«Приехал ревизор!»
Рассказывает Игорь Тулупчиков:
«Когда я притащил домой Максима, он уже почти нормальный был: не качался и улыбался, как человек. А то зубы скалит и пришептывает: „Здорово? Правда, здорово?!“ Совершенно одурел парнишка. Я еще раз убедился: правильно учителя нас за курево гоняют! Но у меня просто выхода не было: Максим из нашей компании самый высокий. А эксперименту, который мы с ним провели, цены нет! Во-первых, уточнили рост: дядька — с Чиру, или около того. Во-вторых, пополнилась характеристика: преступник курит „Шипку“. Окурок-то, вон, в мешке! Только бы найти этого паразита!..
Жалко, у нашего Кольки сессия, и мозги у него, конечно, заняты сейчас юрис-пру-денцией (язык сломаешь, пока выговоришь!). А вообще-то посоветоваться с ним — до зарезу надо! Только я так подумал — телефонный звонок! Надо же, прямо телепатия!
— Ты? — говорит.
— Нет, мой заместитель, — отвечаю.
— Передай начальнику, сегодня загляну.
— А как поживает юрик-пургенция?
— Остряки-самоучки нынче в цене упали. Слышал?.. Требуется образование. Начальное, как минимум, — и повесил трубку.
Я даже ничего ответить не успел. Не в настроении Николай. Обычно мы с ним дольше шпильками перебрасываемся.
Интересно, сам решил навестить или мать вызвала? Нажаловалась, поди, насчет табеля. Ну, две тройки я беру на себя, виноват: как уехал батя на курорт лечиться, маленько филонил, признаюсь. А по русскому, хоть разрежьте, нет способностей и точка! Такой родился, такой умру.
Опять отвлекся… С Николаем поговорил, иду в кухню. Там Чира сидит и пьет молоко (какой стакан по счету — неизвестно). Я его как привел, сразу матери сдал — отпаивать. А она уж старается, подливает ему: сильно любит угощать! Максим, по-моему, уже осоловел от молока: развалился, ноги до половины кухни вытянул и рассказывает про следствие. Мать слушает внимательно, сочувственно кивает, а сама, знаю, на ус мотает. И точно, только зашел, она сразу:
— Игорек, бросьте вы эту слежку! Боюсь я за вас: пырнут ножом! Такие головорезы — за рублевку дерево не пожалели!..
Началось! Ну, это я сам виноват. Чиру один на один с ней оставил.
— Без вас поймают, кому положено, — говорит и смотрит так, будто я уже в гробу лежу.
Я поддакиваю: хорошо, хорошо, не будем! А Чира не унимается:
— Тетя Аня! Мы же пионеры! Мы не можем в стороне стоять! Охрана природы — всенародное дело!
Прямо как на сборе отряда выступает!
— Всенародное-то всенародное, — мать вздохнула, — вон у нас на фабрике аллею березок высадили к маю, а поливать — никому дела нет. Мы с женщинами, пока до отпуска, воду таскали ведрами, а вернулись через месяц — всего два деревца и выжили.
Вижу, Чира снова приготовился выступать. Я ему сигналю — ногой толкаю: замолчи! А он глазами хлоп-хлоп:
— Чего пинаешься?
Мне мать пальцем погрозила:
— Отец приедет — расскажу! Ишь, волю взял! И ребенка с панталыку сбиваешь.
Слово-то какое выкопала доисторическое — „с панталыку“!
А „ребенок“ притих, ноги подобрал, понял, наконец, обстановку. В это время зазвонил звонок. Мы с Чирой наперегонки в прихожую рванули, чтобы из кухни побыстрее смотаться.
Открыли — Профессор. Я по физиономиям вообще прилично читаю, ну, а его, можно сказать, наизусть знаю. Стоит бледный, плечи опущены, ссутулился, будто рюкзак за спиной, а в глазах — тоска зеленая. Все, думаю, будет разговор, и свидетелей, похоже, не потребуется.
— Чира, — говорю, — ты мог бы еще поработать на благо общества?
— А что?
— Надо снова в роще пошарить. Может быть, дядька еще курил и где-нибудь окурок выбросил.
Скворцов согласился, но физиономия кислая, как лимон.
— Особенно возле лазейки посмотри, на остановке. Сейчас — солнце, видно прилично. Это очень важно для следствия, — воодушевляю Чиру. — А потом сразу к Лаптевым, там собираемся. Заметано?
Максим ушел, а мы с Профессором прошли в комнату. Мать выглянула из кухни и заулыбалась. Она вообще Дюху обожает: считает, что он на меня влияет в положительную сторону. Восхищается: и умный-то он, и обходительный, и вежливый! „Андрюша даже здоровается по-особому, — говорит. — Скажет: „Здравствуйте, Анна Ульяновна!“ Каждую буковку выговорит, не то что ты, охламон: „Здрасьте!“. Не поймешь, то ли здоровья пожелал, то ли чихнул.“
А Профессор мрачнее тучи, по комнате бегает, мечется. Я сразу вспомнил: летом к нам в город зоопарк приезжал. Все звери какие-то тоскливые, измученные так же вот мотаются за железными прутьями туда-сюда… И кто придумал только эти дурацкие передвижки!
Опять отвлекся. Ну вот. Вижу, пора вмешаться. Снял с елки воздушный шарик, синий, и подаю Профессору. А он:
— Кончать с этим надо! — и ка-ак трахнет по шарику! Бедняга — хлоп! — и в синие клочья. Я ему еще один подсунул, красный: пусть нервы разрядит, И его отправил на тот свет. И еще один…
А мать из кухни кричит:
— Игорь, не балуйся!
После пятого, желтого, Дюха успокоился и рассказал про милицию.
— Предлагаешь, значит, бросить? Милиция пусть разбирается?.. — говорю спокойно, а у самого все кипит внутри. — Ребят завели, столько уже сделали! Петька сейчас из рейда явится со своими. Мы с Чирой такой „сувенир“ раздобыли!
Когда я про „Шипку“ упомянул, Профессор оживился.
— Покажи!
— Смотри. Законный вещдок, точно? Кстати, ветка где? Которую Мурзик нашел?
Он как-то странно взглянул на меня и вытаскивает из кармана:
— Вот.
Тут у нас немая сцена получилась: я на него уставился, он — на меня.
— Где ты ее взял? — спрашиваю.
Профессор почему-то забеспокоился:
— А что?
— А то! Это совсем другая!.. И больше, и фасон не такой.
— Ничего не понимаю, — Дюха сел и вытер со лба пот.»