Лестница выводила в квадратную камеру. С потолка свисала лампочка. Никогда не думала, что тусклый электрический свет может быть так красив, но оказывается, может. Знак, что мы выходим из подземного мира ужасов и приближаемся к реальному миру. Я настроилась на возвращение домой.
Из каменной комнаты вели две двери: одна прямо перед нами; другая направо. Из двери перед нами долетала музыка. Яркая и веселая цирковая музыка. Дверь распахнулась, и музыка вскипела вокруг нас волной. Мелькнули яркие цвета и кишащая толпа сотен людей. Полыхнул знак: “Дом веселья”. Разгар карнавала в здании. Я поняла, где я. “Цирк Проклятых”.
Самые сильные вампиры города спят под цирком. Это стоит запомнить.
Дверь стала закрываться, приглушая музыку, отрезая яркие плакаты. Мелькнули глаза девочки-подростка, пытавшейся заглянуть за дверь. Щелкнул замок.
Прислонившись к двери, стоял мужчина. Высокий и тощий, одетый в лодочный костюм. Пурпурный пиджак, кружева на шее и на груди, черные брюки и ботинки. Лицо затеняла шляпа с прямыми полями, и золотая маска закрывала лицо, кроме рта и подбородка. Сквозь золотую маску глядели темные глаза.
Язык его танцевал по зубам и губам. Клыки, вампир. И почему это меня не удивило?
— Боюсь, я скучал по тебе, Истребительница.
В голосе слышался тягучий южный акцент.
Винтер сделал движение, чтобы стать между нами. Вампир расхохотался густым лающим смехом.
— Этот мешок мышц думает, что может тебя защитить. Мне его разорвать на части, чтобы он понял, что он не прав?
— В этом нет необходимости, — сказала я.
Захария подошел и встал рядом со мной.
— Ты узнаешь мой голос? — спросил вампир.
Я покачала головой.
— Два года прошло. Пока не всплыло это дело, я и не знал, что Истребительница — это ты. Я думал, ты мертва.
— Нельзя ли ближе к делу? Кто ты и чего ты хочешь?
— Так нетерпеливо, так торопливо, так по-человечески.
Он поднял руки и снял шляпу. Короткие волосы цвета осенних листьев показались вокруг маски.
— Пожалуйста, не надо, — сказал Захария. — Госпожа приказала мне проводить эту женщину до машины целой и невредимой.
— Я и волоска у нее на голове не трону — сегодня.
Перчатки сняли маску с лица. Левая сторона лица отсутствовала, вместо нее была мешанина шрамов. Только карий глаз был целым и живым, вращаясь в круге розовой рубцовой ткани. Именно так выглядят кислотные ожоги. Только это была не кислота, а святая вода.
Я помнила, как его тело прижимало меня к земле. Как рвали мою руку его зубы, пока я пыталась оттолкнуть его от горла. Сухой хруст перекушенной кости. Мой крик. Его рука, отводящая мне голову назад. Он подается назад для удара. Беспомощность. Он промахнулся и не попал в шею — я никогда не узнала, почему. Зубы, перекусывающие ключицу. Он лакал мою кровь, как кошка сливки. А я лежала и слушала, как он хлюпает моей кровью. Сломанные кости еще не болели — шок. Это было начало не боли и не страха — это было начало смерти.
Моя правая рука дернулась в траву и нащупала что-то гладкое — склянка. Фиал святой воды, выпавший из моей сумки, разметанной прислужниками-полулюдьми. Вампир на меня не смотрел. Его лицо было прижато к ране. Язык его исследовал прогрызенное им отверстие. Зубы скрипели по перекушенной кости, и я кричала.
Он смеялся мне в плечо, смеялся, убивая меня. Я откинула пальцем крышку флакона и плеснула ему в лицо. Плоть вскипела. Кожа лопнула и покрылась пузырями. Он вскочил на колени, с визгом схватившись за лицо.
Я думала, он остался в горящем доме. Я хотела его смерти, желала ему мучений. Я хотела забыть эти воспоминания, стереть начисто. И теперь он стоял передо мной — мой излюбленный кошмар, ставший явью.
— Как, никаких криков ужаса? И дыхание не перехватило от страха? Ты меня разочаровываешь, Истребительница. Как тебе любоваться своей работой?
Я только и могла сказать приглушенным голосом:
— Я считала, что ты мертв.
— Теперь ты знаешь, что это не так. И я теперь тоже знаю, что ты жива. Как интересно!
Он улыбнулся, и мышцы его обгорелой щеки сдвинули улыбку на сторону, превратив ее в гримасу. Даже вампиры не все раны могут залечить.
— Вечность, Истребительница. Вечность в таком виде.
— Чего ты хочешь?
— Будь смелей, девочка, будь так смела, как тебе хочется. Я же чувствую твой страх. А хочу я увидеть шрамы, которые я тебе оставил, видеть, что ты меня помнишь, как я помню тебя. — Я тебя помню.
— Шрамы, девочка. Покажи мне шрамы.
— Если я тебе их покажу, что потом?
— Потом ты пойдешь домой или куда ты там хочешь. Госпожа дала письменный приказ, чтобы тебя не трогали, пока ты не сделаешь для нас работу.
— А потом?
Он улыбнулся, блеснув широкой полосой зубов.
— А потом я тебя выслежу и отплачу тебе за это. — Он коснулся своего лица. — Давай, девочка, не стесняйся. Я все это уже видел. Я пробовал вкус твоей крови. Покажи мне шрамы, и этому мускулистому не придется умирать, доказывая, как он силен.
Я посмотрела на Винтера. Огромные кулаки были скрещены на груди, спина вибрировала. Он был готов к бою. Вампир был прав: Винтер попытается драться, хоть эта попытка будет стоить ему жизни. Я закатала порванный рукав. На сгибе руки красовался бруствер рубцовой ткани, от него ручейками разбегались шрамы, пересекаясь и расходясь снова. Единственным чистым местом на руке был крестообразный шрам от ожога.
— Я думал, что тебе никогда не придется пользоваться этой рукой, учитывая, как я ее порвал.
— Физиотерапия в наше время чудеса творит.
— Нет такой физиотерапии, что могла бы мне помочь.
— Нет, — согласилась я.
У меня на блузке не было верхней пуговицы. Еще одна — и я стянула блузку, обнажая ключицу. Ее бороздили гряды рубцов. В купальнике это действительно красивое зрелище. Глаз не оторвешь.
— Отлично, — сказал вампир. — От тебя пахнет холодным потом, когда ты обо мне думаешь, деточка. Надеюсь, я в твоих снах так же тебя мучил, как ты меня — в моих.
— Есть разница, и ты ее знаешь.
— Какая?
— Ты пытался меня убить. Я защищалась.
— А зачем ты пришла в наш дом? Пронзать наши сердца кольями. Ты пришла нас убивать. Мы за тобой не охотились.
— Но вы убили двадцать три человека. Это много. Вас надо было остановить.
— А кто тебя назначил Господом Богом? Кто тебе дал право нас казнить?
Я набрала побольше воздуху. Дыхание ровное, без дрожи. Очко мне в плюс.
— Полиция.
— Ба! — Он сплюнул на пол. Очень хорошие манеры. — Ладно, девушка, работай. Ты найди убийцу, а потом мы это дело закончим.
— Я могу идти?
— Разумеется. Сегодня ты в безопасности, ибо таков приказ госпожи, но это переменится. — В боковую дверь, — сказал Захария. Он шел, чуть ли не задом наперед и не сводил глаз с вампира, пока мы шли к двери. Винтер остался сзади, прикрывая нам спину. Кретин.
Захария открыл дверь. Ночь была жаркая и душная. Летний ветер ударил мне в лицо, горячий, и влажный, и прекрасный.
— Запомни имя Валентина, — окликнул меня вампир, — потому что ты еще обо мне услышишь.
Мы с Захарией вышли. Дверь клацнула, закрываясь за нами. Ручки на ней не было, открыть ее было никак нельзя. Билет в один конец — на выход. Выход. Это слово мне нравилось.
Мы пошли по тротуару.
— У тебя есть пистолет с серебряными пулями? — спросил он.
— Есть.
— Я бы на твоем месте стал его носить с собой.
— Серебряные пули его не убьют.
— Нет, но замедлят его скорость.
— Это да.
Несколько минут мы шли в молчании. Теплая летняя ночь скользила мимо, перекладывая нас в любопытных липких руках.
— На самом деле мне бы нужно ружье.
Он посмотрел на меня:
— Ты собираешься все время носить с собой ружье?
— Обрез. Он отлично засовывается под плащ.
— В миссурийскую жару ты просто расплавишься. Почему тогда не пулемет или огнемет, если на то пошло?
— У пулемета слишком большое рассеивание. Можно зацепить посторонних. Огнемет слишком громоздкий, да и работает грязно.
Он остановил меня, положив мне руку на плечо.
— Тебе случалось использовать огнемет против вампиров?
— Нет, но я видела, как это делается.
— Ну и ну, — Минуту он пялился в пространство, потом спросил: — И работает?
— На раз. Только грязно работает. И он тогда спалил весь дом. Я считаю, что это крайность.
— Это уж точно. — Он пошел дальше. — Наверное, ты ненавидишь вампиров.
— У меня нет к ним ненависти.
— Зачем ты тогда их убиваешь?
— Потому что это моя работа, и я умею ее делать.
Мы свернули за угол, и уже была видна стоянка, где я оставила машину. Кажется, это было много дней назад, хотя часы показывали, что это было недавно. Похоже на перелет из одного часового пояса в другой, когда не можешь врубиться во время, только сменяли друг друга не часовые пояса, а события. Столько травматических событий могут сбить чувство времени.
— Я твой дневной связник. Если что-то понадобится передать или попросить, вот мой телефон.
Он сунул мне в руку пачку спичек. Я посмотрела — на ней было кровавыми буквами на уголь ном фоне написано: “Цирк Проклятых”. Я сунула пачку в карман.
Пистолет так и лежал в багажнике. Я вложила его в наплечную кобуру, оставив без внимания, что она не будет прикрыта курткой. Пистолет, выставленный на обозрение, привлекает внимание, но люди тогда, как правило, к тебе не пристают. Чаще всего они бегут, уступая тебе дорогу. Это очень удобно, когда за кем-нибудь гонишься.
Захария молчал, пока я не стала садиться в машину. Тогда он наклонился над открытой дверцей и сказал:
— Это не может быть просто работа, Анита. Здесь должна быть причина посерьезнее.
Я опустила глаза в колени и включила мотор. Потом посмотрела в бледно-голубые глаза.
— Я их боюсь. И это очень по-человечески — пытаться уничтожить то, что нас пугает.
— Люди живут, стараясь избегать того, что их пугает. А ты за этим гоняешься. Это сумасшествие.
Он попал в точку. Я закрыла дверцу и оставила его стоять в горячей тьме. Да, я поднимаю мертвых и укладываю нежить. Это то, что я делаю. Что определяет мою жизнь. Если я начну задумываться о своих мотивах, я перестану убивать вампиров, вот и все.
Сегодня я не задумывалась о мотивах, поэтому я оставалась вампироборцем, носительницей имени, которое они мне дали. Я оставалась Истребительницей.