– Слушайте, ведь он музыкальный инструмент! – воскликнул один из чиновников. – Значит, его можно отправить в какой-нибудь музыкальный коллектив, например, в филармонию, консерваторию, ансамбль. И там ему найдут работу!
– Правильно! – согласились остальные. Так и поступили. Нельзя сказать, что это понравилось Барабану. Его, боевого барабана в какую-то филармонию простым инструментом?! "Хотя, впрочем, это лучше, чем гнить в музее или быть переработанным на свалке", – решил Барабан.
Через несколько дней его доставили в ближайший театр оперы и балета. И тут Барабан впервые увидел другие инструменты – виолончель, скрипку, альт, трубу, рояль, контрабас, саксофон – и услышал, какие звуки они издают. "Гм, вообще-то неплохо, – рассудил он. – Конечно, солдат этими звуками в атаку не поведешь, но усыпить можно... Э-э, нет, солдаты привыкли засыпать под жесткие командные удары барабана".
В свою очередь музыкальные инструменты тоже с любопытством разглядывали новичка. Они слышали, что это военный инструмент, и прониклись к нему уважением. "Да, немало он побывал в боях, видел ужасы, слышал свист пуль и крики сраженных, но стойко пережил все невзгоды, выйдя победителем", – считали они. После таких слов все ждали от Барабана самых совершенных звуков, от которых у людей замерло бы сердце и чувства хлынули наружу.
"Ничего, мы себя покажем, – хмыкнул Барабан. Он считал, что его военная выучка, твердость и решимость найдут применение везде. – Вот сейчас начнется спектакль, и я вступлю в действие, тогда все будут ошеломлены моим умением управлять ситуацией. Люди и инструменты поймут, что такое подчиняться командам".
Начался балет. Нежно заиграли инструменты. Тонкие звуки издавала скрипка, ей подыгрывала виолончель, потом рояль вступил в партию. Инструменты повиновались палочке дирижера. Барабан не стал дожидаться своей очереди, он решил, что солистам, которые танцуют, нужно на самом деле маршировать, а не плавно двигаться по сцене, и как начал стучать!
– Там-тара-рам! Там-тара-рам! Там-тара-рам! – словно гром среди ясного неба послышался его резкий и громкий звук. Солисты споткнулись от неожиданности и упали. Инструменты замерли в ужасе. Дирижер чуть не подавился собственным языком. Зрители были ошеломлены. В театре словно остановилось время.
Но не для Барабана, торжественно продолжающегося стучать:
– Там-тара-рам! Там-тара-рам! Там-тара-рам!
От таких звуков даже жившие в подвале крысы – вечные враги инструментов – в страхе разбежались. Ой, какой начался переполох в зале! Зрители решили, что началась война, и стали пробираться к выходу. Дирижер упал без чувств. Инструменты стали играть сами по себе, словно сошли с ума. Солисты поползли на четвереньках за кулисы. Спектакль был сорван...
На следующий день к Барабану пришли режиссер и директор театра, профессоры из консерватории, знаменитые балетмейстеры и стали уговаривать, чтобы он больше не пугал никого. Оказывается, дирижера отправили в больницу с сердечным приступом, а среди многих зрителей был нервный шок и душевное потрясение.
– Но я ведь боевой инструмент! – возмущался тот. – Я играю так, как должен, то есть четко, громко, а ритм соблюдать такой, чтобы под него подстраивались люди – маршировать или идти в бой. И все в театре должны подчиняться моим командам – такова моя суть! Меня слушались и солдаты, и офицеры. Меня даже прозвали "Господин полковник Барабан"!
– Но поймите, ведь театр – это не полк, – уверял его директор. – Сейчас нет войны. Поэтому нужно играть нежно, совсем иначе, и только тогда, когда подаст сигнал дирижер.
Но Барабан не хотел слушаться гражданских – он, будучи военным, ставил себя выше всех их. Он продолжал отбивать дробь и на последующих спектаклях, словно поднимал людей в атаку или сообщал о наступлении неприятеля. Конечно, другие инструменты стали побаиваться его и даже ненавидеть. Из-за такой «музыки» люди перестали приходить в театр, солисты перебрались в другие учреждения культуры, а музыканты во всем винили свои инструменты. Сами понимаете, о театре балета пошли дурные слухи. В отчаянии, не зная, как успокоить Барабан, директор приказал отнести его в подвал, к крысам, мол, пускай там успокоится.
И уже там, лежа на соломе среди старых вещей, принадлежавших театру, Барабан недоумевал: а что плохого я сделал? Ведь он действовал так, как его учили. Барабан считал, что все инструменты должны служить в армии и играть только по-военному. "Если бы не мы – боевые барабаны, враг давно бы захватил нашу страну, – говорил сам себе Барабан. – И поэтому наша музыка – самая мужественная, героическая, правильная..."
Сами понимаете, как ему было обидно, что его не поняли, более того, отделили от всех и бросили в вонючий подвал как самую ненужную вещь.
Но прошло немного времени, и Барабан стал рассуждать несколько иначе. Дело в том, что в театре потихоньку все восстановилось: вернулись солисты и зрители, инструменты играли так, как требовалось по сценарию. Даже дирижер работал с большим упоением – неизвестно, чему он радовался больше: своему выздоровлению или уходу из театра Барабану. И сквозь толстые стены подвала проникала чарующая мелодия балета. Барабан вначале не хотел ее воспринимать, отказывался слушать, но не мог сопротивляться так долго. Эта музыка все больше охватывала барабанную душу. В итоге он признался себе: да, и это тоже прекрасно, может, даже лучше, чем командный тарарам!
Барабану теперь хотелось играть так, как это делают другие инструменты, – нежно, чарующе, мелодично. Он не хотел выделяться своей грубостью. Ему казалось, что командные звуки только мешают понимать прекрасное. А искусство, оказывается, может вдохновлять человека на героические поступки, вести к самопожертвованию – ну, совсем так, как это делал военный барабан в полку. "Возьмите меня обратно! – звал он. – Я теперь буду другим, и играть буду иначе!" Но никто не спускался вниз за ним. Видимо, о Барабане все забыли или... не хотели вспоминать. Ведь он натворил здесь такое!..
Прошло много времени, и Барабан загрустил окончательно. Он так сожалел, что вел себя плохо в театре, и готов был плакать. Лишь военная выправка и стойкость удерживали его. Постепенно он стал покрываться плесенью и паутиной.
Но все изменилось в один прекрасный день. Хотя, честно говоря, трудно этот день назвать прекрасным. Потому что кое-кто планировал сделать плохое. А дело было так: крысам, обитавшим в подвале, надоела музыка, которая доходила до них со сцены. И они решили ночью пробраться в комнату, где хранились музыкальные инструменты, и все испортить. А вы знаете, что у этих грызунов острые клыки, крепкие зубы и сильные лапы с когтями – ими можно разорвать любую жертву.
- Хватит нас мучить глупой мелодией! – вопила самая главная крыса по имени Беляна. – У нас нервы уже попортились, не говоря уже о характере. Эти музыкальные инструменты издают такие звуки, от которых у нас просыпается совесть, появляются добрые чувства, мы начинаем жалеть других, дружить со всеми. А крысы не должны быть такими – они злые, коварные и беспощадные!
Барабан все это слышал и осознавал, какая опасность угрожает инструментам.
А тем временем крысы, собравшись вместе, кричали:
- Долой музыку! Ненавидим светлые чувства! Смерть инструментам!
Крысы решили выступить через несколько часов, когда люди уйдут из театра. Барабан понял, что нельзя терять ни минуты, ведь тогда никто не остановит полчища хищниц. И он, как полагается полковнику, принял решение: опередить врага. Он вспомнил, какую команду подавал при опасности и взмахнул палочками:
- Там-тара-рам!!! Там-тара-рам!!! Там-тара-рам!!! Тревога!!! Там-тара-рам!!! Всем в ружье!!! Там-тара-рам!!! Враг угрожает!!! – по всему подвалу слышались удары боевого инструмента. Стены зашатались, загудели водопроводные трубы, на сцене был остановлен спектакль. Зрители поняли, что случилась какая-то беда. Люди в панике забегали по всему зданию.
А ошеломленные крысы кружились на месте и не знали, что делать. Звуки барабана били им в головы, мутили сознание, от таких ударов у них шерсть вставала дыбом. Беляна, поджав хвост, пищала от страха. Ведь никогда им не приходилось слышать, как бьет боевой барабан. И это показалось им ужасным. Еще бы! Ведь многие армии бежали с поля боя, едва вступал в дело барабан. Поэтому считалось: где он – там победа!
Работники театра тем временем спустились в подвал и увидели оцепеневших крыс. И, конечно, заметили, как бил тревогу Барабан. Им стало ясно, кто предупредил их об опасности, и они были благодарны спасителю. Тотчас прибыли санитарные врачи и пожарные, которые общими усилиями загнали всех крыс в клетки и увезли. Туда, откуда они не смогут вырваться и вернуться обратно, чтобы творить плохие дела.
Вот так театр был очищен от хищниц, которые, если честно, уже порядком надоели администрации и музыкантам. Ведь они поедали не только костюмы и бутафорию, декорации и инструменты, но и одежду зрителей, оставленную в гардеробе, а также разносили болезни. А теперь благодаря Барабану проблема была решена.
Конечно, все благодарили Барабана, просили оказать честь поработать в оркестре с другими инструментами. Виолончель сыграла в честь господина полковника новую сюиту, а скрипка объявила, что напишет композицию, где опишет подвиги военного Барабана. Конечно же, тот был польщен.
В свою очередь, Барабан извинился перед инструментами, что, появившись здесь в первый раз, испортил всем карьеру и чуть не подорвал музыкальный авторитет театра оперы и балета среди поклонников и специалистов. Барабан заявил, что его военная карьера закончилась, и он хочет начать новую, связанную с высоким искусством. Поэтому просит все инструменты помочь ему в этом. И, естественно, эта просьба была принята благосклонно. Все опять зауважали Барабана.
Вот так сложилась дальнейшая судьба военного инструмента. И хотя он теперь исполнял классическую мелодию и у него были свои поклонники, его все равно продолжали именовать "Господин полковник Барабан".
У старого волка живот разболелся. Идёт, бедный, по лесу, ноет и мается. К доктору, думает, идти надо, а заплатить чем? Попробую-ка я в долг у него подлечиться, скажу, мол, когда выздоровею, заработаю и отдам. Ничего мысль, да и других-то нету на этот счёт, в-общем. С тем и пришёл он к врачебному кабинету. Ну, а там, конечно, толпа толпится, кто с чем, вся ветеринарная энциклопедия, наверно, представлена. Медведь от жадности головой в бочке застрял и еле с ней доволокся. Лиса уж себя саму по хитрости превзошла, и наизнанку вывернулась несколько раз, и вот её уже санитары за деньги шиворот-навыворот крутят. У ежа – аномалия, твёрдый хвост начал расти двойной, словно у сколопендры, ему теперь разве что землю пахать задним ходом, и его инструктора обучают бодаться для собственной безопасности. Белка в колесе до того закрутилась, что замкнулась, пошла колесом, и теперь платная медсестра её в обратную сторону крутит, говорят, - ещё две недели будет крутить. Барсук грибами какими-то весь оброс, глаз не видно, а из пупка мухомор кашляет, что и вовсе врачебную комиссию дезориентирует. Много пришло животных, никому неизвестных; то ли с жалобами на здоровье, то ли зарегистрироваться по новому месту жительства, это - вообще не понятно по причине языкового барьера. Много животных записалось на приём без указания вида, как состоящие из разных частей, видимо перепутанных в общей какой-то суматохе; лесной кот с рыбьим хвостом и вороньими крылышками, к примеру. То есть не на одну неделю такая очередь, да и недуги у всех, куда как головоломней, чем просто больной живот. Почесал волк за ухом, сплюнул и шумно высморкался напоследок, думая себе, что тут даже и поживиться-то нечем, схватишь ещё какую-нибудь заразу, или, скажем, вон тем винторогим зайцем брюхо насквозь пропорешь. Ушёл волк восвояси, какой уж тут в долг подлечиться, да и по-правде сказать, значительно ему полегчало, на чужие болячки глядя. Что поделаешь, природа в этом смысле цинична.
Сергей Гришунин
В одной горной пещере вдали от населенных пунктов жила-была вредная и злая волшебница Гелия. Никто не знал, сколько ей лет, может, все две тысячи. Она жила одна, поскольку никого терпеть не могла – ни человека, ни животных, ни птиц, ни рыб, даже червей и то давила ногой. Ей не нравились деревья и кустарники, поэтому она давно вырубила их по всей округе. Себя считала первой красавицей, при этом говорила, мол, все завидуют ей, строят козни против нее, но лишь благодаря своей магии она защищается. Однако местные жители ее называли не иначе как ведьма Крючковатый Нос, так как она могла напугать любого только одним своим страшным носом. А про крючковатые пальцы с длинными ногтями, дикие, налитые злобой глаза, острые клыки, толстый язык, сухие уши и длинные грязные волосы даже говорить не приходится – любой, кто увидит эту "красоту", тотчас упадет в обморок. В общем, эта женщина представляла собой самые темные стороны мира.
Конечно, ведьма была далеко не безобидным созданием, если вы думаете, что пугала только своим видом. Гелия не могла заснуть, пока не сделает какую-нибудь гадость. Так, например, она вечером брала всякие зелья, привороты, порошки, разводила их в вонючей воде, читала заклинания из своей книги у костра, и тотчас на ближайшие поселки обрушивался град льдин величиной с кирпич, которые наносили ущерб домам, растениям, урожаю и, естественно, здоровью людей. После этого не каждый мог придти в себя, многие не успевали залатать пробоины в крыше или восстановить забор, ибо на это требовались значительные деньги и материалы. Были и такие, кто попадал в больницы с переломанными ногами и руками. Только это была не одна беда: уже на следующий день Гелия посылала стужу, да такую, от чего замерзали даже камни. Третий день знаменовался тем, что ведьма устраивала страшную засуху, от высокой температуры сами по себе жарились яйца в курятниках, кипела вода в озерах, возгорались дома. Не успевали жители потушить пламя, как их ожидало страшное землетрясение. Дома ходили ходуном, словно танцевали, после чего рушились, погребая под собой жителей. А потом песчаная буря, нашествие саранчи, бурный рост сорняков... Короче, задавала всем жару эта злая волшебница. Каждый раз она придумывала все новые и новые беды. Впрочем, не придумывала, а вычитывала из книги, которая имела пять тысяч страниц, а на каждой странице – по десять чародейств.
Но никто не мог остановить Гелию – боялись, причем страшнее смерти. Ибо с любым, кто придет в пещеру, она расправлялась очень жестоко. Одного путника, случайно забредшего к ней, она превратила в головастика, а крестьянина, который пришел попросить не мучить его семью и дать воду на поля, она превратила в кукурузный початок, сказав: "Теперь ты растение и сам заботься о себе, хи-хи-хи". Говорят, что она заколдовала где-то один город, и там люди стоят как мраморные статуи уже сотню лет, а одну страну вообще утопила в болоте. Сами понимаете, что смельчаков против нее нигде не находилось. Жители писали письма в другие государства, просили тамошних рыцарей приехать и наказать ведьму, только никто не откликался. Вот и приходилось людям и животным мучиться не один десяток лет.
Но в один прекрасный день это надоело... нет, не человеку, а простой лягушке. Ее звали Марион. Она жила у речки, по вечерам пела свои песни, а в этот момент Гелия, как назло, творила свои гадости. Складывалось впечатление, что лягушка специально вызывала очередное проклятие. Между тем, она пела, потому что в период заката к ней приходило вдохновение. Только как это объяснить окружающим, которые просили ее помолчать. Короче, Марион долго терпела выходки этой ведьмы. Только всему есть предел. И однажды , когда Гелия своим заклинанием вызвала смерч, который засосал практически всех лягушек в реке и затем сбросил их на город в виде дождя, то Марион квакнула:
- Ква-ква, надоело! Хватит терпеть эти издевательства, ква-ква! Сейчас же пойду, ква-ква, и разберусь с этой колдуньей!
Рыбы испугались и зашептали:
- Тише, тише, ты что говоришь! Молчи, а то нам хуже будет!
- Да куда уже хуже, ква-ква! – гневалась лягушка, становясь красной, словно ее варили. – Всех моих сородичей унесло куда-то смерчем! Совсем со свету решила изжить нас эта гадкая Гелия, ква-ква. Нет, пора ставить точку!
Тут из-за камня появился краб:
- И что же ты будешь делать? Как думаешь победить ведьму? Своим пением?
Марион подумала, а потом ляпнула:
- А я пойду служить ей, ква-ква...
- Что, что? – ошеломленно переспросили все, думая, что Марион спятила. А лягушка в ответ:
- Нужно узнать, ква-ква, откуда эта ведьма черпает свою силу. Если узнаю, то поверну эту силу против нее. Тогда посмотрим, ква-ква, кто останется на бобах!
- Где, где? – не поняли последней фразы рыбы. Но Марион не стала объяснять, а просто прыгнула на камень и сказала: