Я поставила пистолет на предохранитель и залезла в привязной ремень. Филипп сидел, откинувшись на спинку, разбросав длинные ноги. Глаза у него были закрыты.
— Куда ехать? — спросил Вилли.
Хороший вопрос. Я хотела домой спать, но…
— Филиппу надо лицо заштопать.
— Хочешь везти его в больницу?
— Это ерунда, — сказал Филипп. Голос у него был низкий и какой-то странный.
— Не ерунда, — сказала я.
Он открыл глаза и посмотрел на меня. Кровь темной струйкой сбегала по его шее, поблескивая в пролетающем свете уличных фонарей.
— Тебе в прошлую ночь досталось больше, — сказал он.
Я отвернулась от него к окну, не зная, что сказать.
— У меня уже все прошло.
— У меня тоже пройдет.
Я снова посмотрела на него. Он глядел на меня. Я не могла разобрать выражения его лица, а оно меня интересовало.
— О чем ты думаешь, Филипп?
Он повернулся и стал смотреть прямо вперед. Лицо его смотрелось теневым силуэтом.
— О том, что я пошел против мастера. Я смог. Смог!
В последних словах звучал яростный жар. Жар сумасшедшей гордости.
— Ты вел себя очень смело, — сказала я.
— В самом деле?
Я улыбнулась:
— В самом деле.
— Ребята, не хочу вас перебивать, но мне надо знать, куда гнать эту тачку, — вмешался Вилли.
— Подбрось меня в “Запретный плод”, — попросил Филипп.
— Тебе бы к доку заехать, парень.
— Там в клубе меня починят.
— Ты точно знаешь, парень?
Он кивнул, потом вздрогнул и повернулся ко мне.
— Ты хотела знать, кто отдает мне приказы. Так это была Николаос. Ты была права насчет того, первого дня. Она хотела, чтобы я тебя соблазнил. — Он улыбнулся, и кровь эту улыбку сильно портила. — Кажется, я провалил работу.
— Филипп… — начала я.
— Ничего, все в порядке. Ты была права на счет меня. Я болен. И неудивительно, что ты меня не захотела.
Я посмотрела на Вилли. Он вел машину так сосредоточенно, будто от этого зависела его жизнь. Черт возьми, он после смерти стал не в пример умнее.
Я набрала воздуху и стала думать, что сказать.
— Филипп… этот поцелуй, до того, как ты меня… укусил. — Черт возьми, зачем я это говорю? — Это было хорошо.
Он быстро глянул на меня и отвернулся.
— Ты не шутишь?
— Нет.
В машине воцарилось неловкое молчание. Слышно было только шуршание шин по мостовой. Мелькали, чередуясь, свет фонарей и тьма.
— Пойти против Николаос — это был один из самых храбрых поступков, которые я видела в жизни. И один из самых глупых.
Он рассмеялся — коротко и удивленно.
— Больше никогда так не делай. Мне не нужна твоя смерть на моей совести.
— Это был мой выбор, — сказал он.
— И не надо больше героизма, о'кей?
Он посмотрел на меня:
— Тебе было бы жалко, если бы я умер?
— Да.
— Наверное, это о чем-то говорит.
Что он хотел, чтобы я сказала? Признание в вечной любви или другую глупость в этом роде? Или в вечной похоти? Все это было бы вранье. Чего он от меня хочет? Я чуть не спросила этого вслух. Но смелости не хватило.