Памела, новая няня, которую выбрала лично Дороти, по ее мнению была намного лучше той, которую они отправили назад в Нью-Йорк. Надо заметить, с трудом. Девице так понравилось пребывание в их доме, что она не хотела уезжать. Даже согласилась на меньший гонорар, лишь бы ей позволили остаться. Но и Рэй, и Дороти были непреклонны. Во-первых, держать ее здесь было опасно. Она могла рассказать Рэндэлу, если он полюбопытствует — а он полюбопытствует — о том, чего не следовало. Рэндэлу много не понадобится, чтобы понять, что к чему, стоит ей открыть рот. Он мог просто показать фотографии Кэрол и Патрика, и спросить, знает ли она их. Во-вторых, девица стала выказывать явный интерес к Рэю. Но от подобного интереса за последнее время Рэй уже устал. Красивый, богатый и неженатый, он вызывал этот интерес у слишком многих женщин, и это его порядком утомило. Время, когда он охотился за женской любовью, прошло. Он просто потух. Не было больше прежнего огня. Секс, конечно, в его жизни был, без него он не мог, но он предпочитал для этого прежних из своих некоторых любовниц, которые давно уже были его надежными друзьями и с которыми его связывали теплые отношения. Женщин, которых все устраивало, ненавязчивых и умных. Заводить новые отношения он избегал. С тех пор, как он стал свободным, женщины не хотели с ним легких, ни к чему не обязывающих отношений, которые он всегда предпочитал. А отношения с претензиями и требованиями его неизменно отталкивали. Поэтому, обнаружив няню в своей постели, дожидающуюся его в неглиже, он деликатно ее выпроводил и на следующий же день купил ей билеты на самолет. И с грустью подумал о том, что раньше он никогда бы так не поступил, отказавшись от щедрого предложения симпатичной молодой девушки. Еще пару лет назад он и сам бы не поверил, если бы ему сказали, что он будет выпроваживать голых девушек, обнаруженных в его постели. Он не знал, что с ним происходит, и почему он так поступал теперь. Может, он начал уже стареть? Но физические сексуальные потребности его не уменьшились. Жар в теле никуда не ушел. Пропал огонь внутри. И впервые с тех пор, как Кэрол и Патрик исчезли из его жизни, в его душе затеплился огонек, когда он увидел своих детей. Они вернули ему радость и тепло. Он вдруг почувствовал, что начал оживать. В его жизни появился смысл. Он до сих пор не мог поверить в то, что это его дети. Не мог на них насмотреться, нарадоваться. Он не ходил на работу, забросив все дела, и все время проводил с детьми. Он никому о них не говорил, в офисе сказал, что заболел. Когда Дебора Свон пришла к нему домой узнать, что случилось и не нужна ли ему помощь, она была шокирована представшей ее взору картиной. Она увидела лежащего на толстом новом ковре среди игрушек Рэя, по которому со смехом и повизгиванием ползали два абсолютно одинаковых малыша. Они различались лишь шерстяными ниточками, повязанными на крохотных запястьях — у одного ребенка были синяя, у другого зеленая. Он не сразу ее заметил, что позволило Деборе несколько минут понаблюдать за тем, как он играет с близнецами. Дебора сразу поняла, что это его дети, они были очень на него похожи. Но от кого? Откуда они взялись?
Заметив ее, Рэй сел, заключив в объятия ползающего по его широкой груди малыша.
— Деб… привет.
— На болеющего ты не похож, — она заставила себя улыбнуться. — А это кто?
Подойдя ближе, она присела, осторожно коснувшись мягкого ковра коленями.
— Так… сейчас, — Рэй взял за ручку малыша, которого прижимал к себе, и посмотрел на его запястье. — С зеленой ниточкой — это Джеймс. А вон тот уползающий хулиган с синей ниточкой — Кристофер.
Посадив Джейми на ковер, Рэй подскочил и поймал быстро улепетывающего на четвереньках малыша.
— Ты куда собрался? Как начинают разбегаться, не знаю, кого ловить, — засмеялся Рэй и, весело подкинув ребенка над головой, поймал и посадил на ковер рядом с братиком.
— Они такие одинаковые, — в замешательстве пробормотала Дебора, разглядывая детей.
— Ага. Я еще не научился их различать, поэтому повязал им эти ниточки, — Рэй улыбался, с любовью лаская взглядом малышей.
— Ты не говорил, что у тебя есть дети, — с улыбкой она смотрела на него, изо всех сил пытаясь не показать своей боли и ревности.
— Я сам не знал.
— А где же их мама?
Рэй пожал плечами.
— Понятия не имею.
— Как это? Кто она?
— Не знаю. У меня всегда было много женщин, — Рэй легкомысленно рассмеялся.
— Но как они у тебя оказались? Разве не она тебе их принесла?
— Наверное. Их под дверь подкинули, — Рэй продолжал улыбаться, и не понятно было, шутит он или говорит серьезно.
— Ты шутишь?
— Нет.
— И что ты собираешься делать? Ты же должен выяснить, кто их мать.
— Я пытаюсь вспомнить. Но всех и не упомнишь, — он весело поморщился, забавляясь с малышами.
— Рэй, но это серьезные вещи. А ты все шутишь.
— Почему шучу? Вовсе не шучу.
— Но ты же собираешься все выяснить?
— А зачем? Жениться я не собираюсь, дети теперь у меня есть. Зачем мне выяснять, кто их мать и искать ее? Она меня не интересует. Я ее, судя по всему, тоже.
Дебора изумленно его разглядывала.
— Странно это все, — только и сказала она. А про себя подумала, что сама все выяснит.
— На работе все в порядке? — он повернулся к ней, обратив, наконец, на нее свое внимание.
— Да, конечно.
— Я пока побуду дома. С детьми. Ты там пока без меня управляйся, хорошо? И никому пока не говори о них, — он снова переключил свое внимание на детей. Дебора не отрывала от него взгляда.
— Поздравляю тебя. Они замечательные. И очень на тебя похожи.
— Спасибо, — он кивнул, с улыбкой бросив на нее быстрый взгляд.
— Тебе нужна помощь? Я с удовольствием тебе помогу. Для тебя, наверное, это такая неожиданность, сразу двое таких малышей на голову свалилось. Они еще такие маленькие…
— Да нет, я уже освоился. Дороти мне помогает, и я нанял хорошую няню. Мы справляемся.
— Ну, смотри… Если что…
— Спасибо, Деб. Ты настоящий друг, — он подмигнул ей.
Она кивнула. Он лег на живот, повернувшись к детям, и стал собирать из кубиков пирамидку. Малыши с интересом наблюдали за его движениями, а потом один из них замахал руками и с веселым смехом раскидал кубики в сторону, разрушив пирамиду. Второму это не понравилась, и он неожиданно заплакал.
— Эй, не реви, ты чего? — протянул Рэй и погладил его по головке. — Я построю тебе еще…
Дебора медленно поднялась с пола.
— Ладно, мне пора, — сказала она.
— Угу, пока, Деб. Извини, что не провожаю, но этих сорванцов ни на минуту нельзя одних оставить.
— Ничего, я дорогу знаю, — улыбнулась она и, отвернувшись, вышла из комнаты с налившимися слезами глазами.
На следующий день ему все-таки пришлось съездить в офис на давно запланированную важную деловую встречу, которую забыл отменить. Поэтому Памела отправилась на прогулку с детьми одна, впервые без его сопровождения. Мистер Мэтчисон не выходил с детьми за ворота, и няне сказал этого не делать, но та не выдержала, не понимая, что страшного может случиться, если покатать детей в коляске по улице возле дома.
Она неторопливо прохаживалась туда и обратно, везя перед собой коляску с уснувшими детьми, не отходя от дома больше чем на квартал. Заметив у ворот мужчину, она подошла к нему.
— Здравствуйте. Если вы к мистеру Мэтчисону, то его сейчас нет дома.
Мужчина обернулся к ней и посмотрел внимательными серыми газами.
— Правда? Какая жалость! Надо было позвонить, — сказал он красивым хорошо поставленным голосом.
«Где я его уже видела?» — задумалась Памела, разглядывая его.
Хорошо и со вкусом одетый, он был хорошо сложен и привлекателен. Очень аккуратный, ухоженный. На вид не более тридцати пяти лет. Непростой, сразу видно. Наверное, какой-то бизнесмен.
— Простите… но вы кажетесь мне знакомым, — не удержалась она.
— Я Джек Рэндэл, — вежливо представился он.
— Точно! Как же я сразу не узнала! Приятно познакомиться, мистер Рэндэл. Может быть, я смогу вам помочь? Что передать мистеру Мэтчисону?
— Передайте от меня привет, — губы его тронула улыбка, а в глазах промелькнула насмешка.
Опустив взгляд, он остановил его на коляске с малышами.
— Ух ты, какие они одинаковые! Рэй говорил мне, что они похожи, но я не думал, что до такой степени. Как их зовут?
— Кристофер и Джеймс.
— И сколько им?
Памела смутилась.
— Я точно не знаю… Я работаю только третий день. Но думаю, около года.
Присев перед коляской, Джек Рэндэл стал внимательно разглядывать лица спящих малышей.
— Они очень похожи на Рэя, — заметил он. — Видать, очень старался.
Памела смущенно рассмеялась над его шуткой.
— Он ничего мне толком не объяснил… откуда они взялись? У него же не было ни детей, ни женщины, с которой бы его связывали более-менее серьезные отношения! И вдруг — бах! — и он отец двух годовалых малышей. Вот это неожиданность!
— Я ничего об этом не знаю. Я работаю всего три дня, — снова повторила она.
— А их мама? Вы видели ее?
— Нет.
— Что-нибудь о ней знаете? Может, что слышали?
— Нет.
Вздохнув, он поднялся и устремил на нее потяжелевший взгляд. Памеле вдруг стало не по себе. Сунув руку в карман брюк, он что-то достал и положил перед ней на козырек коляски. Опустив взгляд, Памела с удивлением увидела, что это тысяча долларов.
— Что это? — растерялась она.
— Мне нужна информация. Вы будете слушать, смотреть и докладывать обо всем мне. Эта сумма для начала, просто аванс. Еще столько же вы получите за копии свидетельств о рождении этих детей.
— Мистер Рэндэл…
— Тихо! Я не закончил, — оборвал он таким тоном, что она испуганно замолчала. — Я дам вам десять тысяч, если вы соберете для меня нужную информацию, а именно, меня интересует, кто мать этих детей, хотя бы имя, любая информация о ней. В общем, меня интересует все, абсолютно все, что касается этих детей. Вам ясно? Вопросы есть?
— Но я не могу…
— Не советую отказываться. Это очень для меня важно. Если вы мне поможете, я не останусь в долгу. Я умею быть благодарным. Не отказывайте мне в помощи, и я не откажу в помощи вам. Я не забуду того, кто мне помог… как не забываю и тех, кто отказал… Вот мой телефон. Я буду ждать вашего звонка.
Развернувшись, он пошел прочь. Памела взяла купюру и спрятала в карман, растерянно смотря ему вслед.
Едва она успела спрятать деньги, как из ворот выскочила Дороти.
— Ты зачем вышла? Сказано же было, во дворе гулять! — набросилась она на Памелу.
— Так я здесь, рядом…
— Быстро в дом! — оттолкнув ее, Дороти схватила коляску и закатила во двор, а потом, когда няня зашла за ней, заперла их.
— Что он хотел? — Дороти впилась в няню встревоженным взглядом.
— Ничего. Спрашивал мистера Мэтчисона.
— Мистер Мэтчисон с ним не общается. И тебе запрещено даже с ним разговаривать.
— Хорошо.
— На детей пялился? Расспрашивал?
— Да. Но я сказала, что только устроилась на работу, и ничего не знаю.
— Ты не послушалась, ты вышла на улицу, не смотря на запрет. Ты разговаривала с Джеком Рэндэлом. Ты уволена. Мистер Мэтчисон поддержит мое решение в том, что такая няня нам не подходит.
— Но…
— Свободна. Мистер Мэтчисон пришлет тебе чек за эти три дня.
Дороти отвернулась и покатила коляску в дом.
***
— Ну что, ты их видел?
Джек, едва переступив порог дома, поднял взгляд на Шона, который, увидев в окно, что он приехал, вышел его встретить. Прошло всего несколько дней с тех пор, как Джек забрал своего брата из больницы, где тот находился после того, как невольно принял на себя пулю, предназначенную для него, Джека. Это несчастье еще больше сблизило их. Джек так и не помирился с отцом. Он не ожидал, что так будет, но одиночество стало сводить его с ума. Большой пустой дом угнетал. И работа не могла его больше спасти от этого одиночества, от тоски. Никогда в жизни Джек так не страдал. Не было дня, чтобы он не перебирал коллекцию из фигурок своего сына. И каждый раз, возвращаясь из поездок, он ставил на полочки новую фигурку, продолжая пополнять коллекцию.
— Когда Рик вернется, он обрадуется, увидев, как выросла его коллекция, — сказал он как-то раз Норе. Та лишь отвела взгляд, чтобы он не успел уловить в ее взгляде сомнение в здравости его рассудка.
Он ни разу не был на могилах его якобы жены и сына со дня похорон. А когда кто-то говорил ему о том, что они умерли, он выходил из себя. Нора стала бояться его, как огня. Он и раньше был вспыльчив, а теперь стал просто бешеным. Если бы не ее привязанность к нему, она бы уже давно ушла. Но она не уходила, а терпела, видя за его злобой скрытую боль. Она жалела его и не могла его бросить.
Через полгода с момента, как потерял семью, он привел в свой дом Шона, приняв своего брата и забрав жить к себе, не выдержав одиночества. Они жили мирно и никогда не ссорились, благодаря Шону, конечно, который любил своего старшего брата, подчинялся и никогда не спорил. Не известно, как смогли ужиться и так сблизиться эти два таких разных человека, но, тем не менее, они сдружились. Джек устроил брата на юридический факультет и взял на работу в свою юридическую компанию. Шон был предан ему и уже заслужил его доверие настолько, что Джек почти всем с ним делился. Шон был в курсе всех его дел, в некоторых принимая активное участие, изо всех сил стараясь подражать брату и быть ему полезным. Он не рассчитывал на такую неожиданную благосклонность с его стороны, особенно после того, как Джек так с ним обошелся при первой встрече, и был очень благодарен за то, что тот не только признал его, как брата, но и взял под свое покровительство и опеку. О матери они никогда не говорили, эта тема была закрытой. Шон ее любил, Джек ненавидел, поэтому оба понимали, что такое разное отношение к одному человеку может стать причиной раздора. Каждый принял чувства другого, понимал и, не разделяя, держал при себе свои. Шон часто ездил на ее могилу, но никогда не звал с собой Джека, более не обижаясь и не возмущаясь его непринятием матери даже после ее смерти. Поначалу Шон относился к старшему брату с настороженностью и даже недоверием, но со временем эти чувства сменились искренней привязанностью, Шон научился ему доверять и больше в нем не сомневался.
Шон знал, что Джек не желал поверить и смириться со смертью своей семьи и помогал ему в поисках, даже когда Зак, потеряв терпение, отказался. Шон верил брату, когда тот говорил, что его семья не погибла, единственный, кто верил.
Подхватив почту, лежащую на столике, Джек пошел в кабинет, сделав знак Шону следовать за ним.
— Видел, — ответил он на ходу.
— И что думаешь?
— Это точно его дети. Как на заказ сделаны — еще два маленьких Рэя. Даже ДНК проверять не нужно.
— А мама кто?
— Пока не знаю. Но выясню.
Джек скинул пиджак и, опустившись в кресло, прикурил. Потом устало откинулся на спинку и, зажав в зубах дымящуюся сигарету, стал посматривать почту. Шон сел напротив и тоже закурил. Эту вредную привычку, как и остальные, он перенял от брата с тех пор, как тот впустил его в свою жизнь. Он наблюдал за Джеком, пока тот отбрасывал письма, едва на них взглянув, в ожидании, когда тот закончит, и они смогут продолжать разговор.
— Нью-Йорк? — Джек задержал взгляд на очередном письме, разглядывая штамп. — Без обратного адреса, без имени…
— Анонимное?
— Ох, не люблю я эти анонимные письма, — Джек вздохнул и распечатал конверт. В нем была одна фотография, на обратной стороне которой было что-то написано от руки некрасивым корявым почерком.
— Там что-то написано, — сказал Шон, наклоняясь и пытаясь разглядеть каракули.
Но Джек не услышал его, впившись немигающим взглядом в снимок. Шон всмотрелся в его вдруг окаменевшее лицо, с которого, казалось, схлынули все краски.
— Джек… что там? — почему-то шепотом спросил Шон, удивленный его реакцией. — Джек! Да что с тобой?
Крупно вздрогнув, тот бросил на него ошеломленный взгляд.
— Я знал… — прохрипел он.
— Что знал?
— Я знал. Знал, черт возьми! — он вдруг резко подскочил и с чувством грохнул кулаками по столу.
Шон невольно отодвинулся, недоуменно и испуганно смотря на него. Схватив фотографию, Джек неожиданно рассмеялся и протянул ему.
— Вот она! Смотри!
— Кто?
— Моя жена!
Шон осторожно взял фотографию и взглянул. На снимке была женщина, сидящая на полу в каком-то темном помещении, прижимаясь спиной к стене и обхватив колени руками. Темные спутанные волосы ее были взлохмачены, одежда была грязной, порванной и в пятнах крови. Она казалась израненной, под окровавленными пятнами на одежде угадывались раны. Странные, порванные. Как будто это были укусы животного. Большие прекрасные глаза ярко выделялись на грязном лице, они были очень печальными. В них застыла боль. Но страха он не увидел. Только холод и ненависть.
— Ты уверен? — усомнился Шон, пораженно разглядывая фотографию. — Я хочу сказать… Ты говорил, твоя жена была блондинкой.
— Моя жена была седой до последнего волоска. А сейчас предпочитает быть брюнеткой. Как будто это может помешать ее узнать, — Джек злорадно усмехнулся и выхватил фотографию из рук Шона.
— Но… что с ней? Выглядит она… можно сказать… не очень…
— Еще бы! Из могилы же вылезла! Как ты хотел? — как-то нервно хмыкнув, Джек развернув снимок и пробежал глазами по каракулям.
«Откопали твоих покойничков — оказались живехоньки! Что ж ты их живьем похоронил? Если не хочешь, чтобы мы их закопали на самом деле, приезжай по указанному нижу адресу в назначенное время. Один».
Джек нахмурился. Но тут же снова улыбнулся, подняв на Шона сияющие глаза.
— Они живы! Мой сын жив!
Опустившись обратно в кресло, он стал жадно разглядывать фотографию.
— Ну, привет, любовь моя, — тихо проговорил он, обращаясь к женщине на снимке так, будто она могла его слышать. — Вот ты и попалась! Вот сучка… Как она это провернула?
Он пораженно покачал головой.
— Ты посмотри, какая ловкая оказалась… Молодец, ничего не скажешь. Интересно, как она все объяснила Рику? — он взглянул на Шона, который в ответ только пожал плечами.
— А Рик? Почему они не прислали фотографию Рика? — Джек взволнованно заглянул в конверт, проверяя, что там действительно ничего больше нет. Шон заметил, что руки его дрожат от волнения. Джек все еще был потрясен, хоть и пытался владеть собой. Глаза его лихорадочно горели, а бледность на лице сменилась возбужденным румянцем, который Шон никогда раньше у него не замечал.
Хотя Джек и не верил в их гибель, но воскрешение жены и сына все равно стали для него настоящим потрясением. В нем смешались два чувства — дикая радость и слепая ярость, и он не знал, какому из них дать волю, чтобы дать выход эмоциям.
— Может, посчитали, что ее фото достаточно? — предположил Шон.
— А может, его у них просто нет? Посмотри, как дерзко она смотрит. Никого страха. Если бы Рик тоже был у них, она бы боялась, — Джек внимательно разглядывал фотографию. — Странно. Почему она не боится? Не пойму… она что, покусана? Похоже, что ее кто-то покусал. Собака? Посмотри, какая ненависть у нее на лице, в глазах. Она не боится того, кто ее фотографировал. Она его ненавидит.
— Если бы со мной так обращались, я бы тоже их ненавидел.
— Нет. В первую очередь, ты бы боялся. В таких ситуациях страх всегда преобладает. На мою жену это не похоже. Она не из тех, в ком может быть столько ненависти, что она пересилила даже страх.
— Ты не знаешь, что с ней было все это время. А если она у них уже давно?
— Нет, недавно.
— Почему ты так думаешь?
— Из-за волос. Я же говорил, она абсолютно седая. Посмотри, волосы идеально прокрашены. Чтобы носить такие темные волосы, ей нужно регулярно подкрашивать свои седые корни. Седины не видно. Значит, она у них совсем недавно, даже волосы не успели еще отрасти. Не думаю, чтобы они ей приносили краску, чтобы она подкрашивала их, — он ухмыльнулся.
— А почему она седая? Разве такие молодые женщины бывают седыми?
— Как видишь, бывают. Она поседела, когда в последний раз была в психушке. Это наследственно и связано с ее болезнью. Ее мать тоже рано поседела. И тоже в психбольнице. Обе они якобы умерли во сне, и после этого проснулись седыми.
— Ничего себе, — пробормотал Шон удивленно. — Разве так бывает?
— У психов все бывает. На то они и психи.
— Но на фотографии… она совсем не похожа на сумасшедшую.
— Не все сумасшедшие похожи на сумасшедших. Она тоже не была похожа, когда не кидалась на меня с ножом или не стреляла в меня из моего же пистолета.
— Ничего себе, — снова повторил Шон. — А на вид такая… беззащитная, что ли. Нежная.
— Да. Она такая и есть. Кэрол такая и была, — в его голосе вдруг прозвучала тоска и глубокая печаль, он опустил взгляд на фотографию, на свою жену. — Послушная, добрая, любящая… А потом она стала превращаться в Элен, свою мать, психопатку чертову. Я пытался ей помочь, но она мне не поверила. Она перестала мне доверять. Не верила, что я люблю ее… что хочу помочь. Может, потому и сбежала, что думала, что я опять запру ее в психушку и оставлю там навсегда.
— Что ты намерен делать?
— Полечу в Нью-Йорк на назначенную встречу.
— Но это же ловушка. Ведь наверняка, они нашли их и похитили, чтобы до тебя добраться.
— Это понятно.
— Как думаешь, что им от тебя нужно?
— Понятия не имею. Одно из двух — либо будут что-то требовать, либо хотят убить.
— Но… это же опасно, идти туда, как они требуют. Надо что-то придумать.
— А что тут думать? Вариантов у нас немного. Сами найти мы их не сможем. Значит, мне остается только одно — прийти туда. Только я один не пойду, естественно. Схватим того, кто явится за мной, а уже он нас приведет и к моей семье.
— А если не захочет?
— Заставим.
Шон поерзал на стуле, встревоженно смотря на брата, который не отрывал взгляда от фотографии.
— А если никто не придет? Если там будет в засаде киллер? Он просто убьет тебя, и мы ничего не успеем сделать.
— Придется рискнуть. У них все-таки может быть мой сын.
— Но ты же сам сказал, что его там нет.
— Я могу ошибаться. Речь идет о жизни моего сына. Я не буду рисковать, даже если вероятность того, что он у них — всего один процент из ста. Если этот процент может стать роковым, я никогда не иду на риск. Я не люблю сомнения и неуверенность.
— Мне все это не нравится. Очень не нравится. Особенно в свете последних событий. А что, если это как раз те, кто пытается тебя убить?
— Может быть. И, поверь, мне это тоже не нравится. Но выбора у меня нет. Я должен забрать своего сына.
— А ее?
Джек снова посмотрел на фотографию, и на лице его отразилась гнев и неприязнь.
— А эту дрянь я, пожалуй, верну обратно в могилу. Только сначала расспрошу, как следует. Уж очень мне любопытно узнать, что к чему. А так же имена тех, кто ей помогал.
Шон промолчал, видя, что радость его от такого внезапного воскрешения семьи была все-таки подавлена яростью и негодованием, всю силу которых он обратил на свою жену.
Джек тщательно подготовился к встрече.
Заранее место встречи было, как можно незаметно, тщательно изучено и обыскано, но ничего подозрительного они не нашли. В одном из зданий, у окна, выходящего на место встречи, Джек посадил снайпера. Еще несколько человек спрятались в засаде.
В назначенное время Джек бы на месте.
Он долго прождал, но никто так и не пришел.
В бешенстве, напуганный, он вернулся в отель, в котором остановился, и где его ждал Шон, которого он отказался взять с собой на встречу.
— Что? — парень встревоженно всматривался в его лицо. — Что случилось?
— Ничего не случилось! Никто не пришел! — прорычал Джек в ответ. — Наверное, поняли, что я не один.
— Но как же так? Твои парни прокололись? Но ты говорил, они профессионалы.
— Да, так и есть. Но, тем не менее, они прокололись. Иначе, зачем назначить встречу, и не прийти на нее?
— И что теперь делать?
Джек снял куртку и в досаде швырнул в кресло.
— Теперь — не знаю. Ждать и надеяться, что мне дадут еще один шанс. Организуй-ка мне пресс-конференцию, скажи, что я готов дать интервью и ответить на какие-нибудь вопросы. Я прессу этим не балую, думаю, они не упустят возможности забросать меня какими-нибудь гадкими вопросами.
— Но зачем это? — не понял Шон.
— В интервью я как бы невзначай обмолвлюсь, в каком отеле остановился. Конечно, похитители и сами могут это узнать, но на всякий случай. Если им что-то от меня нужно, они так просто не отступят, я думаю. Они еще свяжутся со мной.
— Но это опасно. Особенно, если учесть, что на тебя кто-то охотится. Если это не эти люди, а кто-то другой…
— А! — Джек раздраженно отмахнулся, не дав ему закончить. — Кому надо, тот все равно узнает, где я и что делаю. Особенно тот, кто на меня охотится. Сейчас не он меня беспокоит, а те, у кого может быть мой сын.
Шон не стал спорить, видя, что Джек взвинчен и раздосадован. Парень давно уже понял, что когда брат в плохом настроении, его лучше не трогать, и, вообще, желательно оставить одного. Поэтому он сказал, что прогуляется по улицам и ушел, предоставив Джеку время на то, чтобы совладать с собой и подумать.
Джек не ошибся. Похитители не заставили себя долго ждать. Уже на следующий день под дверь номера подбросили толстый конверт из плотной бумаги. На этот раз на конверте не было никаких опознавательных знаков, даже кому он предназначался, указано не было.
Почувствовав под пальцами что-то твердое, Джек торопливо распечатал конверт и перевернул его, вытряхнув содержимое на стол. Выпала записка на картонке и маленький пластиковый пакетик. Бросив взгляд на его содержимое, Джек отшатнулся. Спотыкаясь, он отступил назад и, наткнувшись на кушетку, в бессилии на нее упал, сев.
Отведя взгляд от пакетика, в котором лежал маленький детский палец, Шон схватил записку и прочитал вслух:
— Мы дадим тебе еще один шанс увидеть своего сына живым… но, к сожалению, уже не совсем целым. Приходи один. Больше уговаривать не будем, а пришлем тебе твоего мальчишку по кусочкам. Через полчаса, на том же месте.
— Убью… всех убью! — порычал Джек.
Подскочив, он выхватил картонку из рук Шона и в бешенстве разорвал на кусочки. Потом в ярости пнул ногой столик, на котором лежал конверт. Столик перевернулся. Взгляд Джека замер на пакетике, упавшем на пол. Медленно опустившись на колени, он наклонился и осторожно взял пакетик пальцами. И вдруг застонал.
— О, сыночек… прости меня!
Шон, ошеломленный, наблюдал за ним.
Джек резко поднялся, сжав пакетик в ладони, и сунул его в карман брюк. Потом подхватил куртку и торопливо надел.
— Что ты собираешься делать? — Шон испуганно смотрел на него.
— Спасать своего сына, — рявкнул Джек зло.
— Но как? Ты же не пойдешь туда один, как они хотят?
— Пойду.
— Но это глупо.
— Предлагаешь сидеть здесь, пока они режут на куски моего ребенка?
— Но… надо что-то придумать.
— Я узнаю, что им нужно. Да и придумывать уже времени нет.
— На то и рассчитано, разве ты не понимаешь?
— Понимаю, Шон, я все прекрасно понимаю, я никогда не был дураком! Я пойду. А ты сиди здесь и ничего не предпринимай, не лезь. Если ты сунешься, и из-за этого умрет мой сын, я сам разрежу тебя по кусочкам, понял?
— Но если они просто хотят тебя убить? Если это просто ловушка?
— Все равно пойду.
— Но, Джек…
— Шон, прекрати истерику. Успокойся. Будь на телефоне. Если они потребуют деньги или что-то еще, я свяжусь с тобой, чтобы выполнить их требования. Будь готов.
— А если… не свяжешься? Если они тебя убьют?
— Тогда позаботься о моем сыне. Я сделаю все, чтобы они его отпустили. Он ребенок, если им нужен я, убивать его им незачем. Если мою жену они отпустят, а меня убьют, позаботься о том, чтобы отправить ее ко мне на тот свет, там я уже сам с ней разберусь. У меня есть завещание, Патрик является моим наследником. Все мое имущество, включая компанию, переходит к нему. До его совершеннолетия компанией будет управлять Зак. Ты назначаешься его официальным опекуном. Тебе я тоже отвел долю в компании, и некоторую сумму, которая позволит тебе закончить учебу и прожить. Но это так, на всякий случай. Умирать я пока не планирую.
— Ты составил завещание на Патрика, зная, что он погиб… вернее, не зная наверняка, что он жив? — удивился Шон.
Джек кивнул.
— Потому что я знал, что он жив. Я чувствовал. Моя интуиция меня никогда не подводила.
— А что она говорит тебе сейчас?
— Ничего! — Джек раздраженно фыркнул. — Мне некогда к ней прислушиваться, Патрик страдает, ему страшно, я должен начать действовать, мне некогда размышлять. Пока я буду думать, они будут резать его. И так из-за меня… — глаза его вдруг заблестели от слез, которых Шон никогда раньше у него не замечал.
— Ты не виноват.
— А кто виноват? — Джек фыркнул и решительно вышел из номера, закрыв за собой дверь.
Шон выскочил следом и проводил его взглядом, наполненным ужасом. Сердце его больно заныло.
— Только вернись, Джек… Пожалуйста, вернись, — сдавленно прошептал он ему вслед.
Но тот не услышал его и, зайдя в лифт, спустился вниз. Тут же в отеле, в баре, он нашел Хока, который попивал свой любимый черный кофе, сидя за стойкой. Джек подозвал его легким движение головы и пошел в туалет. Когда его телохранитель зашел за ним, Джек, убедившись, что в туалете никого нет, протянул к нему руку с раскрытой ладонью.
— Хок, мне нужен твой пистолет.
Чернокожий гигант молча распахнул куртку и достал из кобуры под мышкой тяжелый пистолет.
Джек проверил его и, засунув за пояс, прикрыл курткой. Потом поднял взгляд на Хока, который молча наблюдал за ним.
— Вы не хотите, чтобы я вас сопровождал, я правильно понял?
Джек кивнул.
— Что я должен делать?
— Ничего, Хок. Иди, допивай свой кофе. Скоро увидимся.
Джек больше ничего не сказал ему, лишь кивнул и вышел.
Через пятнадцать минут он бы уже на месте.
Припарковавшись на взятой на прокат машине, он вышел и, отойдя шагов на десять, остановился.
Место встречи оставляло желать лучшего, но, надо сказать, для таких встреч было идеально. Грязные трущобы, очень даже подходящее для совершения всяких гадких делишек, включая убийство. Джек как-то отстраненно подумал о том, что не хотел бы умирать в подобном месте. Почему-то ему всегда представлялась своя смерть иначе. Ему казалось, что он будет убит у всех на виду, каким-нибудь киллером. Ему хотелось бы дожить до глубокой старости и умереть стариком, мирно и тихо, от старости и болезней. Но почему-то у него было ощущение, что до старости ему дожить не дадут. Слишком много он нажил себе врагов. И то, что он стоял сейчас здесь, было кричащим тому доказательством. Сколько раз его уже пытались убить, но впервые Джек задумался о том, что пора что-то поменять в своей жизни, что так больше жить нельзя. Он понял это только сегодня, когда увидел крохотный пальчик в целлофановом пакетике. Никогда раньше он не позволял страху брать над собой верх, но сегодня страх его одолел. Он готов был рисковать своей жизнью ради своих принципов, упрямства и всего того, что заставляло его все годы плевать в лицо врагам с их угрозами и попытками его раздавить. Но не жизнью Патрика. Не было ничего важнее жизни его сына. Это — его слабое место, которого никогда раньше у него не было. Именно таким сейчас и ощущал себя Джек, стоя на грязной улице в ожидании, беспомощным и слабым. Он не мог думать ни о чем, кроме маленького пальчика, лежащего в кармане его брюк. Пальчика, который там оказался только по его вине. Потому что он это допустил. Эта была боль, с которой он справиться не мог. Боль, мучающая его с того момента, когда ему сказали, что его сын погиб. Да, он не верил, но от этого боль его почему-то не становилась слабее. Она сидела в нем незаживающей раной, превратив всю его жизнь в муку. Да, он продолжал жить, работать, и держал эту муку в себе, никому не показывая. Бывали моменты, когда ему казалось, что терпеть это он больше не может, и тогда он доставал свой пистолет.
«Не можешь выдержать — у тебя есть пистолет» — вспоминал он слова своего отца.
Но что-то так и не позволило ему нажать на курок. Может, это был просто страх, трусость, а может, надежда, что его сын жив. Патрик часто ему снился. Он видел его здоровым и веселым, словно он где-то жил и приходил его навещать во снах. Обнимал, целовал, утешал.
«Не переживай, пап, я с тобой, я за тобой приглядываю. Я твой ангел-хранитель. Ты не плачь, у меня все хорошо. Мы увидимся, когда я вырасту. Тогда ты не сможешь меня забрать, заставить жить с тобой. Мы будем общаться, иногда встречаться, ровно столько, чтобы я не смог тебе навредить. А может, я смогу во всем разобраться, победить проклятие, и тогда мы снова сможем быть все вместе, я, ты и мама».
Во сне Патрик говорил ему что-то, чего Джек не мог понять, но он не больно и пытался. Это всего лишь сны. Мало ли что выдавал его обезумевший от боли и тоски рассудок. Иногда Джек даже мечтал о том, чтобы сойти с ума или потерять память, чтобы вырваться из кошмара, в которой превратилась его жизнь. Кошмара, на который его обрекла Кэрол, как теперь оказалось. Он старался пока о ней не думать, поглощенный мыслями о сыне, но когда мысли о ней все-таки пробирались в его голову, он начинал задыхаться от ненависти и ярости, подобно которым никогда еще не испытывал ранее, ни к кому. Даже к своей матери. Он не мог понять, как она могла с ним так поступить. И за что? За то, что любил ее, пытался всеми силами сохранить их семью? Он не почувствовал жалости, когда увидел ее на фотографии, измученную, истерзанную. Лишь в первое мгновение что-то, похожее на радость, вспыхнуло в его сердце, когда он понял, что она все-таки жива. Прежние чувства, которые он к ней испытывал, ожили в нем, но уже в следующее мгновение он напрочь о них забыл, охваченный только лишь негодованием, обидой, ненавистью и яростью. А радость предпочел отнести не к ее воскрешению, а к воскрешению сына. Типа, раз она не погибла тогда, значит, и Патрик — тоже. Потому и обрадовался. А не потому, что она, эта мерзавка, жива. Джек не задумывался над тем, что с ней сделать, как поступить. Он не хотел сейчас об этом думать. Вообще не хотел думать о ней. Все, что его сейчас заботило — это его сын. Если бы не Патрик, Джека бы сейчас здесь не было. Пусть бы ее растерзали на кусочки, он бы и пальцем не пошевелил. Он так думал. И сейчас его интересовал только сын. Он пришел сюда только ради него. А эта дрянь пусть выкручивается сама, как хочет. Для нее он больше и пальцем не пошевелит, никогда, даже если ее убьют. Прошли те времена, когда он рвался ей помогать, когда на все был готов ради нее. Когда любил.
Джек бросил нетерпеливый взгляд на часы, нервничая все больше.
Что опять не так? Он один, как и требовалось. Почему опять никого нет?
Он окинул внимательным взглядом все вокруг.
Из-за угла неторопливо выехала какая-то невообразимо грязная развалюха и остановилась напротив через дорогу. Джек замер на месте, не отрывая от нее взгляда. За рулем сидел мужчина в маске, который повернулся и посмотрел ему прямо в глаза. Потом слегка двинул головой, призывая подойти. Джек без колебаний перешел дорогу и, обойдя машину, распахнул приоткрывшуюся ему навстречу дверь. Опустившись в кресло рядом с водителем, он повернулся к нему. Он не ощущал никакого страха, наоборот, в нем снова поднялась страшная ярость. Он с трудом подавил порыв выхватить пистолет и прострелить голову этому отморозку, но он взял себя в руки. Сначала он освободит сына, а потом найдет их, и будет отрезать от них по кусочку, своими руками, за то, что посмели прикоснуться к Патрику.
Мужчина, поймав его взгляд, невольно отодвинулся от него и бросил взгляд через плечо назад.
Джек тоже обернулся, но в этот момент в его шею вонзилась игла, заставив вздрогнуть от неожиданности.
Он успел увидеть прямо перед собой обезображенное уродливое лицо, которое склонилось к нему так близко, что он невольно отшатнулся от ужаса и отвращения. Но цепкие пальцы крепко вцепились в его воротник, не отпуская, а зеленые, горящие смертельной ненавистью, глаза приблизились еще ближе.
— Ты… — выдохнул Джек.
— Вот и свиделись, Рэндэл, — уродливое лицо скривилось, что означало, видимо, улыбку.
Сознание у Джека помутилось, в глазах потемнело, и он обмяк на сидении, потеряв сознание.