Ради этого стоило жить: ощущение медленно натягивающейся тетивы, короткое замешательство и — вперёд!
Куда вперёд, зачем вперёд… ах, всё равно! Счастье было в том, чтобы лететь, звеня и пронзая плотный воздух, — лететь и ни о чём не думать.
«Не думай ни о чём!» — подтолкнула надёжная рука, и Стрела‑Пущенная‑из‑Лука покинула тетиву.
Только дело‑то в том, что никакая стрела не может лететь вечно. Короток путь стрелы — короток и ясен. Стрела должна поразить цель, а уж какая это цель — за стрелу заранее подумают.
Например, маленький чёрный кружок в центре большого круга, заключающего в себе ещё и другие круги, поменьше. А что — достойная цель! Воткнуться прямо в центр — с аппетитным таким хрустом, и чтобы оперение на хвосте ещё секунду‑другую подрагивало: знай, дескать, наших! А потом оглядеться по сторонам, увидеть, что другие стрелы ой‑как‑далеко‑от‑тебя воткнулись, и — легко вздохнув — сказать: «Каждому своё!»
Или вон тот фанерный болван… тоже хорошая цель. У него между подбородком и животом красный такой треугольник на левой стороне груди нарисован: прямо в треугольник этот и угодить. Пробить фанеру насквозь и высунуть остриё с другой стороны: «Здра‑а‑асьте, а вот и я, не ждали?»
В воздухе‑то на размышления уже совсем никакого времени нет. Тут дело такое: думай‑не думай, а полетишь туда, куда направили — слишком надёжна рука и слишком крепка тетива!
— Вы не видите, что ли, куда летите, Стрела‑Пущенная‑из‑Лука? — услышала она вдруг.
Времени на разговоры у Стрелы‑Пущенной‑из‑Лука совсем не было, но оставлять вопрос без ответа ей тоже не хотелось, поэтому она на мгновение задержалась и сказала:
— Куда направили, туда и лечу!
— И куда же Вас направили?
Этот вопрос поставил Стрелу‑Пущенную‑из‑Лука в тупик. Она не знала, куда её направили. Она забыла спросить… Да и не требовалось этого от неё — спрашивать! Требовалось лететь, звеня и пронзая плотный воздух, — лететь и ни о чем не думать.
— А если Вы воткнётесь во что‑нибудь живое?
Разговор затягивался — и Стрела‑Пущенная‑из‑Лука, решив положить ему конец, коротко ответила:
— Это меня не касается.
— Тогда посмотрите во‑о‑он на того Старого Воробья, сидящего на ветке. Через пару секунд Вы угодите прямо в него.
Стрела‑Пущенная‑из‑Лука задержалась ещё на мгновение, чтобы посмотреть на Старого Воробья. Старый Воробей действительно сидел на ветке и читал книгу «О вкусной и здоровой пище». Угодить прямо в него Стреле‑Пущенной‑из‑Лука вовсе не улыбалось.
— Может быть, всё ещё и обойдётся, — уклончиво сказала она. — Может быть, Старый Воробей в последний момент улетит.
— Он читает книгу «О вкусной и здоровой пище», — напомнили Стреле‑Пущенной‑из‑Лука. — А когда он читает такие книги, то забывает обо всём на свете. Даже о том, что умеет летать. Все мы забываем о том, что умеем летать, когда дело касается вкусной и здоровой пищи.
— Но я не могу изменить направления полёта! — воскликнула Стрела‑Пущенная‑из‑Лука. — Пусть этот Старый Воробей сам выбирает: или вкусная и здоровая пища, или жизнь!
— К сожалению, слишком многие в такой ситуации выбирают вкусную и здоровую пищу.
— Ну, что ж… — вздохнула Стрела‑Пущенная‑из‑Лука. — Тогда я ничем не могу ему помочь. Слишком поздно. До него уже один миллиметр!
— За один миллиметр можно много успеть… Стреле‑Пущенной‑из‑Лука за один миллиметр не удалось успеть много. Удалось только успеть заглянуть в книгу, открытую на странице сто двадцать шесть, где речь — судя по заголовку— шла о варениках с вишнями: Старый Воробей оказался сладкоежкой. Удалось ещё успеть заметить, что очки у Старого Воробья сползли на самый кончик клюва, потому что он задремал над варениками с вишнями. Удалось еще успеть услышать счастливый вздох во сне: видимо, снились Старому Воробью именно вареники с вишнями. Вот, собственно, всё, что удалось успеть Стреле‑Пущенной‑из‑Лука за один миллиметр.
Того, что она успела за один миллиметр, ей хватило только на совсем крохотный сдвиг в воздухе — полградуса, не больше. И, со всего размаха врезавшись в эти самые вареники с вишнями, виноватые во всём, во всём, во всём… — она вышибла книгу «О вкусной и здоровой пище» из лапок Старого Воробья, от неожиданности чуть не свалившегося с ветки. Увлекаемая тяжёлой книгой, воткнутая в неё Стрела‑Пущенная‑из‑Лука упала на землю и сломалась под тяжестью переплёта.
Оказавшись на земле и рассматривая оперение на хвосте, отлетевшем в сторону, Стрела‑Пущенная‑из‑Лука вспомнила, что так и не взглянула на того, кто говорил с ней наверху. Она посмотрела в небо.
Но в небе никого не было — кроме Старого Воробья, который, отдуваясь, летел в библиотеку за другой книгой.