На следующий день она вышла на работу, где могла хоть как-то отвлечься, и где чувство невыносимого безнадежного одиночества притуплялось общением с людьми, хоть она и избегала с кем-нибудь сближаться. Женщины не искали с ней дружбы, убедившись в том, что она этого не хочет, но относились неплохо, даже тепло, чувствуя за ее скрытностью глубокое несчастье и горькие страшные тайны, которые и вынуждают ее оставаться закрытой для окружающих. Она пробуждала любопытство, но попытки вызвать ее на откровенность или что-либо узнать о ней оставались бесплодными. Ее считали вдовой с тремя детьми, вдовой, глубоко страдающей о погибшем муже. Кэрол позволяла людям думать все, что они хотели, в принципе, эта версия ее устраивала. Лишь бы никто не узнал правду. Когда кто-нибудь говорил ей о том, что она похожа на жену знаменитого адвоката, она как можно непринужденнее улыбалась, кивала в знак согласия и говорила, что «да, ей об этом уже не раз говорили». Как-то одна из коллег подкинула ей идею познакомиться с молодым вдовцом, Джеком Рэндэлом, который, по слухам, безумно любил погибшую жену и, возможно, женится на женщине, которая так на нее похожа. Кэрол позабавило это предложение, она посмеялась, не смотря на то, как больно было внутри.
В отличие от женщин, которые не навязывали ей свое излишнее внимание, мужчины вели себя с ней менее тактично, не давая прохода, как выразился Касевес, в прямом смысле этого выражения. Кэрол это раздражало, и она не считала нужным это скрывать. Но чрезмерный интерес сильного пола к ее особе и его внимание от этого не убавлялось, если не наоборот. Ее нежелание принять ухаживания, казалось, только подзадоривают мужчин. В компании, где она работала, у нее было несколько укоренившихся поклонников, всерьез задавшихся целью добиться ее расположения, среди которых, кстати, имелись и женатые, еще более настойчивые и навязчивые, чем холостые. Поначалу Кэрол злилась и очень нервничала из-за того, что ее не оставят в покое, как она хотела, потом стала относиться к этому с равнодушием, стараясь просто не обращать на это внимания. Ее воздыхатели относились к ней с уважением, и лишь однажды один не выдержал и распустил руки, попытавшись силой добиться от нее того, чего он хотел, повалив ее на стол прямо в своем кабинете. Кэрол удалось вырваться и убежать, а уже через десять минут она с удивлением увидела, что наглец отправился домой с подбитым глазом и злобно поджатыми губами. Ей оставалось только гадать, кто из ее поклонников учинил расправу, наказав ее обидчика. Она этого так и не узнала. Но больше насилию не подвергалась. Она давно заметила, что мужчины относятся к ней с каким-то трепетом и нежностью, не так, как к другим окружающим женщинам, пытаются услужить, помочь и никогда не отказывали, если она обращалась с какой-либо просьбой. Она не знала, почему. Но если предстояла какая-нибудь взбучка или нужно было о чем-либо попросить начальника, на эту роль неизменно выдвигали ее особу, как бы она не противилась.
— Но почему я? — возражала Кэрол. — Я даже не знаю, что сказать…
— А ты ничего и не говори, — отвечали ей, чуть ли не силой вталкивая в кабинет директора. — Ты только взгляни на него своими волшебными глазками — и все.
И Кэрол на самом деле неизменно добивалась успеха, что привело к тому, что она стала постоянным связующим звеном между коллективом и директором, которого из-за его суровости все ужасно боялись, но которого перестала страшиться Кэрол, узнав, что этот старик не такой уж страшный и злой, как кажется, и что с ним просто нужно уметь правильно разговаривать. Видя, что она мелькает у него перед глазами больше всех, старик сделал вывод, что коллектив выбрал ее своим неформальным лидером, а потому сделал ее лидером формальным, убедившись, что женщина прекрасно разбирается в строительном деле, не смотря на молодость. Ее порекомендовала Дебора Свон, заверив, что девушка, помимо строительного университета, обучалась у самой Куртни Мэтчисон и работала с нею, что было прекрасной рекомендацией. Кэрол была шокирована неожиданным повышением, немного напугана, но довольна. Куртни бы гордилась ею. К тому же прибавление к зарплате было не лишним. Кэрол освоилась с новым назначением легче и быстрее, чем сама ожидала. Она помнила, чему учила ее Куртни, следовала этому и подражала ей во всем, кроме, может быть, властности и деспотичности. Этого в ней не было вообще. Работа доставляла ей удовольствие и была некой отдушиной, утешением. И с директором у нее сложились довольно теплые отношения. Она видела, что нравится ему, что он ей благоволит. И радовалась про себя тому, что он в свои шестьдесят лет уже не делал попыток ухлестывать за женщинами, хоть и выглядел намного моложе своего возраста и отличался завидным здоровьем и страшной энергичностью.
Что до Деборы, то она узнала о том, что Кэрол жива, как только увидела произошедшие резкие перемены в Рэе, чье безутешное горе вдруг резко испарилось. Она пришла за ответом к Касевесу и тот, понимая, что обманывать ее бесполезно и зная, что на нее можно положиться, все ей рассказал. Дебора помогла Кэрол с обустройством и работой, не опасаясь того, что Джек может это узнать, и пользуясь тем, что даже если он приглядывался к Рэю и Касевесу, то заподозрить ее в чем-либо ему бы даже в голову не пришло. Так Свон помогала Кэрол прятаться от мужа только ради того, чтобы девушка не вернулась в город, в жизнь и в мечты Рэя. И Кэрол, прекрасно это понимая, боялась, что, так и не дождавшись любви от Рэя и не получив результата своих усилий, Свон разозлится и из мести сдаст ее Джеку. Но Уильям уверял, что Свон не сделает этого, никогда. Рэй вертел этой сильной женщиной, как хотел, превратив в свою безропотную рабыню. Дебора жила им, он стал для нее важнее себя самой и, судя по всему, она ничего не могла с этим поделать, даже если и поняла, что он никогда не будет принадлежать ей. Она продолжала работать с ним, довольствуясь той ролью, что он ей отводил — роль своего заместителя в компании. Она не могла заставить его обратить на себя внимание иначе, но, видимо, и уйти не могла тоже. Кэрол было жаль эту женщину, забывшую о своей гордости и независимости, насмерть угодившую в сети Рэя, из которых уже не выпутаться. Кэрол не надеялась, что Рэй, не испытывая влечения, сжалится и ответит на любовь Деборы. Чувства женщин его всегда мало волновали, как и их страдания из-за него, в основном, он придавал значение лишь своим собственным. И Кэрол была единственной, ради благополучия которой он готов был пожертвовать собой и своими желаниями. И, пожалуй, Куртни, безнадежно прикованная к постели, которая, лишь став калекой, смогла добиться от него настоящей преданности и геройского самопожертвования ради нее, которое он готов был совершить, и которое она не захотела принять. А на всех остальных ему было глубоко наплевать, как настоящему эгоисту, которым он всегда был и будет. И этот эгоизм позволял ему непринужденно и без зазрения совести пользоваться в своих целях расположением людей, в особенности, любовью женщин. И он умел делать это мастерски, так, что никому даже в голову не приходило, что их попросту используют. И Дебора живой тому пример. Она делала все, чтобы помочь ему в бизнесе и не сердилась на то, что он вынуждает ее страдать, оставаясь равнодушным к ее любви. Она считала, что мужчина не виноват в этом, что сердцу не прикажешь, уверенная, что если бы он мог, он бы полюбил ее, и благодарная уже за то, что он не лукавит с ней, не пытается задурить голову, пользуясь ее чувствами к нему, относится с крайним уважением и почтением, не допуская, чтобы она чувствовала себя уязвленной, чтобы страдало ее самолюбие оттого, что он не отвечает ей взаимностью. «Я не могу тебя полюбить, но я очень ценю тебя, я восхищаюсь тобой, ты мне нужна и ты мне очень нравишься» — вот что демонстрировал он своим отношением к ней. И хотя этого ей было мало, она решила, что это лучше, чем ничего, потому что без него своей жизни уже не представляла. Ну, и конечно, как всякий влюбленный человек, она таила в душе надежду, что ей все-таки удастся покорить объект своих желаний. Только Кэрол, зная Рэя, понимала, что раз он до сих пор не проявил к Деборе никакого интереса, то этого уже не случится. И против собственной воли эгоистично радовалась этому в душе, не желая ни с кем делить Рэя.
В офисе ждали прибытия директора из другой компании, с которой намечался несколько совместных крупных проектов. Кэрол подготовила подробный доклад о будущих проектах, над которым корпела уже не одну неделю, и который заранее одобрил ее начальник. Она еще раз изучала и тщательно проверяла чертежи архитекторов, помогавших ей в проекте, и в сотый раз проверяла свои чертежи, основные и самые важные, когда ей доложили, что партнер прибыл в офис и директор приглашает ее в свой кабинет для совещания. Вздохнув поглубже, чтобы унять волнение, Кэрол захватила папку с бумагами и отправилась в кабинет директора. Это был ее самый большой проект, поэтому она ужасно боялась не справиться с возложенной на нее ответственностью.
Начальник встретил ее улыбкой, поднявшись навстречу.
— Наш главный архитектор и руководитель проекта, познакомьтесь, господа, Сандра Эванс. Мисс Эванс, наши партнеры, мистер Кевин Дорован, генеральный директор…
Остальных имен присутствующих в кабинете специалистов, приехавших с генеральным директором, Кэрол не услышала и не увидела, уставившись на изумленно вытаращившего на нее глаза молодого мужчину, который, увидев ее, был так поражен, что выронил из рук какие-то документы, разлетевшиеся по полу. Его люди недоуменно покосились на него, а начальник Кэрол улыбнулся, подумав о том, что его главный архитектор, конечно, достаточно красива, чтобы произвести впечатление на мужчину, но он не думал, что настолько, чтобы так сразить, заставив несчастного так побледнеть, что, казалось, он свалится сейчас в обморок. Один из мужчин присел, собирая разлетевшиеся по полу бумаги.
А Кэрол застыла на месте, ни жива, ни мертва, прижав папку к груди и с ужасом смотря на Кевина.
Сомнений в том, что он ее узнал, не было.
— Простите, как вы сказали?… — растерянно обратился он к директору.
— Сандра Эванс, — как ни в чем ни бывало, повторил тот.
Кевин устремил пристальный взгляд в глаза девушки, слегка приподняв бровь, и губы его тронула улыбка.
— Простите, мисс Эванс. Вы так похожи на погибшую супругу Джека Рэндэла, с которой я был лично знаком, что я немного опешил, увидев вас.
Кэрол выдавила в ответ улыбку и кивнула, не в силах произнести ни слова. Кевин протянул ей руку, и она, подавив порыв убежать, вложила кисть в его ладонь, которую он пожал крепче, чем того позволяли приличия, почти причинив ей боль. Кэрол собралась с духом и постаралась сосредоточиться на работе, избегая смотреть на Кевина. Зато он не отводил от нее взгляда и, казалось, слушал ее в пол уха, потеряв интерес к докладу и вообще к будущим проектам. Лишь кивал для видимости. Когда она закончила, он сказал, что она превосходно поработала, что он всем доволен и его все устраивает. Единственное, что он хотел бы, так это лично взглянуть на места будущих построек, то есть объектов, и любезно попросил «мисс Эванс» их ему показать. Прежде чем Кэрол успела отказаться, ее директор выдал свое согласие, лишив ее такой возможности, разве что написать заявление об увольнении. Но Кэрол не могла позволить себе потерять работу, поэтому вынуждена была согласиться на поездку. Кевин пожелал отправиться сегодня же.
Кэрол поехала домой, чтобы подготовиться к самолету и попросить няню остаться на ночь. Она не понимала, зачем Кевин решил лететь вечером, когда они могли сделать это завтра утром, посмотреть объекты и вернуться. Все равно сегодня им вряд ли удастся попасть на объекты до темноты, а значит, смотреть их они будут только завтра. Она пыталась объяснить ему, что лететь сегодня нецелесообразно, но он решительно настоял на своем. Кэрол пришлось подчиниться. Последний раз она видела Кевина Дорована на панихиде по Куртни, но тогда он не решился к ней подойти даже для того, чтобы выразить соболезнования, и поспешил поскорее ретироваться, когда поймал на себе взгляд Джека. Его страх можно было понять, но все же Кэрол в тот момент почувствовала к нему презрение. Рядом с дерзостью и бесстрашием Рэя, никогда ни во что не ставившего Джека, трусость перед ним Кевина, которого один лишь взгляд Джека обращал в поспешное бегство, выглядела в ее глазах особенно жалкой.
Господи, неужели мир так тесен, чтобы натыкаться в нем на тех, кого она когда-то знала, будучи Кэрол! Она была раздосадована и выбита из колеи этой неожиданной встречей. Хотелось собрать вещи и уехать подальше, сбежать, от Кевина и от всех, кого она еще может встретить, и кто узнает в ней Кэрол Рэндэл и, не дай Бог, решит обрадовать ее воскрешением Джека. Но легко было сказать «уехать»! Оставить хорошую должность, оказаться без работы с тремя детьми, куда-то их тащить, снова обустраиваться, в общем, начинать все сначала, бросив все то, чего добивалась полтора года, и только потому, что столкнулась нос к носу с Дорованом, будь он неладен! Нет, главное не паниковать. То, что Кевин узнал о том, что она жива, еще не значит, что он побежит докладывать об этом Джеку или станет всем подряд рассказывать, кто она есть на самом деле. Зачем ему ей вредить? Тем более, если она попросит его молчать.
Немного успокоившись, Кэрол отправилась в аэропорт, где должна была встретиться с ним. Он уже ее ждал. Подарив ей свою самую очаровательную улыбку, на которую только был способен, он непринужденно положил руку ей на талию и повел в зал ожидания.
— Ты, как я вижу, женился? — улыбнулась Кэрол, отстраняясь и поглядывая на его окольцованный палец.
— Да. А ты, как я понимаю, теперь свободна? — с насмешкой парировал он.
Кэрол промолчала. К волнующей его теме он вернулся уже в самолете. Смотря на нее с нескрываемым любопытством, он внимательно изучал ее взглядом.
— Ну, и как это понимать? — ухмыльнулся он.
— Что? — холодно отозвалась Кэрол.
— То, что тебя вот уж полтора года, как похоронили, а ты по миру разгуливаешь и людей пугаешь. Скрываешься, что ли? Прячешься? От кого?
Кэрол так и подмывало бросить ему в лицо, что это не его дело, но она сдержалась, понимая, что лучше не грубить тому, в чьих руках твоя тайна и даже твоя жизнь.
— У меня есть на то причины, Кевин, — уклончиво ответила она.
— Ну, это само собой, разумеется. Просто так себя хоронить никто не будет. Так от кого ты сбежала?
— Ото всех.
— Ого, интересненько! Что, даже от мужа? Хочешь сказать, Рэндэл ходит на твою могилку и не знает, что ты жива?
— Не знает, и надеюсь, никогда не узнает.
— Ничего себе! Круто ты с ним обошлась. Он же, как вроде, любил тебя, за что ж ты его так, а?
— Так было нужно, — отрезала Кэрол, ясно давая понять, что не намерена делиться своими тайнами. — Кевин, я очень прошу тебя…
— Да я понял, без проблем! По старой дружбе и из моей личной любви к тебе, буду нем, как рыба. Не волнуйся.
Откинувшись на спинку кресла, он задумчиво улыбнулся.
— Надо же, как все обернулось, — злорадно проговорил он, явно забавляясь в душе над Джеком. Помолчав, он вдруг спросил:
— А мужчина у тебя есть? Не с любовником ли ты сбежала от муженька?
— Нет, — ответила сквозь зубы Кэрол.
— Ну, сейчас-то ты спишь с кем-нибудь. Ни за что не поверю, чтобы такая женщина была одна. Живешь с мужчиной или просто встречаешься? Или их у тебя много?
— Послушай, Кевин, расскажи-ка лучше о своей жене. Наверное, это изумительная девушка, раз ты ее выбрал.
Но беседовать о жене Кевину явно не хотелось.
— Если у тебя никого нет, то я мог бы… э-э, помогать тебе, заботиться. Тебе, наверное, нелегко приходится. Да и нельзя женщине без мужчины…
— Почему это? — Кэрол устремила на него насмешливый взгляд. — Я прекрасно обхожусь без мужчины. И не я одна. Женщины не так беспомощны, как вы, мужчины, хотите думать.
— Это вы, женщины, хотите думать, что можете жить без мужской поддержки. Не вижу причин тебе отказываться от моей дружбы. Ведь не зря же судьба нас свела, а? К тому же нам предстоит работать вместе.
— Спасибо, Кевин, — улыбнулась признательно ему Кэрол. — Спасибо за заботу, но мне нравится моя независимость и свобода. А тебе есть, о ком позаботиться, теперь у тебя семья. Кстати, дети есть?
— Нет, — буркнул он, раздосадованный и обиженный. — А ты все такая же упрямая, ничуть не изменилась.
— Не обижайся, Кевин, — она ласково положила ладонь на его руку. — Я привыкла быть одна, и твоей жене вряд ли придутся по душе наши отношения. Да я так и не могу. Если ты не считаешь зазорным заводить любовниц, то я для этого не подхожу.
Он угрюмо промолчал.
Из аэропорта они сразу поехали в гостиницу, запланировав посетить участки для будущих зданий завтра, и разместились в разных номерах. Первым делом Кэрол позвонила домой, чтобы узнать у Аманды, как дети. Потом собралась отправиться в душ, когда в дверь постучали.
На пороге появился Кевин.
— Пойдем в какой-нибудь ресторан, поужинаем. Я голоден, как зверь!
Кэрол устало опустила плечи, подняв на него мученический взгляд.
— Кевин, я так устала… Я уже сделала заказ в номер. Поем и лягу спать. Давай сходим в ресторан завтра после того, как посмотрим объекты, и пообедаем, не спеша, с удовольствием. Хорошо?
Он пожал плечами.
— Хорошо. Завтра, так завтра.
Закрыв за собой дверь, он быстро пересек комнату и, схватив девушку, повалил на постель. Не ожидавшая нападения Кэрол попыталась его оттолкнуть, отворачиваясь от страстных поцелуев, но он решительно подавил ее сопротивления, стиснув в сильных объятиях и придавив своим весом.
— Нет! Нет! Отпусти меня! Я не хочу! — она стала яростно вырываться, пытаясь столкнуть его с себя и отталкивая жадно мнущую ее грудь ладонь.
— Плевать! — рявкнул он в ответ и, схватив ее за плечи, с силой встряхнул. — Зато я хочу, поняла? Не дергайся, моя неприступная красавица, не то пожалеешь. Думаешь, я забыл, как ты воротила от меня свой носик, выставляя на посмешище перед всеми, считала меня тебя недостойным. Конечно, ты же была любимицей Куртни, и сам Джек Рэндэл добивался твоей любви, куда уж мне, не дотянуться до такой высокой звезды! Только все изменилось, не так ли? Нет больше Куртни, и Рэндэл больше не твой цербер. Так что нечего нос задирать, теперь по нему и получить можно, и не кому за тебя заступиться, ведь так?
— Скотина! Убирайся отсюда, я закричу!
— Не думаю. Ты же не хочешь, чтобы я обиделся и поехал к твоему мужу сообщить радостную новость о том, что его любимая, из-за которой он так со мной поступил, жива, прячется от него и водит за нос, как последнего идиота, пока он ее оплакивает.
Кэрол замерла, смотря на него широко раскрытыми глазами, которые заблестели от слез.
— Кевин, пожалуйста… не надо. Он же меня убьет.
— Не сомневаюсь. Конечно, за такое и надо убивать. Заставить его похоронить сына… Да мне даже страшно представить, что он с тобой сделает, — он улыбнулся, поглаживая большим пальцем ее губы. — Поэтому мне очень бы не хотелось рассказывать ему о тебе. Ну, что же ты молчишь? Что скажешь?
Улыбнувшись, он наклонился и прижался к ее губам. Кэрол закрыла глаза, задыхаясь от ярости, но в следующее мгновение отвернулась и опять стала вырываться.
— Если ты расскажешь обо мне Джеку, я побеседую с твоей женой! — прохрипела она с ненавистью. — И расскажу ей о тебе! Не думаю, что она обрадуется, узнав, что ты домогаешься других женщин, да еще такими подлыми способами, шантажом и угрозами!
— Я не шантажирую тебя, и тем более, не угрожаю. Просто говорю, что если ты меня обидишь и на этот раз, я больше не останусь безответным. Сколько можно? Хватит. А что до жены, так можешь рассказывать, что хочешь, только она тебе все равно не поверит.
Он стал торопливо расстегивать пуговицы на ее блузке и, не смотря на отчаянные попытки девушки ему помешать, обнажил ее грудь и начал жадно целовать.
— Дерись, дерись, недотрога, все равно уже попалась, — ухмыльнулся он и, когда она попыталась закричать, зажал ее рот ладонью. — Тише, тише, моя хорошая. Спокойней. Не такой уж я и страшный. Тебе понравится. Давай, милая, я сниму с тебя все эти тряпки, ты же не хочешь, чтобы я их порвал, ведь тогда тебе не в чем завтра будет выйти на улицу. Я сейчас уберу руку, но если ты закричишь, я, так и быть, уйду. И прямо отсюда, сейчас же, отправлюсь к Джеку. Ну, договорились? Мир?
Он осторожно убрал ладонь от ее губ и накрыл их своим ртом.
Кэрол позволила ему стащить с себя одежду, и, пока он раздевался сам, сделала попытку ускользнуть, но он поймал ее и уложил на место. А через минуту сопротивляться уже не было никакого смысла…
Когда он ее отпустил, только уязвленная гордость не позволила ей расплакаться. Натянув на обнаженное дрожащее тело покрывало, Кэрол отвернулась, судорожно сжимая челюсти. Видеть довольное блаженное выражение на его лице было противно. В дверь тихо постучали. Преисполненный бодрости и энергии, Кевин вскочил с постели и влез в штаны.
— Одну минуту, пожалуйста!
Кэрол встала и, гордо распрямившись, прошла мимо него в ванную. Он проводил ее вожделенным взглядом, разглядывая прекрасное обнаженное тело, которое она не пыталась больше прикрыть, и сладострастно облизнул губы, с трудом подавив порыв пойти за ней. Поспешно собрав разбросанную одежду и запихнув ее в шкаф, он открыл дверь.
Кэрол долго лежала в горячей ароматной ванне, беззвучно роняя в воду слезы, игнорируя Кевина, который звал ее каждые пять минут, сетуя на то, что остывает ужин. Тщательно терлась мочалкой, чтобы стереть со своей кожи запах его тела и одеколона. Накинув на влажное тело махровый халат, она вышла из ванной и спокойно села за накрытый стол, не останавливая взгляда на не отводящем от нее глаз мужчине. Схватив ее за запястье, он поднес ее кисть к губам и горячо поцеловал.
— Да ладно тебе дуться! Я молодой, симпатичный и богатый, что еще тебе нужно от мужчины?
— Сукин сын, — процедила сквозь зубы она, вырвав у него свою руку. — Недаром ты мне не нравился! Чувствовала за этой наигранной обаятельностью твою подлую душонку!
— Но, однако, ты все-таки согласилась со мной встречаться.
— Потому что меня попросила об этом Куртни. А я на дух тебя не переносила, пока ты не залепил мне глаза, как и всем остальным, своей нежной улыбочкой.
— А твой Джек, стало быть, агнец божий? — усмехнулся он. — Ладно, хватит лаять, ненаглядная. Меня не волнует, нравится это тебе или нет, но с сегодняшнего дня ты принадлежишь мне, и так будет до тех пор, пока мне не надоест. И не дай Бог узнаю, что пускаешь под свою юбку кого-то еще! Уяснила? Вот и восторжествовала справедливость, ты не находишь? Джек увел тебя у меня, сломал мою жизнь, а теперь ты, его жена и любимая женщина — моя шлюха! Ха-ха-ха!
Он расхохотался, а Кэрол, побагровев, вскочила и с размаху влепила ему сильную пощечину. Схватив ее за талию, он усадил ее себе на колени, ничуть не обидевшись, и, не обращая внимания на яростные сопротивления, стал целовать.
— Ну, хорошо, прости меня, это я от злости так сказал. Ведь я так был в тебя влюблен, что так и не забыл. Представляешь, какого мне было, когда Рэндэл тебя отобрал, прямо из рук вырвал, а меня вышвырнул вон, как пса какого-то! Ты же знаешь, как всегда мне нравилась. Если бы я не был женат, я бы даже на тебе женился. А теперь, извини, свой шанс ты упустила. Но я предлагаю тебе не худший вариант — быть моей любовницей. Я хороший любовник, ты только расслабься и позволь мне это доказать. К тому же, я щедрый мужчина. Ты будешь довольна, — он улыбнулся, нежно целуя ее шею и лаская руками обнаженные бедра, распахнув халат.
— Да пошел ты!
— Я не принуждаю, ты не подумай. Ты можешь сама сделать выбор — я или Джек. Только скажи, и я уйду. Так что, мне уйти?
Она промолчала, поджимая дрожащие губы. Тогда он, подхватив ее на руки, поднялся и, забыв о давно остывшем ужине, отнес ее в постель.
Кэрол думала, это никогда не закончится. Он остался в ее номере на ночь, и не выпускал ее из постели весь следующий день, отказавшись ехать на объекты, ради которых, как думала наивно Кэрол, они сюда и приехали. Слишком поздно она поняла, что это была всего лишь ловушка. Ловушка для нее. А до объектов ему вообще не было никакого дела. Но и вечером он отказался возвращаться, чем довел ее до отчаяния.
— Я никуда не спешу, — нагло заявил он. — И не против провести в этом уютном номере еще пару деньков. С тобой, естественно.
— Зато я спешу! У меня работа, и я не хочу быть уволенной из-за твоей прихоти! — дрожа от злости, выпалила Кэрол, теряя остатки хладнокровия и терпения. Ей казалось, что она не выдержит больше ни минуты в его безжалостных объятиях, в которых чувствовала себя вещью, с которой он забавлялся, ни проявляя к ней ни капли уважения, как будто имел купленную им шлюху, с которой мог делать все, что хотел. Его грубоватая страсть была ей отвратительна, его напор молодого и энергичного мужчины, одержимого похотью, обессилил ее и физически и морально, превратившись для нее в настоящую пытку. Она чувствовала себя истерзанной, тело ослабло и ныло от боли и усталости, а его сильные и непрекращающиеся натиски стали причинять ей боль, но он все равно брал ее измученное тело, не веря в ее страдания, и никак не мог насытиться, загораясь страстью от одного взгляда на нее. Кэрол прокляла свою красоту, обрекшую ее на это и подстрекавшую ее мучителя вновь и вновь на нее набрасываться с пугающей ее неистовостью. Он злился на то, что она не отвечает ему взаимностью и страстью, а потом вообще взъярился, когда она стала корчить из себя великомученицу под орудием пытки, уверенный, что она притворяется и хочет его оскорбить и унизить, демонстрируя то, как ей плохо в его объятиях, что он не только не доставляет ей никакого удовольствия, но и причиняет боль. И он ответил ей тем, что тоже попытался унизить своей грубостью и пренебрежением. Но, похоже, он все-таки питал к ней какие-то нежные чувства, время от времени берущие верх над ним, и он с безграничной нежностью, которую можно было бы принять и за любовь, обнимал ее и целовал после безумных любовных поединков на поле боя, в которое они превратили взъерошенную постель и которую два раза пришлось заменить полом, когда они пару раз слетели с кровати во время наиболее яростных схваток. Упав на пол во второй раз, Кэрол больно ударилась и не сдержала слез, побежавших из зажмуренных глаз, но он, не обратив на это внимания, продолжил прерванное неловким падением занятие уже на ковре. Но потом, освободившись на время от страсти, он вытер с ее щек слезы, извинился, осыпал поцелуями ушибленное место и, подняв ее с пола, бережно уложил на кровать. Улегся рядом, прижал ее к груди, зашептал ласковые нежные слова, утешая и успокаивая. А в груди у Кэрол все кипело от ярости и обиды. Она понимала, что если ответит на его страсть или хотя бы сделает вид, удовлетворив его мужское самолюбие, он перестанет себя вести с ней так агрессивно и неуважительно, но она не могла и не хотела это делать, охваченная непримиримой ненавистью. Она терпела и позволяла ему делать с собой все, что он хотел, потому что не видела пока другого выхода, а ужас перед Джеком, достигший предела после того, как тот так безжалостно расправился с Даяной, подавлял в ней все остальное, включая гордость и отвращение. Впрочем, ее отвращение к Кевину было скорее моральным, чем физическим, но этого было более чем достаточно для того, чтобы ее от него отталкивало во всех отношениях. И если когда-то она замечала, что он симпатичный и обаятельный, то теперь ее глаза застила жгучая неприязнь. Она видела только подонка, подлеца, мерзавца и наглеца, воспользовавшегося ситуацией, шантажировавшего ее и принудившего к тому, чего она не хотела, повергнув такому унижению и издевательству. Но в ней было что-то, посильнее страха перед Джеком — это ее материнские чувства, которые ничто не могло сломить, никакие угрозы и запугивания.
— О работе не беспокойся — это я беру на себя. Мы же в командировке, как ни как! Ну, возникли у нас некоторые затруднения, которые нас задержали — Господи, да чего только не бывает, особенно в нашем бизнесе, — успокоил ее он.
— Я должна вернуться к детям! Я просила няню побыть с ними до сегодняшнего вечера, и я должна вернуться! И я вернусь, хочешь ты того или нет! Я не могу бросить детей!
— Детей? — он слегка прищурил голубые глаза, впившись ими в ее лицо, и Кэрол мгновенно раскаялась в том, что так неосторожно проболталась. — Я думал у тебя один сын. Ситуация изменилась?
Кэрол не обратила внимания на насмешку в его голосе. Нет смысла отпираться и скрывать, он все равно узнает, если захочет. А в том, что он захочет, она почему-то даже не сомневалась.
— У меня трое сыновей.
— Трое? Ты шутишь? Когда ты успела?
— Близнецы.
— И сколько им?
— Девять месяцев, если тебя так интересует.
Кевин сделал в уме какие-то подсчеты, и состроил кислую мину.
— А-а, Рэндэловские? — разочаровался он. — Успела подзалететь до смерти, так сказать? И папаша, естественно, не в курсе.
— Нет, папаша не в курсе, — отозвалась холодно Кэрол, нарисовав перед своим мысленным взором образ Рэя и незаметно грустно вздохнув.
— Ну ты даешь, милая! Такая вроде тихая и безобидная с виду, а такое натворила! У Рэндэла трое детей, и жена в придачу, а он об этом даже не знает! Ой, хохма! Молодец, девчонка, храбрости тебе не занимать! Надо же, такое провернуть, и против кого! Против Рэндэла, этого мерзавца, который прихлопнет тебя одной рукой, даже не задумываясь. Не страшно, а?
— Нет, не страшно, — с презрением бросила Кэрол.
— Значит, я могу надеяться на то, что ты со мной по любви и собственной воле? — ухмыляясь, улыбнулся он.
— Я его не боюсь, но это не значит, что я допущу, чтобы он все узнал и вторгся в мою жизнь. А тебе не зазорно шантажом заставлять женщину с тобой спать? Или в твою постель по доброй воле никто не ложится, поэтому ты так поступаешь? Самому-то не противно?
— Не-а. Представь себе, даже приятно. Ох, как приятно! — он подскочил с постели и, поймав девушку, сунул руку под махровый халат и погладил округлую упругую грудь. — Слушай, трое детей, а тело, как у богини… Как тебе удается?
Кэрол лишь фыркнула в ответ и оттолкнула от себя его руку. Потом скинула халат и принялась одеваться, стараясь не обращать внимания на его пристальный жадный взгляд. Он подошел сзади и сжал ладонями ее груди через бюстгальтер, который она успела надеть. Прижавшись к ней, он стал целовать ее плечо и шею.
— Ну, хорошо, мы поедем сегодня, — простонал он. — И я отпущу тебя к твоим детям. Но завтра, прямо с работы, я заберу тебя к себе в гостиницу.
— После работы я забираю Патрика из школы и еду домой, чтобы отпустить няню и самой заняться детьми, — холодно отрезала Кэрол, отстраняясь от него.
— Да к черту этих детей! Мне нет до них дела. Решай свои проблемы, как хочешь, только завтра ты будешь со мной, всю ночь, и послезавтра, и…
— Нет, ночью я буду дома, с детьми! Можешь отправляться к Джеку и рассказать ему обо мне, потому что я не собираюсь жертвовать своими мальчиками ради твоей похоти!
Он вздохнул, задумчиво изучая ее взглядом. Ее решительность была непреклонна.
— Дети, дети! — раздраженно фыркнул он. — И на фига ты их нарожала, только мешаются! Даже на личную жизнь времени нет! Что ж, теперь могу и поверить, что у тебя действительно нет мужика. Но это не дело. Нельзя так. Ладно, не напрягайся, придумаем что-нибудь. Я не позволю, чтобы дети стали нам помехой. Например, если ты не можешь уйти из дома, я сам могу прийти. Слушай, а это идея! Может, мне забрать вещи из гостиницы и переехать к тебе?
Кэрол взвилась, как змея, в которую швырнули палку.
— Ты что, спятил? Да ни за что! Даже не вздумай! У меня уже сын большой, он все понимает! Он не потерпит в доме мужчину. И я не хочу. Как я буду выглядеть в его глазах… Нет, это исключено.
— Господи, да сколько ему там лет-то, сыну твоему? Что он понимает? И вообще, это не его дело. Если он у тебя такой понятливый, то должен уяснить, что у мамы должна быть своя личная жизнь, в которую он не имеет права совать свой нос. Объясни это ему. Дети должны знать свое место.
— Не надо меня учить, как мне воспитывать своих детей! Я сказала нет, значит нет! Ноги твоей не будет в моем доме, ясно? Ну, ты и наглец, Кевин, слов просто нет! Отправляйся в свой дом, к своей жене, и не лезь ко мне, к моим детям, в мой дом!
— Хорошо, будем встречаться на нейтральной территории. Завтра уйдешь с работы пораньше, поедем в гостиницу, а потом поедешь к своим детям. Не пытайся меня избегать или водить за нос. И уясни одну простую вещь, и чем быстрее ты это сделаешь, тем будет лучше — ты теперь моя собственность. Мы будем видеться, когда я пожелаю, и я не хочу больше ни слова слышать о детях или о чем-нибудь еще, что может нам препятствовать. Я даю тебе время подготовить твоего старшего сына к знакомству со мной, потому что я буду приходить в твой дом и буду в нем оставаться столько, сколько захочу. Я все сказал. А теперь иди ко мне, моя куколка, моя красавица, и будь со мной ласкова, даже если ты устала. И тогда мы после сразу же отправимся домой. А если ты опять меня обидишь, я наплюю на все, и мы останемся здесь еще на два дня. Или до тех пор, пока ты не перестанешь ломаться.
Подавив в себе все чувства и эмоции, Кэрол хладнокровно подарила ему свои ласки, о которых он просил. И хоть она не проявляла никаких стараний, даже наоборот, постаралась, чтобы больше ее ласки ему не захотелось, его бросало в дрожь от одного ее прикосновения, и он стонал от удовольствия, в огне своей животной страсти не замечая ни холодности, ни скупости ее ласк, даже от самых незначительных получая удовольствие, не говоря уже о ласках посмелее, которые заставили его всего взмокнуть от пота, пробившего его от макушки до кончиков пальцев. Кэрол с удивлением и неудовольствием поняла, что он остался доволен и испытал больше наслаждения, чем ей того хотелось. Удовольствию охваченному похотью мужчины можно помешать, наверное, только причинив ему боль. Но это бы «обидело» его, и он не отпустил бы ее домой, как обещал. А так, удовлетворенный и довольный, он позвонил в аэропорт и заказал билеты. А Кэрол облегченно вздохнула и стала собираться в дорогу.
Домой она приехала в отвратительном настроении, ужасно злая, расстроенная и подавленная. А когда Аманда сообщила, что Джеймс заболел, Кэрол почувствовала, что она окончательно выбита из колеи. Взяв мальчика на руки, она прижала его к груди и коснулась губами горячего лобика. Малыш захныкал. Аманда пристально наблюдала за ней.
— Ты ужасно выглядишь, — заметила она. — Ты сама не заболела?
Кэрол слегка качнула головой, не отрывая губ от лобика ребенка.
— Что-то случилось? — осторожно поинтересовалась Аманда. — Может, мне остаться?
— Нет, Аманда, ты можешь идти. Спасибо. Завтра я побуду дома, на работу не пойду, так что не приходи.
— Хорошо. Но если я понадоблюсь, звони.
Улыбнувшись, Аманда ушла. Уложив Джеймса в кроватку, Кэрол потрогала лобик Криса, проверяя, нет ли у него жара. Патрик умиротворенно спал в своей постели и, осторожно поцеловав его в густые мягкие волосы, присела около Джеймса.
Всю ночь она не спускала с рук капризничающего малыша, а утром вызвала доктора. Она понимала, что брать сейчас больничный неприемлемо и это может грозить увольнением, но, тем не менее, позвонила и сообщила, что будет отсутствовать несколько дней. В глубине души она была рада тому, что не придется ходить на работу и видеть Кевина. Пока он там, ей категорично не хотелось показываться в офисе. Она спрячется от него в стенах своего дома и, ухаживая за детьми, подумает над сложившейся ситуацией, над тем, как из нее выкрутиться. Быть рабыней Кевина она не собиралась. Хотелось собрать вещи и сбежать, но Кэрол гнала прочь от себя этот безрассудный порыв. Сбежать, значило позволить Кевину разрушить свою жизнь, которую она с таким трудом пыталась наладить эти полтора года. Нет, нужно придумать что-то, чтобы он отвязался, оставил ее в покое и не отравлял ее и без того горькое существование своими угрозами. Может быть, все-таки уступить, покориться и подождать, когда он потеряет к ней интерес и отстанет? А если он все-таки сообщит Джеку о них, даже если она выполнит все требования, чтобы позабавиться или намеренно навредить? Кевин мерзавец, в этом она уже убедилась, к тому же он не забыл нанесенные ему обиды, и вполне можно ожидать, что он, позабавившись с ней вволю, натравит на нее Джека, чтобы отомстить им обоим, и повеселиться, наблюдая за их разборками.
Ее размышления прервал звонок в дверь. Кэрол поспешила открыть, думая, что приехал доктор. Увидев перед собой Кевина, она на мгновенье застыла на месте, покраснев от гнева и раздражения. Он бесцеремонно шагнул мимо нее, переступая порог. Кэрол схватила его за руку, остановив, и преградила дорогу.
— Я тебя не приглашала! — зашипела она. — Что ты здесь делаешь? Я же сказала, чтобы ты не приближался к моему дому!
— Что все это значит? — рявкнул он в ответ. — Почему не вышла на работу? Прячешься от меня?
— У меня заболел ребенок!
— У тебя есть няня! Она что, не может присмотреть за ребенком?
— Он еще совсем маленький, я не могу оставить его, когда он болен! Я мать, и я должна заботиться о своих детях! Уходи, Кевин, сейчас должен прийти врач. Мы увидимся с тобой позже, через несколько дней, когда Джеймсу полегчает.
— Не пытайся сделать из меня дурака, Кэрол. Все, чего ты добьешься, так это разозлишь меня еще больше. Я пришел к тебе в гости, так что пригласи меня войти. Между прочим, это не вежливо, заставлять гостя торчать у порога!
Сдвинув ее в сторону, он вошел в дом. Задыхаясь от бешенства, Кэрол кусала губы, впившись пальцами в ручку двери и прожигая его разъяренным взглядом. Окинув взглядом комнату, он сморщил нос.
— М-да, не дай бог весть какие апартаменты. И какого это, жить в этой лачужке после Рэндэловского особняка? Я знаю, что к роскоши привыкают легко, а отвыкают? Какого это с золотого трона свалиться в пыль?
Кэрол не ответила, не отводя от него тяжелого взгляда.
— А еще говоришь, что сама можешь о себе позаботиться, что мужчина тебе не нужен. Как насчет новой квартиры, попросторней и попривлекательней этого убожества, в котором ты сейчас живешь, а?
— Нам с Патриком здесь нравится, и мы не собираемся никуда переезжать.
— А мне здесь не нравится! Я что должен приходить сюда, в этот убогий крохотный домишко? Да собачья будка и то просторнее! Извини, дорогая, но статус не позволяет мне переступать порог подобных низкопробных жилищ.
— Ну, во-первых, ты его уже переступил, а во-вторых, ничто не мешает тебе сделать это еще раз, только в обратном направлении, и убраться отсюда!
— Ты мне грубишь? Не испытывай мое терпение, девочка. Я сейчас развернусь и уйду, и ты сама знаешь, что тогда будет. И учти, ты сама будешь виновата, только ты.
— Кевин, я выбита из сил, я всю ночь ходила по комнате с ребенком на руках, пытаясь его укачать, глаз не сомкнула, я расстроена и измучена. Все, о чем я могу сейчас думать — это о моем больном малыше. Пожалуйста, уходи. Сейчас мне на самом деле не до тебя. Дай мне пару дней, Джеймс поправится, и я буду в твоем распоряжении. А сейчас я жду доктора и… уходи, Кевин. Иди.
— Хорошо, я уйду, но только после того, как ты уделишь мне немного времени, — он притянул ее к себе, но Кэрол яростно вырвалась.
— Ну я же сказала!.. Подожди пару дней.
— Почему я должен ждать? Твои проблемы, твои дети меня не волнуют. Твой сын не при смерти и ничего с ним не станется, если ты оставишь его на полчаса.
— Сейчас придет врач! Отпусти меня, я же сказала нет! В другой раз!
— Да помолчи ты уже… — фыркнул он, вжимая ее в стену. Кэрол пыталась его оттолкнуть, когда внезапно Кевин вскрикнул от боли и, дернувшись, обернулся.
— Отпусти мою маму, — услышала Кэрол голос Патрика, ледяной, спокойный, бесстрашный. И никогда она не слышала раньше, чтобы в его голосе было столько злобы, которую, как казалось, он с трудом контролирует.
Кевин отступил, и она увидела мальчика. Глаза ее пораженно раскрылись, когда она разглядела, каким взглядом он смотрит на Кевина. Внутри у нее все сжалось. Никогда не замечала она у сына такого жуткого, такого страшного взгляда, который так странно смотрелся на маленьком детском личике. Кевин сначала выругался, а потом замер под взглядом черных неподвижных глаз, впившихся в него странным застывшим взглядом, пробирая до самых костей.
— Черт, — вырвалось у Кевина. — Он укусил меня!
Подняв руку, он задрал рукав и посмотрел на предплечье.
— Кэрол, взгляни, он чуть не вырвал у меня кусок мяса! Гляди, как прикусил… кровь… Дьявол, это же звереныш какой-то! Пацан, ты что, больной?
Патрик не отвечал, не отрывая от него глаз. Неподвижный взгляд и застывшее лицо заставило Кэрол подумать о том, что он действительно похож сейчас на хищника, замершего перед нападением, что он сейчас оскалится, зарычит и бросится в атаку, чтобы растерзать, разорвать, уничтожить…
— Сыночек, все в порядке. Это… это человек, с которым я работаю. Мы просто немного повздорили…
Мальчик не двигался, казалось, он даже не слышит, что она ему говорит. А Кевин вдруг смутился, растерялся под взглядом мальчика, увидев, как сильно тот похож на Джека. Словно сам Рэндэл смотрел на него своими невыносимыми пронзительными глазами, и на мгновенье сердце Кевина сжал страх, который он до сих пор питал перед ним. Мужчина попытался изобразить улыбку.
— Привет, Рик. Я Кевин, друг твоей мамы, — он протянул мальчику руку, которую тот проигнорировал, тщательно и настороженно разглядывая незнакомца.
— Неправда. У моей мамы нет друзей.
— Теперь есть. Теперь я стану и твоим другом.
— Нет. И с мамой вы дружить не будете.
— Почему? — изумился Кевин непреклонности и властности, прозвучавшим в голосе ребенка.
— Нам не нужны друзья.
— Ты не прав. Друзья всегда нужны.
— Нет.
— Хорошо, это твое личное мнение. Тебе, может быть, и не нужны, но твоей маме нужны. Ей одиноко, ей нужна поддержка…
— У нее есть я.
— Ты — это само собой, но ведь ты сын, а…
— Моя мама не будет тебя любить, не будет с тобой встречаться. Ни с тобой, ни с кем другим. Оставь ее в покое и не приходи больше сюда, никогда.
Лицо Кевина слегка перекосило от ярости.
— Малыш, иди в свою комнату, поиграй. Разве мама не учила тебя не вмешиваться во взрослые дела? Я буду дружить с твоей мамой, буду приходить сюда, и тебе придется с этим смириться, нравится тебе это или нет. Так что лучше тебе все-таки быть со мной более дружелюбным. А теперь беги к своим братишкам, нам с мамой надо поговорить. И не вмешивайся больше.
Черные глаза Патрика загорелись, но ни один мускул не дрогнул на лице.
— Если ты сейчас не уйдешь, я позвоню папе и расскажу ему, что ты обижаешь меня и домогаешься мамы. Расскажу, как ты хватал ее руками и как грубил мне. Ну, может, слегка приукрашу, чтобы папа разозлился посильнее.
Кевин побледнел и в замешательстве перевел взгляд на Кэрол.
— Если я захочу позвонить отцу, она не сможет мне помешать, — резко бросил Патрик. — И я позвоню, если не оставишь нас в покое. Я не собираюсь терпеть таких ублюдков, как ты, не позволю тебе командовать в моем доме и досаждать моей маме. Я еще спрошу у мамы, не обидел ли ты ее, и если да, то уже точно позвоню папе. Он любит нас и разорвет тебя на кусочки за то, что обижал меня и приставал к маме.
Кевин продолжал сверлить Кэрол взглядом, но та молчала. Она не могла понять, блефует Патрик или нет, но понимала, что если он на самом деле решит позвонить отцу, она не сможет этому помешать, разве что запереть ребенка в комнате без телефона и не выпускать его оттуда. Разглядев на ее лице растерянность и тень страха, Кевин сообразил, что мальчишка вряд ли относится к разряду послушных и легко управляемых детей. Да по нему это и видно было. Мальчишка злой, упрямый и своевольный, даже в свои годы считает себя главным, позволяя себе распоряжаться матерью, вмешиваясь в ее дела и личную жизнь, подчиняя себе и своей воле. Одним словом, сын своего отца, Рэндэловский выродок, ни в чем не желающий отставать от своего папаши, мини-Джек, с таким же опасным жестоким взглядом и обманчиво симпатичным лицом, за которым скрывалась безобразная морда урода, чудовища. Даже глаза те же, двуцветные, то серые, то черные. Сходство с Джеком так действовало на нервы, что Кевин почувствовал, что в нем нет ни малейшего желания видеть этого мальчишку, неприязнь к которому он остро почувствовал в первое же мгновенье, как будто перед ним был сам Рэндэл, которого он ненавидел и боялся всем сердцем. Вместе с неприязнью к Джеку, которую он перенес на его сына, он ощутил и унизительный страх, и это вызвало в нем прилив раздражения и досады. Кевин был уверен, что Кэрол даже под страхом смерти не свяжется с мужем, наоборот, сделает все, чтобы он не узнал об ее существовании, потому что сама боится его сильнее смерти. Но пацан-то не боится, у него нет на то причин. Он всего лишь ребенок, и не может до конца понимать, если вообще понимает, всю ситуацию и опасность, которой подвергнет свою мать, сообщив отцу, что они живы и здоровы. Конечно, разве может ребенок подумать, что его папа может сделать что-то плохое маме, для него естественно обратиться за помощью и защитой к отцу, не догадываясь, что тот расправиться при этом с нею. Впрочем, и их обидчика Джек без внимания не оставит, в этом Кевин не сомневался. При мысли о том, что Рэндэл узнает, что он спал с его женой, у Кевина зашевелились на затылке волосы. С той минуты, когда уложил Кэрол в постель, он блефовал, уверяя, что сообщит о ней Джеку, если она не подчинится. Он мог сообщить до того, как сделал ее своей любовницей, теперь же он рисковал своей шкурой возможно еще больше, чем ее, в случае если Рэндэл встретится с нею. Кто знает, может, Рэндэл простит ее, ради детей или потому что любит, и уж тогда она нажалуется своему муженьку на него, Кевина. Даже если Джек и не простит ее, узнав, что она жива, он вполне может узнать и о том, что он, Кевин, с ней спал. Рэндэл обладал поразительным талантом докапываться до сути, а в данном случае ему стоит просто узнать, что они работали вместе, вдвоем ездили в командировку и сутки вместе провели безвылазно в одном номере. Этого будет более чем достаточно, для того, чтобы Кевин распрощался со своей драгоценной жизнью, задев Рэндэловское честолюбие и гордость. И все это может осуществиться, стоит лишь этому безрассудному противному мальчишке взять трубку и наябедничать своему папаше.
— Хорошо, я уйду, — примирительно проговорил Кевин, обращаясь к мальчику. — Только я хочу, чтобы ты понял, что я тебе не враг, и маму твою я не обижу. Наоборот, я хотел вам помочь.
— Ты врешь. Убирайся из моего дома и не подходи больше к моей маме, или ты очень пожалеешь, — не скрывая своей неприязни, процедил сквозь зубы Патрик, прожигая его ненавистным взглядом.
Обескуражено пожав плечами, Кевин повернулся к двери.
— Кэрол, проводи меня, — бросил он небрежно.
Но когда они оказались на улице, он в ярости схватил ее за плечи, побагровев от ярости.
— Послушай, ты, усмири своего звереныша, или хуже будет! Я не собираюсь терпеть хамство этого сопляка!
— Мальчик трудный, я не могу заставить его делать что-то против его воли. Он не подчинится.
— Мне плевать! Я хочу, чтобы в следующий раз, когда я пришел, он сидел в своей комнате тихо, как мышь, и не высовывался. Еще какой-то щенок будет мне угрожать! Это даже смешно!
— Смешно, особенно если он позвонит Джеку, — мрачно отозвалась Кэрол.
— Думаешь, он может это сделать?
— Он сделает это. Разве ты сам не видел, какой у него нрав?
— Поговори с ним, объясни, что этого нельзя делать… Господи, да в конце-то концов, это всего лишь ребенок!
Кэрол безнадежно покачала головой.
— Бесполезно. Когда он отстаивает свои интересы, он идет на все. А когда он считает себя обиженным и ущемленным… я давно поняла, что ему лучше уступить, чем противостоять. Он очень похож на Джека.
— Да уж, я заметил! — фыркнул Кевин. — И все же, тебе лучше усмирить своего малыша. Иначе это сделаю я, по-своему, и тогда не обижайся. И мой тебе совет — надо лучше воспитывать ребенка, тогда не будут вырастать такие неуправляемые мерзавцы, как Джек, считающие, что они вершители человеческих судеб! Исправляй свое дьявольское отродье, пока еще не поздно, или придет время, и обольешься ты горькими слезами из-за своего сыночка. Даю тебе два дня, занимайся детьми, или приду я и сам ими займусь. Твоему неуправляемому сыночку нужна всего лишь жесткая мужская рука, чтобы сбить его норов и сделать послушным и уважительным.
На губах Кэрол мелькнула насмешка.
— Чему ты улыбаешься? — удивился он.
— Когда Патрику было четыре года, он в драке килограммовой гантелей размозжил лицо своему обидчику. В пять лет он откусил нос учителю физкультуры за то, что тот дал ему оплеуху. Интересно будет посмотреть, что он сделает с тобой, когда ты попытаешься «сбить» его норов.
Кевин изумленно молчал, не понимая, шутит она или говорит правду.
— И ты этому улыбаешься? Если это правда, то твоему сыну место в дурдоме, — он поморщился, коснувшись места, куда укусил его мальчик. — А еще лучше — в клетке в зверинце.
— Мой сын просто защищается, поэтому я тоже дам тебе совет — лучше его на это не провоцировать.
— Кэрол, я вижу, ты забавляешься надо мной. Не зли меня. Я нашел управу на тебя, найду и на твоего ублюдка. Если он будет мне мешать, я отправлю его куда-нибудь подальше, в интернат какой-нибудь, и ты не сможешь мне помешать. Ты будешь делать все, что я тебе скажу, или твои дети останутся без мамы, когда сюда примчится Рэндэл! Хочешь сделать несчастными своих детей?
Кэрол промолчала, а он развернулся и, задыхаясь от бешенства, зашагал к своей машине. Вернувшись в дом, она увидела Патрика на том же месте, где он стоял, когда она вышла. Казалось, за все это время он не пошевелился, ожидая ее возвращения. Присев перед ним, Кэрол нежно взяла его за плечи и заглянула в глаза.
— Сыночек…
— Я не позвоню папе. Но только скажи мне правду. Ты хочешь с ним встречаться? Он тебе нравится?
— Нет. Нет!
— Я верю тебе, потому что видел, как ты вырывалась, когда он тебя обнимал. Не бойся его, мама. Никого не бойся. Папа далеко, но у тебя есть я. Я тебя не дам в обиду, я могу тебя защитить. Только ты не скрывай, рассказывай мне все, говори, кто тебя обижает. Этот… тип, он ведь обижает тебя?
— Нет, Рик, он не обижает меня. Ты просто неправильно все понял. Я тебе объясню…
— Не надо, — Патрик нахмурился. — Ты все равно ничего мне не скажешь. Ты считаешь меня маленьким, думаешь, что я ничего не понимаю, что я беспомощный и не смогу за тебя постоять. Только я могу! Вот увидишь!
— Рик!
Но он уже вырвался и бросился на улицу. Кэрол выскочила следом, и Патрик, обернувшись, выкрикнул ей со свойственными ему вызовом и злостью:
— Мне не нужно звонить отцу, потому что я сам могу нас защитить!
— Рик, сыночек, ты не прав, я совсем не думаю, что ты маленький и ничего не понимаешь. Я знаю, что ты смелый, сильный и умный, что ты такой же, как папа. Пожалуйста, не обижайся на меня. Иди ко мне. Можно я тебя обниму?
Патрик медленно подошел к ней и снисходительно кивнул, позволив матери заключить себя в объятия, что случалось довольно редко. Он даже погладил ее по голове, властно, покровительственно, рукой сильного, утешающего слабого.
— Ничего и никого не бойся, мама. У тебя есть я, не забывай.
— Я знаю, Рик. Спасибо тебе. Если бы не ты, не знаю, как бы я со всем этим справилась… Наверное, я просто не смогла бы жить, нести это бремя, это проклятие, от которого так устала. Ты лучший сын, которого можно только желать.
Губы мальчика тронула довольная счастливая улыбка.
— Я тоже люблю тебя, мам. И у нас все будет хорошо. Скажи только… — он помолчал. — Ты все еще любишь папу?
Сердце Кэрол пронзила боль, которая отразилась в ее глазах, хоть она об этом и не подозревала. Но Патрик успел заметить эту боль.
— Люблю. Я всегда буду его любить.
— И ты… никогда не будешь с другим? Ты не предашь его, даже если никогда вы не будете больше вместе?
Кэрол попыталась скрыть свое замешательство под нежной улыбкой.
— Разве ты видишь рядом со мной других мужчин?
— Да, сегодня увидел.
— Но ведь ты сам видел, что я его отвергала.
— Да, и ты будешь делать так всегда?
Он пристально смотрел на нее слегка прищуренными глазами, в которых полыхал требовательный и суровый огонь, не оставляя никаких сомнений в том, какой ответ ему нужен. В этот момент Кэрол поняла, что он никогда не простит ей предательства ему, его богу, отцу, кем являлся Джек. Что он хочет видеть ее в одиночестве, в тоске и страданиях по нему, любящую, верную, не замечающую никого из мужчин и думающую только о муже.
— Ты красивая, к тебе будут приставать, как сегодня этот… тип, но тебе ведь никто не нужен, кроме папы, так ведь? Таких, как папа, больше нет, он самый лучший, самый сильный, самый умный, самый красивый… ну, если не брать в расчет Рэя, но он не считается. Тебе никто не может понравиться после папы, да?
— Мне никто не нужен, кроме тебя, Джеймса и Криса. Вы единственные мужчины в моей жизни, и других мне не надо.
Патрик удовлетворенно кивнул.
— Если к тебе опять будет приставать этот тип, или кто-нибудь другой, скажи мне. Обязательно, слышишь? Я с ними разберусь.
— Хорошо, — серьезно ответила Кэрол и, воспользовавшись снисходительностью мальчика, поцеловала его в щеку, чего обычно он ей не позволял.