Я очнулась, что само по себе уже было приятным сюрпризом. Я моргала на люстру, висящую под потолком. Я была жива, и я не была в подземелье. Приятная новость.
Почему меня должно удивлять, что я жива? Я провела пальцами по грубой узловатой ткани кушетки, на которой я лежала. Над кушеткой висела картина. Речной пейзаж с баржами, мулами, людьми. Кто-то подошел ко мне и наклонился — длинные песочные волосы, квадратная челюсть, красивое лицо. Не так нечеловечески прекрасен, как казалось мне раньше, но все еще красив. Чтобы танцевать в стриптизе, красота, я думаю, необходима. — Роберт?
Мой голос отозвался хриплым карканьем.
Он присел возле меня:
— Я боялся, что вы не очнетесь до рассвета. Вы сильно ранены?
— Где… — Я прочистила горло, и это чуть помогло. — Где я?
— В кабинете Жан-Клода в “Запретном плоде”.
— Как я сюда попала?
— Вас привезла Николаос. Она сказала: “Вот шлюха твоего хозяина”.
Я видела, как шевельнулось его горло, когда он проглотил слюну. Это мне что-то напомнило, но я не могла вспомнить, что.
— Вы знаете, что сделал Жан-Клод? — спросила я.
Роберт кивнул.
— Мой мастер дважды вас отметил. Когда я говорю с вами, я говорю с ним.
Он имел в виду фигурально или буквально? Честно говоря, мне не хотелось этого знать.
— Как вы себя чувствуете? — спросил он.
В самом тоне его вопроса заключалось предположение, что не очень хорошо. Горло болело. Я подняла руку и коснулась его. Засохшая кровь. У меня на шее.
Я закрыла глаза, но это не очень помогло. У меня из горла вырвался тихий звук, похожий на всхлип. В мозгу горел образ Филиппа. Текущая из его горла кровь, разорванное розовое мясо. Я затрясла головой и постаралась дышать глубоко и медленно. Не помогло. — Ванная, — сказала я.
Роберт показал мне, где это. Я вошла, встала на холодный пол на колени, и меня стало рвать в унитаз, пока не осталось ничего, кроме желчи. Тогда я подошла к умывальнику и плеснула холодной водой в рот и на лицо. Потом посмотрела на себя в зеркало. Глаза у меня стали из карих черными, кожа приобрела болезненный оттенок. Я выглядела безобразно, а чувствовала себя еще хуже.
А самое худшее было у меня на шее. Незаживающий укус Филиппа, но следы клыков. Крошечные, исчезающие следы клыков. Николаос меня… заразила. Чтобы показать, что может делать что хочет с людьми-слугами Жан-Клода. Она показала, какая она крутая. О да. По-настоящему крутая.
Филипп мертв. Мертв. Могу ли я произнести это вслух? Я решила попробовать.
— Филипп мертв, — сказала я своему отражению.
Я смяла бумажное полотенце и засунула его в мусорный бак. Мало. Я завопила “А-а-а!”, я стала лягать бак, пока он не покатился по полу, рассыпая содержимое.
В дверях появился Роберт:
— У вас тут все в порядке?
— А разве на то похоже? — заорала я в ответ.
Он остановился в дверях:
— Я могу чем-нибудь помочь?
— Ты даже не смог не дать им забрать Филиппа!
Он вздрогнул, как от пощечины.
— Я сделал все, что мог.
— Ну, и что ты смог? — завопила я как сумасшедшая. Я упала на колени, и зачесть перехватила мне горло и полилась слезами из глаз. — Пошел вон!
Он колебался:
— Вы уверены, что вам ничего…
— Вон отсюда!
Он закрыл за собой дверь. А я сидела на полу, качалась, плакала и кричала. Когда в сердце у меня стало так же пусто, как в желудке, меня охватила тупая свинцовая усталость.
Николаос убила Филиппа и укусила меня, чтобы показать, как она сильна. Можно ручаться, что она думала, будто напутала меня до смерти. И в этом она была права. Но я свои часы бодрствования всю жизнь проводила, уничтожая то, чего боюсь. Тысячелетний вампир — трудная задача, но девушке в этой жизни необходимо иметь цель.