Темно-рыжая женщина, пришедшая с Эдуардом, хлопнулась Филиппу на колени, захихикала, обхватила его за шею, слегка дрыгая ножками. Руки ее вниз не полезли, и она не стала его раздевать. Эдуард появился вслед за ней, как светловолосая тень. У него в руке был бокал, а на лице — безобидная улыбка.
Если бы я его не знала, никогда бы я не могла сказать, что вот он, вот он, опасный человек. Хамелеон Эдуард. Он уселся на подлокотник дивана позади женщины и почесал ей плечо.
— Анита, это Дарлин, — сказал Филипп.
Я кивнула. Она хихикнула и дрыгнула ножкой.
— А это Тедди. Правда, лапочка?
Тедди? Лапочка? Я заставила себя улыбнуться, а Эдуард поцеловал ее в щечку. Она прильнула к его груди, продолжая одновременно ерзать у Филиппа на коленях. Отличная координация движений.
— Дай-ка мне попробовать, — попросила Дарлин, прихватывая нижнюю губу верхними зубами и медленно вытаскивая.
У Филиппа перехватило дыхание, и он прошептал:
— Да.
Я подумала, что мне это не понравится.
Дарлин обхватила ручками его руку выше локтя и поднесла к губам. Она начала с осторожного поцелуя шрамов, потом пропихнула свои ноги меж его колен, вставая на колени у его ног, при этом, не выпуская его руки. Широкая юбка развевалась у нее вокруг талии, накрывая его ноги. На ней были красные кружевные трусы и подвязки под цвет. И сочетание цветов хорошее.
У Филиппа стало пустое лицо. Он глядел на нее, а она тащила его руку к своему рту. Тонкий розовый язычок лизал шрамы, мокрый, быстрый, и тут же прятался. Она подняла на Филиппа темные наполненные глаза. Наверное, ей понравилось то, что она увидела, потому что начала теперь лизать его шрамы настойчивей, как кот лакает сливки. И глаза ее не отрывались от его лица.
Филипп затрясся, спину его свело судорогой. Он закрыл глаза и откинулся головой на спинку дивана. Руки ее легли к нему на живот, она ухватилась за сетку и потянула. Сетка выскользнула из брюк, и руки ее стали гладить обнаженную грудь.
Он дернулся, широко раскрыв глаза, и поймал ее руки. Потряс головой.
— Нет, нет.
Его голос был хрипл и слишком глубок.
— Ты хочешь, чтобы я перестала? — спросила Дарлин. Глаза ее были прикрыты в щелочки, она глубоко дышала, полные губы были полны ожидания.
Он пытался сказать что-нибудь осмысленное.
— Если мы это будем делать… Анита останется одна. Так нечестно. Ее первая вечеринка.
Дарлин поглядела на меня — быть может, в первый раз.
— Это с такими-то шрамами?
— Шрамы от настоящего нападения. Я ее уговорил сюда прийти. — Он вытащил ее руки у себя из-под рубашки. — Не могу ее бросить. — Глаза его снова стали обретать фокус. — Она не знает правил.
— Прошу тебя, Филипп, — сказала Дарлин. — Я так по тебе скучала.
— Ты же знаешь, что они с ней сделают.
— Тедди с ней побудет для охраны. Он правила знает.
— Вы уже бывали на вечеринках? — спросила я.
— Да, — ответил Эдуард. И выдержал мой взгляд, пока я пыталась представить себе его на других вечеринках. Вот, значит, где он получал свою информацию о мире вампиров. От придурков.
— Нет, — сказал Филипп. Он встал, поднимая Дарлин на ноги, все еще держа ее за предплечья. — Нет.
И голос его звучал уже достаточно уверенно. Он отпустил ее и протянул мне руку. Я ее взяла. А что было делать?
Рука его была горячей и влажной от пота. Он широким шагом вышел из комнаты, и мне на каблуках пришлось бежать, чтобы не отстать от собственной руки.
Он провел меня по коридору к ванной, и мы вошли. Он запер дверь и прислонился к ней. На лице у него выступил пот, глаза были закрыты.
Я огляделась, на чем тут можно сесть, и выбрала край ванны. Это было не очень удобно, но казалось меньшим из двух зол. Филипп жадно глотал ртом воздух и, наконец, повернулся к умывальнику. Он пустил воду громкой плещущей струей, сунул в нее руки и снова закрыл ими лицо, и из-под них капала вода. На волосах и ресницах у него повисли капельки. Он помигал своему отражению в зеркале над умывальником. Вид у него был встрепанный, глаза вытаращены.
Вода капала ему на шею и на грудь. Я встала и протянула ему полотенце с вешалки. Он не реагировал. Я промокнула ему грудь мягкими ароматными складками полотенца.
Наконец, он взял его у меня и вытерся. Волосы вокруг лица у него намокли и потемнели. Высушить их было нечем.
— Я смог, — сказал он.
— Да, ты смог, — подтвердила я.
— Я чуть не поддался.
— Но ведь не поддался, Филипп. Чуть не считается.
Он резко кивнул, почти затряс головой.
— Наверное, так.
Он все еще не мог перевести дыхание.
— Давай вернемся в комнату.
Он кивнул. Но остался стоять, где стоял, слишком глубоко дыша, будто ему не хватало кислорода.
— Филипп, ты как?
Дурацкий вопрос, но ничего другого не пришло мне на ум.
Он только кивнул. Разговорчивый.
— Хочешь уйти? — спросила я.
Тогда он, наконец, посмотрел на меня.
— Ты это предлагаешь уже второй раз. Почему?
— Что почему?
— Почему ты хочешь меня освободить от моего обещания?
Я пожала плечами и охватила себя руками.
— Потому что… потому что тебе это вроде как больно. Потому что ты — наркоман, пытающийся избавиться от привычки, то есть вроде этого, и я не хочу тебе в этом мешать.
— Это очень… очень порядочно с твоей стороны.
Он так сказал “порядочно”, как будто это слово было у него не употребительно.
— Ты хочешь уйти?
— Да, но нам нельзя.
— Ты это уже говорил. Почему нельзя?
— Не могу я, Анита, не могу.
— Можешь. От кого ты получаешь приказы, Филипп? Скажи. Что происходит?
Я почти касалась его, выбрызгивая каждое слово ему в грудь, глядя вверх в его лицо. Это всегда нелегко — быть жестокой, глядя человеку в глаза. Но мне приходилось тренироваться всю жизнь, а упражнение ведет к совершенству.
Его рука обняла меня за плечи, я отодвинулась, и его руки сомкнулись у меня на спине.
— Филипп, прекрати.
Я уперлась ладонями ему в грудь. Рубашка на нем была мокрая и холодная. Я сглотнула слюну и сказала:
— У тебя рубашка мокрая.
Он так резко меня отпустил, что я пошатнулась назад. Он одним плавным движением стянул рубашку через голову. Ну, у него была большая практика по раздеванию. Какая у него была бы красивая грудь, если бы не эти шрамы.
Он шагнул ко мне.
— Стой, где стоишь, — сказала я. — Что это за внезапные перемены настроения?
— Ты мне нравишься, — сказал он. — Разве этого мало?
Я покачала головой:
— Мало.
Он выпустил рубашку из рук на пол, и я смотрела ей вслед, как будто это было важно. Два шага — и он уже был рядом со мной. Тесные строят ванные. Я сделала единственную вещь, которая пришла мне в голову, — шагнула в ванну. На каблуках такое движение трудно сделать с достоинством, но зато я не была прижата к груди Филиппа. Любое улучшение ситуации приветствуется.
— За нами кто-то наблюдает, — сказал он.
Я медленно повернулась, как в плохом фильме ужасов. На той стороне занавесок горел тусклый свет, и из темноты выступало чье-то лицо. Харви, кожаный. Окно было слишком высоко, чтобы он мог стоять на земле. Подставил ящик? А может быть, возле окон были сделаны помосты, чтобы не пропустить спектакль.
Я позволила Филиппу помочь мне вылезти из ванны и шепнула:
— Он нас слышит?
Филипп покачал головой. Его руки снова медленно скользнули мне за спину.
— Считается, что мы любовники. Ты хочешь, чтобы Харви перестал в это верить?
— Это шантаж.
Он ослепительно улыбнулся жутко сексуальной улыбкой. Я невольно напряглась. Он наклонился, и я его не останавливала. Поцелуй был именно такой, каким обещался быть — полные мягкие губы, прижимающиеся к моей коже, горячее давление. Его руки сомкнулись на моей голой спине, пальцы разминали мои мышцы, пока они не расслабились.
Он поцеловал меня в мочку уха, согревая кожу теплым дыханием. Его язык затанцевал вдоль моей челюсти, рот нашел пульс на горле, язык уперся в него, будто он вплавлялся в мою кожу. Чуть царапнули зубы. Они сжались туго, больно.
Я его отпихнула назад, прочь.
— Гад! Ты меня тяпнул.
Его глаза смотрели мутно, затуманенно. С нижней губы упала алая капля.
Я коснулась шеи и отняла руку в крови.
— Будь ты проклят!
Он слизнул с губ мою кровь.
— Кажется, Харви поверил представлению. Теперь ты отмечена. У тебя есть доказательство того, кто ты такая и зачем сюда пришла. — Он вздохнул глубоко и прерывисто. — Мне сегодня больше не придется тебя трогать. И я прослежу, чтобы никто другой этого тоже не делал. Клянусь.
В шее пульсировала боль. Укус, укус придурка!
— Ты знаешь, сколько у человека во рту микробов?
Он улыбнулся; у него в глазах еще было немного мути.
— Нет.
Я оттолкнула его с дороги и плеснула на рану водой. Да, это зубы человека. Не настоящий укус-метка, но очень похоже.
— Будь ты проклят.
— Надо идти, чтобы ты могла искать информацию. — Он подобрал с пола рубашку и держал ее в опущенной руке. Голая загорелая грудь, кожаные штаны, полные губы, будто он кого-то высасывал. Меня.
— У тебя вид, как у дорогого жиголо, — сказала я.
Он пожал плечами:
— Ты готова?
Я все еще трогала рану. Старалась рассердиться и не могла. Я боялась. Я боялась Филиппа и того, что он собой представлял и что не представлял. Я этого не ожидала. Прав ли он? Буду ли я в безопасности всю остальную ночь? Или он просто хотел узнать, какова я на вкус?
Он открыл дверь, пропуская меня вперед. Я вышла. И по дороге сообразила, что Филипп отвлек меня от моего вопроса. На кого он работает? Я так и не узнала.
И чертовски меня смущало, что всякий раз, как он снимает рубашку, мой разум берет обеденный перерыв. Но нет, хватит: Филипп со многими шрамами нанес мне свой первый и последний поцелуй. С этой минуты я — стальной вампироборец, и меня не отвлечь играющими мускулами и красивыми глазами.
Я коснулась пальцами следа от укуса. Больно. Хватит, больше в пай-девочку не играю. Если Филипп еще раз сунется, я ему сделаю больно. Да, но, зная Филиппа, можно догадаться, что ему это будет в кайф.