Мы долго ехали молча. Тихое шуршание колес, наконец, прервал Эдуард.
— Вряд ли нам стоит ехать обратно к тебе домой, — сказал он.
— Согласна.
— Я тебя отвезу в мой отель. Если у тебя нет другого места, куда ты предпочла бы поехать.
А куда? К Ронни? Я больше не хотела ставить ее под удар. А кого еще под удар подставлять? Никого, кроме Эдуарда, а он это выдержит. И еще лучше меня.
Пейджер задрожал у пояса, посылая ударные волны мне по ребрам. Не люблю ставить пейджер в режим молчания. Он всегда меня пугает, когда срабатывает.
— Что случилось? — спросил Эдуард. — Ты подпрыгнула, будто тебя укусили.
Я стукнула по кнопке, чтобы отключить эту заразу и посмотреть, кто вызывает. Мелькнул в окошечке номер.
— Пейджер сработал в режиме молчания. Без шума, только вибрация.
Он глянул на меня:
— Ты не будешь звонить на работу.
Это прозвучало не вопросом, а утверждением. Или приказом.
— Знаешь, Эдуард, у меня нет настроения, так что не надо мной командовать.
Он сделают глубокий вдох — и выдохнул. А что он мог сделать? За рулем была я. Если он не собирался наставлять на меня пистолет и захватывать машину, оставалось только сидеть спокойно. Я съехала к ближайшей заправке, и там, в магазине был телефон-автомат. Магазинчик был полностью освещен и делал из меня отличную мишень, но после гулей мне хотелось к свету.
Эдуард смотрел, как я вылезаю из машины с бумажником в руке. Он не вышел прикрывать мне спину. Ладно, у меня есть пистолет. Если он хочет дуться, пусть себе.
Я позвонила на работу. Ответил Крейг, наш секретарь.
– “Аниматор инкорпорейтед”. Чем мы можем быть вам полезны?
— Крейг, это Анита. Что случилось?
— Звонил Ирвинг Гризволд. Просил тебя перезвонить как можно скорее, иначе встреча отменяется. Он сказал, что ты знаешь, в чем дело. Так и есть?
— Так и есть. Спасибо, Крейг.
— Голос у тебя ужасный.
— Доброй ночи, Крейг.
Я повесила трубку. Меня одолевала усталость, я выдохлась, и горло болело. Свернуться бы сейчас клубочком и проспать так с недельку. Вместо этого я позвонила Ирвингу.
— Это я.
— Что ж, вовремя. Ты знаешь, сколько мне хлопот стоило это организовать? А ты чуть не опоздала.
— Если ты не перестанешь трепаться, я еще могу опоздать. Скажи где и когда.
Он сказал. Если поспешить, мы еще можем успеть.
— И какого черта всем так необходимо все сделать именно сегодня?
— Слушай, если ты не хочешь встречаться, так и отлично!
— Ирвинг, у меня была очень трудная ночь, так что перестань на меня собачиться.
— Что с тобой?
Ну и дурацкий вопрос.
— Ничего хорошего, но жить буду.
— Если ты не в форме, я попытаюсь отложить встречу, но обещать ничего не могу, Анита. Это ведь твое сообщение дало возможность вообще до него добраться.
Я прислонилась лбом к металлу телефонной будки.
— Я там буду, Ирвинг.
— А я нет. — В его голосе звучало негодование. — Одно из условий встречи — ни репортеров, ни полиции.
Я не могла не улыбнуться. Бедняга Ирвинг. Никуда-то его не пускают. На него не напали гули и ему не дали под зад взрывной волной. Поберегу-ка я свою жалость для себя.
— Спасибо, Ирвинг. Я у тебя в долгу.
— Ты много раз уже у меня в долгу, — сказал он. — Осторожнее. Я не знаю, во что ты на этот раз влезла, но это выглядит паршиво.
Он пытался выудить из меня хоть что-нибудь, и я это знала.
— Доброй ночи, Ирвинг.
И я повесила трубку, пока он не успел больше ничего спросить.
Потом я позвонила Дольфу домой. Не знаю, почему это не могло подождать до утра, но этой ночью я чуть не погибла. И если это еще произойдет, я хотела, чтобы кто-нибудь нашел Захарию.
Дольф ответил с шестого гудка заспанным голосом.
— Да?
— Дольф, это Анита Блейк.
— Что случилось?
Из его голоса почти исчезла сонная одурь.
— Я знаю, кто убийца.
— Рассказывай.
Я рассказала. Он записывал и задавал вопросы. И самый главный приберег под конец. — Ты можешь что-нибудь из этого доказать?
— Я могу доказать, что он носит гри-гри. Могу свидетельствовать, что он мне признался. Он пытался меня убить, чему я лично свидетель.
— Это трудно будет продать присяжным или судье.
— Знаю.
— Посмотрим, что я смогу накопать.
— Дольф, у нас почти готово на него дело.
— Верно, но оно все держится на том, чтобы ты была жива для дачи показаний.
— Я постараюсь.
— Завтра утром ты придешь и все это расскажешь под протокол.
— Обязательно.
— Отличная работа.
— Спасибо.
— Пока, Анита.
— Пока, Дольф.
Я вернулась в машину.
— У нас встреча с крысолюдами через сорок пять минут.
— Почему это так важно?
— Потому что они, как я думаю, могут показать нам черный ход в логово Николаос. Через парадную дверь нам ни за что не пробиться.
Я завела машину и выехала на дорогу.
— Кому ты еще звонила? — спросил он.
Значит, он все же следил.
— В полицию.
— Что?
Не любит Эдуард иметь дело с полицией. Странно, не правда ли?
— Если Захария сумеет меня убрать, я хочу, чтобы кто-то этим занялся.
Он помолчал. Потом сказал:
— Расскажи мне про Николаос.
— Монстр, садистка. Ей больше тысячи лет.
— С нетерпением жду встречи.
— Лучше не надо, Эдуард.
— Нам случалось убивать вампиров в ранге мастера, Анита. Одной больше, одной меньше.
— Если бы. Николаос не меньше тысячи лет. Я в жизни никогда не была так напугана.
Он сидел молча, по его лицу ничего нельзя было прочесть.
— О чем ты думаешь? — спросила я.
— О том, что люблю трудные задачи.
Он улыбнулся красивой, заразительной улыбкой. Вот черт! Смерть увидел свою главную цель. Самую крупную добычу. И не боялся ее. А следовало бы.
В городе немного есть мест, открытых в час тридцать ночи, но у Денни открыто. Какое-то нарушение стиля — встречаться с крысолюдами у Денни за кофе и пончиками. Полагалось бы, наверное, в глухом темном переулке. Нет-нет, я не против, только мне это казалось… забавным, что ли.
Эдуард зашел первым — проверить, что нет ловушки. Если он сядет за столик, все в порядке. Если выйдет — значит, нет. Просто. Никто ведь не знает, каков он с виду. Пока он без меня, он может заходить, куда хочет, и никто не будет пытаться его убить. Интересно. Я уже просто как зачумленная.
Эдуард сел за столик. Все в порядке. Я вошла в яркий свет и искусственный комфорт ресторана. У официантки были под глазами темные круги, предусмотрительно замазанные густым слоем тона, отчего круги казались розоватыми. Я посмотрела мимо нее. Я увидела человека, делающего мне знаки. Он вытянул руку и согнул палец, будто подзывая официантку или какого-то другого слугу.
— Меня уже ждут, но все равно спасибо, — сказала я официантке.
Ресторан в эти часы понедельника — то есть уже вторника — был почти пуст. Напротив того человека, что меня звал, сидели еще двое. У них был вполне обычный вид, но от них шло ощущение сдержанной энергии, чуть ли не рассыпающей искры в окружающем воздухе. Ликантропы. Я могла бы ручаться за это своей жизнью. Может быть, я именно это сейчас и делала.
Еще пара, мужчина и женщина, сидели наискось от первых двух. Тоже ликантропы — готова поставить на это последний цент.
Эдуард сел близко от них, но не слишком близко. Ему случалось охотиться на ликантропов, и он знал, что искать. Когда я проходила мимо стола, один из мужчин поднял глаза. Они были карие, но такие темные, что казались черными. Он смотрел прямо мне в глаза. Лицо квадратное, тело худощавое, на руках, когда он подпер ладонью подбородок, шевельнулись мускулы. Я ответила прямым взглядом и прошла к кабинке, где сидел Царь Крыс.
Он был высоким, не ниже шести футов, кожа темно-коричневая, волосы черные, курчавые, коротко подстриженные, карие глаза. Лицо у него было тонкое, надменное, и губы чуть тонковаты для того высокомерного выражения, с которым он на меня смотрел. Темный красавец мексиканского типа. Его подозрительность ощущалась в воздухе, как треск электричества.
Я вошла в кабинку, глубоко вдохнула и посмотрела на него через столик.
— Я получил ваше сообщение. Чего вы хотите? — спросил он.
Голос у него был тихим, но глубоким, с еле слышными следами акцента.
— Я хочу, чтобы вы провели меня и еще, по крайней мере, одного человека в тоннели под “Цирком Проклятых”.
Он нахмурился сильнее, между глаз у него залегли морщинки.
— А зачем мне это делать?
— Вы хотите, чтобы ваш народ освободился от власти мастера?
Он кивнул, все еще хмурясь. Но, кажется, я завоевала его на свою сторону.
— Проведите нас в подземелье, и мы об этом позаботимся.
Он сцепил на столе руки.
— А почему я должен вам верить?
— Я не охотник за скальпами. И никогда не тронула ни одного ликантропа.
— Если вы пойдете против нее, мы не сможем биться рядом с вами. Даже я не смогу. Она меня призывает. Я не отвечаю, но я чувствую призыв. Я смогу удержать свой народ и мелких крыс от выступления на ее стороне, но это и все.
— Вы просто впустите нас. Остальное сделаем мы.
— Вы так в себе уверены?
— Как видите, я ставлю жизнь на эту карту.
Он переплел пальцы возле рта, опираясь локтями на стол. Шрам клейма остался на нем и в человечьем обличье — грубая четырехзубцовая корона.
— Я вас впущу, — сказал он.
— Спасибо, — улыбнулась я.
Он посмотрел на меня в упор.
— Когда выйдете живой, тогда и будете говорить спасибо.
— Договорились.
Я протянула руку. После секундного колебания он протянул свою, и мы скрепили сделку рукопожатием.
— Вы хотите несколько дней выждать? — спросил он.
— Нет, — сказала я. — Я хочу пойти завтра.
Он склонил голову набок:
— Вы твердо решили?
— А что? Есть трудности?
— Вы ранены. Я думал, вы захотите поправиться.
У меня было несколько синяков и горло болело, но…
— Как вы узнали?
— От вас пахнет смертью, которая вас сегодня задела краем.
Я уставилась на него. Этого аспекта сверхъестественных возможностей Ирвинг никогда при мне не проявлял. Я не хочу сказать, что он не может, но он очень старается быть человеком. Этот не старался.
Я перевела дыхание.
— Это мое дело.
Он кивнул:
— Мы вам позвоним и назовем время и место.
Я встала, он остался сидеть. Мне больше ничего не оставалось сказать, и поэтому я ушла.
Через десять минут за мной вышел Эдуард и сел в машину.
— Что теперь? — спросил он.
— Ты говорил про свой номер в отеле. Я хочу поспать, пока есть возможность.
— А завтра?
— Ты меня вывезешь и покажешь, как работает обрез.
— А потом?
— А потом отправимся к Николаос, — сказала я.
Он счастливо вздохнул, почти засмеялся:
— Вот это да!
Вот это да?
— Рада видеть, что хоть кому-то все это правится.
Он улыбнулся:
— Ну, люблю я свою работу.
Я тоже не могла не улыбнуться. Правду сказать, я тоже свою работу люблю.