Дракон не вылез сразу и не сожрал нас. На самом деле все было тихо. Слишком тихо, простите за истертый штамп.
Я подошла к Эдуарду вплотную и шепнула:
— Я ничего не имею против, но где же все?
Он прислонился спиной к стене и ответил:
— Может быть, Винтера ты убила. Остается Бурхард. Может быть, его куда-то послали с поручением.
Я покачала головой:
— Слишком легко получается.
— Не беспокойся, на что-нибудь наверняка скоро напоремся.
Он пошел дальше по коридору, и я за ним. Только через три шага я поняла, что это Эдуард так шутил.
Коридор открывался в большой зал вроде тронного зала Николаос, но здесь не было кресла. А были гробы. Пять стояло вдоль комнаты на платформах, приподнятых над полом. Горели высокие железные канделябры в изголовье и в изножье каждого гроба.
Почти все вампиры стараются свои гробы спрятать. Но не Николаос.
— Самоуверенная, — шепнул Эдуард.
— Ага, — шепнула и я. Возле гробов всегда поначалу шепчешь, как на похоронах, будто тебя могут услышать.
В комнате стоял застарелый запах, от которого шевелились волосы на шее. Он застревал в глотке и вызывал почти металлический вкус во рту. Запах змей в клетках. Уже по запаху понятно, что в этой комнате ничего нет теплого или шерстистого. Это запах вампиров. Первый гроб был сделан из темного и хорошо отлакированного дерева, с золотыми ручками. Он расширялся в районе плеч и потом сужался, следуя очертаниям человеческого тела. Так, бывало, делали гробы в старину.
— С него и начнем, — сказала я.
Эдуард не возражал. Он оставил автомат болтаться на шее и достал пистолет.
— Я прикрываю, — сказал он.
Я положила обрез перед гробом на пол, взялась за край, произнесла короткую молитву и подняла крышку. В гробу лежал Валентин. На изуродованном лице не было маски. Он был все еще одет в костюм гребца, на этот раз черный. Пурпурная рубашка с рюшами. Эти цвета не подходили к его темно-каштановым волосам. Одна его рука свернулась у бедра — жест беззаботно спящего. Очень человеческий жест.
Эдуард заглянул в гроб, подняв оружие вверх.
— Это тот, кого ты полила святой водой?
Я кивнула.
— Хорошо его перепахало, — заметил Эдуард.
Валентин не пошевелился. Я даже не могла заметить, чтобы он дышал. Вытерев руки о джинсы, я попробовала у него пульс на запястье. Ничего. Кожа его была на ощупь холодной. Он был мертв. Это не убийство, что бы ни говорил закон. Нельзя убить труп.
Удар пульса. Я отдернула руку, как ошпаренная.
— Что такое? — спросил Эдуард.
— Пульс нащупала.
— Иногда это бывает.
Я кивнула. Да, иногда бывает. Если достаточно долго ждать, ударяет сердце, бежит кровь, но так медленно, что даже смотреть больно. Мертвый. Иногда мне казалось, что я не понимаю значения этого слова.
Но одно я знала. Если мы будем здесь, когда наступит ночь, мы умрем или будем желать себе смерти. Валентин участвовал в убийстве более двадцати человек. Он чуть не убил меня. Когда Николаос снимет свою защиту, он закончит эту работу, если сможет. Мы пришли убивать Николаос. Думаю, она снимет свою защиту очень скоро. Как говорится, он или я. Лучше пусть он.
Я сняла с плеч рюкзак.
— Что ты ищешь? — спросил Эдуард.
— Кол и молоток.
— А почему не обрез?
Я посмотрела на него:
— В самом деле, почему? Может, лучше было бы нанять духовой оркестр, чтобы сообщить о нашем прибытии?
— Если хочешь, чтобы было тихо, можно и по-другому.
На его лице играла легкая улыбка.
У меня в руке был заостренный кол, но я была готова послушать. Большинство убитых мной вампиров я пронзала колом; но эта работа не становилась легче. Это тяжелая и грязная работа, хотя больше я от нее не блюю. В конце концов, я профессионал.
Он вытащил из своего рюкзака коробочку. Там лежали шприцы. Он вытащил ампулу с сероватой жидкостью.
— Нитрат серебра, — сказал он.
Серебра. Ужас нежити. Проклятие сверхъестественных. И вполне современно.
— Это действует? — спросила я.
— Действует. — Он наполнил шприц и спросил: — Сколько лет вот этому?
— Чуть больше ста, — ответила я.
— Тогда двух хватит.
Он всадил иглу в толстую вену на шее Валентина. Прежде чем он наполнил шприц второй раз, тело вздрогнуло. Он всадил в шею вторую дозу. Тело Валентина выгнулось в гробу дугой, рот открылся и закрылся снова. Он ловил ртом воздух, как тонущий.
Эдуард наполнил еще один шприц и протянул мне. Я посмотрела на него.
— Он не кусается, — сказал Эдуард.
Я осторожно взяла шприц тремя пальцами.
— В чем дело? — спросил он.
— Я не слишком люблю шприцы.
Он усмехнулся:
— Уколов боишься?
— Не слишком, — огрызнулась я на него.
Тело Валентина тряслось и взбрыкивало, руки стучали в деревянные стенки. Он издавал тихие беспомощные звуки. Глаз так и не открыл. Ему предстояло проспать собственную смерть.
Он дернулся, и затрясся в последний раз, и привалился к стенке гроба, как изломанная тряпичная кукла.
— Не слишком у него мертвый вид, — сказала я.
— Так всегда бывает.
— Когда забьешь кол в сердце и отрежешь голову, тогда ты знаешь, что он мертв.
— Это другая техника, — сказал Эдуард.
Мне это не нравилось. Валентин лежал в гробу, и вид у него был вполне целый и почти человеческий. А мне хотелось бы видеть сгнившую плоть и обратившиеся в прах кости. Я хотела знать, что он мертв.
— Еще никто не встал из гроба после хорошего заряда нитрата серебра, Анита.
Я кивнула, хотя он меня не убедил.
— Пошли, посмотрим другие.
Я пошла, но все оглядывалась на Валентина. Он годами преследовал меня в кошмарах, чуть не убил меня. И для меня он просто выглядел недостаточно мертвым.
Я открыла соседний гроб одной рукой, осторожно держа шприц. Мне тоже от инъекции нитрата серебра ничего хорошего не будет. Гроб был пуст. Белый искусственный шелк выгнулся по линиям тела, как матрац, по тела не было.
Я вздрогнула и огляделась, но ничего не увидела. Я медленно подняла глаза, надеясь, что ничего надо мной не летает. Ничего и не было. Слава тебе, Господи.
Наконец я вспомнила, что дышать тоже надо. Наверное, это был гроб Терезы. Да, он. Я оставила его открытым и подошла к следующему. Этот гроб был новой модели, наверное, подделка под дерево, но красивый и полированный. В нем лежал негр. Я так и не узнала его имени. И теперь уже никогда не узнаю. Я понимала, что значило сюда прийти. Не только защитить себя, но и убить вампиров, пока они лежат беспомощные. Насколько я знала, этот никогда ни на кого не нападал. Тут я сама над собой рассмеялась: этот вампир был протеже Николаос. Я что, в самом деле, думаю, что он никогда не пробовал человечьей крови? Нет. Я прижала шприц к его шее и тяжело сглотнула слюну. Ненавижу шприцы. Без особых причин.
Я вонзила иглу и закрыла глаза, нажимая на поршень. Кол ему в сердце я бы вонзила спокойно, но всадить иглу — от этого у меня шел по спине холодок.
— Анита! — крикнул Эдуард.
Я повернулась и увидела сидящего в гробу Обри. Он держал Эдуарда за горло и медленно поднимал его в воздух.
Обрез остался возле гроба Валентина. Черт! Я вытащила девятимиллиметровый и всадила пулю Обри в лоб. Пуля отбросила его голову назад, но он только улыбнулся и поднял Эдуарда на вытянутых руках, так что ноги его задергались в воздухе.
Я бросилась к обрезу.
Эдуарду приходилось держаться двумя руками, чтобы не задохнуться под собственным весом. Он отпустил одну руку, нащупывая автомат.
Обри перехватил его запястье.
Я схватила обрез, шагнула к ним и выстрелила с расстояния трех футов. Голова Обри взорвалась, кровь и мозг расплескались по стене. Руки его опустили Эдуарда на пол, но не разжались. Эдуард отрывисто дышал. Правая рука вампира дергалась у него на горле, пальцы впивались в трахею.
Мне пришлось обойти Эдуарда, чтобы выстрелить в грудь. Заряд вырвал сердце и почти всю левую сторону груди. Левая рука повисла на нитях кости и ткани. Труп рухнул обратно в гроб.
Эдуард упал на колени, задыхаясь и кашляя.
— Кивни, если можешь дышать, Эдуард, — сказала я. Хотя если Обри раздавил ему трахею, не знаю, что я могла бы сделать. Может быть, бежать и звать на помощь крысодоктора Лилиан.
Эдуард кивнул. Лицо его было багрово-красным, но дышать он мог.
В ушах еще звенело эхо выстрелов в каменных стенах. Вот тебе и фактор внезапности. Вот тебе и нитрат серебра. Я передернула затвор, загнав еще два патрона, подошла к гробу Валентина и разнесла ему голову в клочья. Вот теперь он мертв. Эдуард, шатаясь, поднялся на ноги. И хрипло спросил:
— Сколько лет было вот этому?
— За пятьсот, — ответила я.
Он проглотил слюну, поморщившись от боли.
— А, черт.
— Я не собираюсь колоть шприцами Николаос, — заявила я.
Он полыхнул на меня взглядом, все еще наполовину привалившись к гробу Обри.
Я повернулась к пятому гробу. Его мы, не сговариваясь, оставили напоследок. Он стоял у дальней стены. Изящный белый гроб, слишком маленький для взрослого. Пламя свечей отражалось от резьбы на крышке.
У меня был соблазн стрелять прямо сквозь гроб, но надо было ее увидеть. Надо смотреть, во что стреляешь. Сердце снова заколотилось у горла, грудь стиснуло. Она — мастер вампиров. Их убивать, даже днем — занятие рискованное. Их взгляд может тебя заставить оцепенеть еще до заката. Ментальная сила. Голос. Колоссальная сила. А Николаос была сильнее всего, что я в жизни видела. Но у меня есть освященный крест. Все будет в порядке. Да, но слишком много у меня забирали крестов, чтобы я чувствовала себя вполне надежно. Ну, ладно. Я попыталась поднять крышку одной рукой, но она была тяжелой и не была сбалансирована так, чтобы легко открывалась, как у современных гробов.
— Эдуард, ты можешь подойти мне помочь? Или ты все еще заново учишься дышать?
Он подошел. Его лицо почти вернулось к нормальному цвету. Он взялся за крышку, и я навела обрез. Он нажал, и крышка съехала в сторону. Она была без петель.
— Блин! — сказала я.
Гроб был пуст.
— Вы меня ищете? — произнес высокий мелодичный голос от двери. — Не двигаться. Так, кажется, надо говорить? Вы у нас на мушке.
— Я бы не советовал вам хвататься за оружие, — сказал Бурхард.
Я глянула на Эдуарда и увидела, что его руки находятся близко к автомату, но недостаточно близко. Лицо его было непроницаемым, спокойным, нормальным. Как на воскресной прогулке. Я была так напугана, что чувствовала в горле вкус собственной желчи. Мы переглянулись и подняли руки.
— Медленно повернитесь, — сказал Бурхард.
Мы повернулись.
Он держал какую-то полуавтоматическую винтовку. Я не такой фанат оружия, как Эдуард, поэтому не узнала страну и систему, но поняла, что она делает большие дырки. За спиной у него торчала рукоятка меча. Настоящего меча, честное скаутское.
Рядом с ним стоял Захария, держа пистолет. Держал он его двумя руками, напряженно. У него тоже не был особенно довольный вид.
Бурхард держал винтовку так, будто с ней родился.
— Будьте добры, бросить оружие и положить руки на голову, сплетя пальцы.
Мы сделали, как он сказал. Эдуард бросил автомат, а я обрез. У нас было еще много другого оружия.
Николаос отступила в сторону. Лицо у нее было холодное и разгневанное. Когда она заговорила, голос ее заполнил комнату.
— Я старше, чем вы можете себе даже представить. И вы думали, что свет дня может удержать меня в гробу? После тысячи лет?
Она вошла в комнату, тщательно следя, чтобы не встать между нами и Бурхардом, взглянула на то, что осталось в гробах.
— Ты за это заплатишь, аниматор. — Она улыбнулась, и я никогда не видала улыбки, где было бы столько зла. — Отбери у них остальное оружие, Бурхард, а потом мы займемся аниматором.
Они встали перед нами, но не слишком близко.
— Встаньте к стене, аниматор, — приказал Бурхард. — Захария, если мужчина шевельнется — застрели его.
Бурхард толкнул меня к стене и обыскал очень тщательно. Он не заглядывал в зубы и не заставлял меня снять штаны, но близко к тому. Он нашел все, что у меня с собой было. Даже короткоствольник. Мой крест он засунул себе в карман. Может быть, надо было сделать крест татуировку? Вряд ли бы это помогло.
Я отошла от стены и встала перед Захарией, и настала очередь Эдуарда. Я посмотрела на Захарию:
— Она знает?
— Заткнись.
Я улыбнулась:
— Значит, не знает?
— Заткнись!
Эдуард вернулся и встал рядом со мной. Мы стояли безоружные, с руками на голове. Не слишком приятное зрелище.
Адреналин бурлил шампанским, и сердце угрожало выпрыгнуть из горла наружу. Оружия я не боялась — на самом-то деле. Я боялась Николаос. Что она с нами сделает? Со мной? Если бы у меня был выбор, я бы заставила их меня застрелить. Это лучше всего, что придумает злобный ум Николаос.
— Они безоружны, госпожа, — сказал Бурхард.
— Отлично, — сказала она. — Вы знаете, чем мы занимались, пока вы убивали мой народ?
Я не думала, что она ждет ответа, и потому не ответила.
— Мы готовили твоего друга, аниматор.
У меня засосало под ложечкой. Мелькнула мысль о Кэтрин, но ее же нет в городе! Ронни! Господи, Ронни! Она у них?
Наверное, это отразилось на моем лице, потому что Николаос рассмеялась высоким диким смехом, возбужденно хихикая.
— Терпеть не могу твой крысиный смешок, — сказала я.
— Молчите! — приказал Бурхард.
— Ох, Анита, какая же ты забавная. Приятно будет превратить тебя в одну из моих.
Она начала высоким детским голосом, а закончила таким низким, что у меня по спине мурашки поползли.
Она ясным голосом позвала:
— Войди теперь в эту дверь.
Я услышала шаркающие шаги, и в комнату вошел Филипп. Страшная рана на его горле заросла грубым и толстым рубцом. Он смотрел в комнату и ничего не видел.
— О Боже, — шепнула я.
Они подняли его из мертвых.