дышал. Только глаза смотрели на меня. Темно-синие, как ночное небо, глаза с почти лихорадочным блеском. Он еще был не сыт. Почему она запретила ему питаться?
— А за что его наказывают?
— Ты о нем беспокоишься? — В голосе ее было издевательское удивление. — Ну и ну. Разве ты не злишься на него, что он тебя втравил в эту историю?
Я на миг задержала на нем взгляд. Теперь я знала, что я вижу в его глазах. Страх. Он боялся Николаос. И еще я знала, что если у меня и есть союзник в этом зале, то это только Жан-Клод. Страх связывает теснее любви или ненависти и делает это куда быстрее.
— Нет, — ответила я.
— Нет, нет. — Она пробовала это слово на язык, произнося так и этак, как ребенок. — Отлично. — И вдруг ее голос стал низким, взрослым, дымящимся злостью и жаром. — У нас есть для тебя подарок, аниматор. У второго убийства есть свидетель. Он видел, как погиб Лукас. И расскажет тебе все, что видел, правда, Захария?
Она улыбнулась песочноволосому.
Захария кивнул. Он выступил из-за кресла и отвесил мне низкий поклон. Губы у него были слишком тонкие для такого лица, улыбка кривая. Но ледяные зеленые глаза остались со мной. Где-то я видела это лицо, но где?
Он подошел к небольшой двери — раньше я ее не заметила. Ее скрывали дрожащие тени от факелов, но все равно я должна была заметить. Я взглянула на Николаос, и она кивнула мне с хитрой улыбкой.
Она скрыла от меня дверь, а я даже этого не знала. Я попыталась сразу встать, отталкиваясь руками. Ошибка. Ахнув от боли, я встала со всей быстротой, на которую осмелилась. Руки уже онемели от порезов и синяков. Если я доживу до утра, то буду как больной щенок.
Захария открыл дверь с блеском, как фокусник, отдергивающий занавес. Там стоял человек. Он был одет в остатки делового костюма. Хлипкая фигура, слишком утолщенная посередине — излишек пива, недостаток физических упражнений. Примерно тридцати лет.
— Выходи, — велел Захария.
Человек вышел в зал. Глаза его были круглы от страха. В розоватых зрачках плясал свет факелов. От него разило страхом и смертью.
Он все еще был загорелым, глаза еще не запали. Он мог сойти за Человека лучше любого вампира из этой компании, но был гораздо больше трупом, чем все они. Это был только вопрос времени. Я поднимаю мертвых для живых и могу узнать зомби, когда его вижу.
— Ты помнишь Николаос? — спросил Захария.
Глаза зомби полезли из орбит, краска сбежала с лица. Черт, он был здорово похож на человека.
— Да.
— Ты будешь отвечать на вопросы Николаос, тебе понятно?
— Да, понятно.
Он наморщил лоб, будто пытаясь, что-то припомнить.
— Раньше он на наши вопросы не отвечал. Ты будешь? — спросила Николаос.
Зомби покачал головой, глядя на нее неотрывно огромными человеческими глазами. Так должны птицы глядеть на змей.
— Мы его пытали, но он оказался очень упрям. Мы не успели продолжить, как он повесился. Надо было забрать у него ремень.
Она произнесла это задумчиво, обиженно.
Зомби не отводил глаз:
— Я… повесился? Не понимаю. Я…
— Он не знает? — спросила я.
— Нет, не знает, — улыбнулся Захария. — Как тебе это? Ты же знаешь, как тяжело сделать его таким человеческим, чтобы не помнил своей смерти.
Я знала. Это значило, что у кого-то здесь огромная сила. Захария смотрел на недоумевающего неживого, как на произведение искусства. Причем драгоценное.
— Ты его поднял? — спросила я.
— Разве ты не узнала коллегу-аниматора? — отозвалась Николаос и рассмеялась звоном дальних колокольчиков.
Я посмотрела на Захарию. Он глядел на меня, запоминая мои черты. Совершенно бесстрастное лицо, только что-то заставляло едва заметно дергаться уголок его глаза. Гнев? Страх? Потом он улыбнулся мне ослепительно. И снова этот толчок узнавания изнутри. Где-то я его видела.
— Задавай вопросы, Николаос. Теперь он должен будет ответить.
— Это правда? — спросила она меня.
Я ответила не сразу, удивившись, что она обратилась ко мне.
— Да.
— Кто убил вампира Лукаса?
Он глядел на нее, лицо его распадалось. Дыхание было неглубоким и слишком быстрым.
— Почему он мне не отвечает?
— Это слишком сложный вопрос, — объяснил Захария. — Он может не помнить, кто такой Лукас.
— Тогда задавай вопросы ты, и я ожидаю от него ответов. — В голосе ее затеплилась угроза.
Захария театрально развел руками.
— Леди и джентльмены — нежить!
Он усмехнулся своей собственной шутке. Никто больше не улыбнулся, и до меня тоже не дошло.
— Ты видел, как убили вампира?
— Да, — кивнул зомби.
— Как его убили?
— Оторвана голова, отрезана голова.
Голос его от страха стал тоньше бумаги.
— Кто вырвал его сердце?
Голова зомби резко задергалась из стороны в сторону.
— Не знаю, не знаю.
— Спроси его, что убило вампира, — предложила я.
Захария метнул на меня злобный взгляд. Глаза его стали зеленым стеклом, на лице выступили кости. Ярость вылепила его, как скелет в холщовой коже.
— Не лезь не в свое дело! Это мой зомби!
— Захария, — позвала Николаос.
Он повернулся к ней и застыл.
— Это хороший вопрос. Разумный вопрос.
Голос ее был, тих и спокоен, но это никого не обмануло. Таких голосов должно быть полно в аду. Смертельные, но черт знает до чего разумные.
— Задай ее вопрос, Захария.
Он повернулся обратно к зомби, стиснув руки в кулаки. Я не понимала, что его так разозлило.
— Что убило вампира?
— Не понимаю! — В голосе зомби острее ножа слышался панический страх.
— Что за тварь вырвала сердце? Это был человек?
— Нет.
— Это был другой вампир?
— Нет.
Вот поэтому зомби в суде почти бесполезны. Их надо, образно говоря, подводить к ответам за руку. Адвокаты тут же пришивают тебе воздействие на свидетеля. Что чистая правда, но это не значит, что зомби лжет.
— Что же это было такое, что убило вампира?
Снова трясение головы, туда-сюда, туда-сюда. Он открыл рот, но не издал ни звука. Казалось, слова застревают у него в горле, будто ему глотку заткнули бумагой.
— Не могу!
— Что значит “не могу”? — Захария подскочил к нему и дал пощечину. Зомби вскинул руки, закрывая голову.
— Ты… мне… будешь… отвечать!
Каждое слово сопровождалось пощечиной.
Зомби упал на колени и заплакал.
— Не могу!
— Отвечай, черт тебя дери!
Захария стал пинать зомби ногами, и тот покатился, свернувшись в тугой ком.
— Хватит! — Я подошла к ним. — Хватит!
Он последний раз пнул зомби и резко обернулся ко мне.
— Это мой зомби! Что захочу, то с ним и сделаю!
— Это был когда-то человек. Он заслуживает хоть какого-то уважения.
Я склонилась над плачущим зомби. И почувствовала, как навис надо мной Захария.
— Оставь ее в покое пока что, — велела Николаос.
Он стоял надомной, как разозленная тень. Я взяла зомби за локоть. Он дернулся.
— Все хорошо. Все хорошо. Я тебе не буду делать больно.
Не буду делать больно. Он убил себя, чтобы ускользнуть. Но даже могила оказалась ненадежным убежищем. До этой ночи я могла бы сказать, что ни один аниматор не поднимет мертвого для подобной цели. Иногда оказывается, что мир хуже, чем ты о нем думаешь.
Мне пришлось оторвать руки зомби от лица и повернуть его к себе. Одного взгляда хватило. Темные глаза невероятно расширились и были полны страхом, бескрайним страхом. Изо рта бежала тонкая струйка слюны.
Я покачала головой и встала.
— Ты его сломал.
— Чертовски верно. Ни один проклятый зомби не смеет меня дурачить. Он будет отвечать.
Я резко повернулась и поглядела в разозленные глаза.
— Ты не понял? Ты сломал его сознание.
— У зомби нет сознания!
— Верно, нет. Все, что у них есть, и то очень ненадолго, — это память о том, кем они были. Если с ними хорошо обращаться, они могут сохранять личность неделю или дней десять, но этот…
— Я показала на зомби и повернулась к Николаос. — Жестокое обращение ускоряет процесс. Шок разрушает память начисто.
— Что ты хочешь сказать, аниматор?
— Этот садист, — я ткнула пальцем в сторону Захарии, — разрушил сознание зомби. Он не будет уже отвечать ни на какие вопросы. Никому и никогда.
Николаос повернулась бледной бурей. Глаза ее стали, синим стеклом. Ее слова наполнили зал мягким огнем.
— Ах ты самоуверенный…
По ее телу прошла дрожь — от ножек в туфельках до длинных белокурых волос. Я ждала, что сейчас займется и заполыхает ее кресло от жара ее гнева.
Злость сорвала маску девочки-куколки. Кости распирали бумажно-белую кожу. Руки с согнутыми когтями хватали воздух. Одна из них вцепилась в подлокотник, дерево запищало и треснуло. Звук отдался от стен эхом. Голос Николаос жег кожу как огонь.
— Убирайся отсюда, пока я тебя не убила. Женщину отведи к ее машине и проследи, чтобы с ней ничего не случилось. Если подведешь меня еще раз, в малом или большом, я перерву тебе глотку и дети мои будут купаться под струей твоей крови.
Живописно. Несколько мелодраматично, но живописно. Вслух я этого не сказала. Черт меня побери, я даже дышать боялась, чтобы не привлечь ее внимания. Ей только и нужен был повод.
Захария понял это не хуже меня. Он поклонился, не сводя глаз с ее лица, потом, не говоря ни слова, повернулся и пошел к дверце. Он шел неспешно, будто смерть не сверлила дыры взглядом в его спине. У открытой дверцы он остановился и сделал приглашающий жест, предлагающий мне пройти первой. Я посмотрела на Жан-Клода, стоящего там, где она его остановила. Я же не попросила гарантий безопасности Кэтрин — случая не представилось. Все так быстро произошло… Я открыла рот, Жан-Клод, очевидно, догадался.
Он заставил меня замолчать взмахом изящной и бледной руки, казалось, такой же белой, как кружева его сорочки. Его глазницы наполнились голубым пламенем. Длинные черные волосы взвились вокруг смертельно бледного лица. Маска человекоподобия с него слетела. Мощь его горела на моей коже, поднимая волоски на руках. Я обхватила себя руками, глядя на создание, которое было когда-то Жан-Клодом.
— Беги! — крикнул он мне, и меня полоснул его голос. Наверняка даже кровь могла пойти. В нерешительности я огляделась и увидела Николаос. Она взлетала, хотя и очень медленно, вверх. Молочные водоросли волос танцевали вокруг ее голого черепа. Она подняла когтистую руку. Кости и жилы застыли в янтаре кожи.
Жан-Клод резко повернулся, махнув на меня когтистой рукой. Что-то вбило меня в стену и наполовину вынесло в дверь. Захария поймал мою руку и вытащил меня наружу.
Я вывернулась из его руки. Дверь хлопнула у меня перед носом.
— О, Боже мой, — шепнула я.
Захария стоял у подножия винтовой лестницы, ведущей вверх. И протягивал мне руку. Лицо его блестело от пота.
— Прошу тебя! Его рука трепыхалась, как пойманная птица.
Из-под двери плыл запах. Это был запах гниющих трупов. Запах раздутых тел, лопнувшей на солнце кожи, разлагающейся в жилах застывшей крови. Я заткнула рот рукой и попятилась.
— О, Боже! — прошептал Захария. Закрывая одной рукой рот и нос, он все так же протягивал ко мне вторую.
Я не взяла его руку, но пошла за ним на лестницу. Он открыл, было, рот что-то сказать, но тут дверь треснула. Дерево дрожало и гудело, будто в нее ударял страшной силы ветер. Из-под двери засвистело. Мои волосы закружил вихрь. Мы пятились вверх, глядя на дверь, дрожащую и гудящую под ветром, которого не могло быть. Буря в здании? Мы переглянулись, и это был момент осознания противостояния: здесь — мы, там — они или оно. И мы побежали, будто привязанные проводами друг к другу.
За этой дверью не могло быть шторма. Не могло быть ветра, гудевшего по узким каменным ступеням. И гниющих трупов в зале тоже не было. Или они были? Боже мой, я не хотела этого знать. Не хотела знать.