— На вот, поешь нерпичьих ластов!
Принялся есть ласты. Поел.
— Спасибо, наелся. Вот только в горле пересохло. Попить бы. Напоите меня!
— Сам бери, пей! Вон деревянная посуда с водой стоит.
— Эх вы, все еще без чашек живете!
Подошел к корыту, только пить начал, как вдруг полетел вниз головой в корыто. Долго падал. Упал прямо на жилье моржового народа. Сел у входной дыры. Потом петь начал:
Крикнули из жилья:
— Эй, гость, войди!
Вошел.
— Ну-ка, гостя попотчуйте!
Угощать стали. Есть начал. Поел.
— Эх, пить хочется!
— Напейся сам!
Подошел к корыту, только начал пить, как вдруг вниз головой полетел. Прямо на жилье лахтачьего народа упал. Сел у дымовой дыры, запел:
Тотчас изнутри крикнули ему:
— Войди, гость!
Вошел.
— Ох! Напоите меня! Худо мне. Умираю, как пить хочу.
— Иди сам напейся! Держи роговую чашку!
Дали ему роговую чашку. Начал он пить. Напился.
— О-хо! Напился я. Ожил.
— Теперь лахтачьими ластами гостя попотчуйте!
Поставили перед ним лахтачьи ласты. Начал есть. Поел.
— Ну, пора и домой. Проводите меня. Отдам вам свою дочь.
— Что ж, ладно, проводим!
Отправились провожать гостя.
Прибыли к Куйкынняку. Начали толкушу189 делать. Много толкуши съели. И в обратный путь отправились. Куйкынняку им Тинианавут отдал. С ней и уехали.
Пришли к китовому народу.
— Здорово! Откуда путь держите?
— Куйкынняку провожали.
— Ладно. Чем же вас наделили?
— Мы ведь не такие насмешники, как вы. — И показали Тинианавут.
— Откуда у вас эта девушка?
— А вот не насмехались мы, теперь, спасибо, с девушкой возвращаемся.
— Красивая девушка!
Попрощались с китовым народом. Домой вернулись.
— Ну, мать, разводи огонь, невесту огнем встречай!
Начали огнем окуривать. Приобщили к огню. Собрался народ, начали невесту рассматривать. Все говорят:
— Ой, красивая девушка!
Потом празднество устроили.
Рассказал в 1928 г. житель сел. Кичига Оонак (Кирилл Попов); зап. и пер. С. Н. Стебницкий.
Опубл.: Лымныло, стр. 96 [на кор. яз. с рус. подстр. пер.].
В основе сказки — распространенный у коренных народностей чукотско-камчатского региона, а также Аляски сюжет о катающихся с горы вороне и волке. В корякской сказке на этот сюжет с горы на санках катается Куйкынняку, к которому приходит волк по имени Эгымчычын (ср. The Koryak, № 126).
В данном варианте (в отличие от эскимосского) — это и не совсем животная сказка, поскольку основной герой ее предстает в образе человека. Эта сказка служит иллюстрацией слабой дифференциации между волшебной и животной сказкой в корякском цикле о Куткыннеку (Куйкынняку) [ср. эскимосскую сказку «Волк и ворон» (Эск,_ ск. и лег., стр. 23), а также здесь чукотский текст № 110].
Данный сюжет в корякском варианте контаминируется с другим сюжетом, где брат погубленного волка Таяхтыт в союзе с земными и морскими зверями пытается мстить Куйкынняку.
О вороньем происхождении героя, о его магической силе свидетельствуют следующие моменты: Куйкынняку окрашивает море ольховой краской, отчего гибнут морские звери, а затем вывешивает снаружи свою воронью одежду, снегом с которой засыпает всех земных зверей.
Как в этой, так и в других сказках о вороне Куйкынняку, древний миф о вороне-творце выступает основой формирования сказок о животных, в которых миссия героя-творца причудливо сочетается с ролью плута и простака. В плане художественном мифологическая основа сюжета обогащается сатирическими и комическими мотивами, что знаменует идеологическую многоплановость сказки.
Решил Куйкынняку покататься. На гору отправился. Идет, водовозные санки за собой тащит. Пришел на гору. Скатился к самому морю. Через море перекатился. Обратно идет. Сам санки тащит.
Потом волк пришел.