Вернувшись домой, Джек молча выслушал рассказ Норы, потом Хока и Шона о том, что произошло, пока его не было, и, ничего на это не сказав, поднялся в спальню.
Кэрол полулежала в постели, уткнувшись в книгу, и даже взгляд не подняла, когда он вошел.
— Привет, — спокойно сказал Джек, задержав взгляд на оголенной длинной ноге, с которой соскользнул пеньюар. Кэрол не ответила, поправила халат, спрятав ногу, продолжая смотреть в книгу.
Отвернувшись, Джек снял пиджак и галстук и отправился в душ.
Опустив книгу, Кэрол долго грустно смотрела на приоткрытую дверь душа, гадая, что ему успели наговорить его прихвостни, и почему он такой спокойный. Неужели выходки жены-психопатки его больше не удивляют и не возмущают? Или это всего лишь затишье перед бурей?
Медленно Кэрол встала и, накинув на плечи плед, вышла на большой балкон.
Окна их просторной красивой спальни вместе с балконом выходили на океан. Кэрол любила смотреть на океан, любоваться закатом. Когда-то они делали это вместе. Джек любил океан, любил этот дом, который подарила им на свадьбу Куртни, не поскупившись на его мечту. И Кэрол любила, даже теперь, несмотря на то, что этот дом стал ее тюрьмой. Этот дом был наполнен самыми счастливыми годами ее жизни, ее любовью и счастьем. Она ощущала острую и невыносимую тоску по тем временам и тем чувствам. По той Кэрол, какой тогда была, по тому Джеку.
Сколько раз ей приходилось преодолевать искушение прикоснуться к нему, когда он спал рядом, погладить густые темные волосы, коснуться его губами, обнять, прижаться к нему со всех сил. Но ни разу она не поддалась этому искушению. Когда он сам по привычке во сне обнимал ее, она не противилась, позволяя себе в такие моменты помечтать. Ведь она была уверена, что никогда этого не будет, что когда-нибудь они снова будут вместе. Но по сути они и не были «вместе», как раньше. Они спали в одной комнате, в одной постели, но никогда еще не были такими далекими, такими чужими. Кэрол не понимала, зачем он все это делает, зачем привез ее сюда и держит подле себя. Он ее ненавидел, это было очевидно. Не понимала, почему он не хочет просто ее отпустить. Из вредности, злобы и желания отомстить и наказать. Так она думала. И даже не сомневалась, что он так и сделает. А его злобная и агрессивная страсть, которой он ее безжалостно изводил, удивляла и заставляла недоумевать. И чем больше она ему противилась и сопротивлялась, тем сильнее он напирал. Он больше не бил, но все равно был груб, демонстрировал презрение и полное пренебрежение, как будто она была не женщиной, даже не человеком, а вещью, с которой он мог делать, что угодно. Это возмущало Кэрол, приводило в ярость, она отказывалась принять такое отношение, такое обращение, и сопротивлялась всему этому с не меньшей злостью и агрессией, чем у него. Ни разу она не отдалась ему добровольно, сопротивляясь изо всех сил. Ему приходилось драться с ней и пристегивать наручниками к спинке кровати, чтобы она ему не мешала. Бывали моменты, когда она с трудом сдерживалась от того, чтобы не расплакаться. Она видела, что ему нравится так с ней обращаться, нравилось ее ломать, унижать, в отместку за свое уязвленное самолюбие, демонстрировать ей ее беспомощность перед ним, свою власть над ней. И тем более нелепо выглядело, как после всего он, пренебрежительно и равнодушно отвернувшись от нее, уснув, разворачивался во сне и с нежностью прижимал ее к себе, как раньше. И в такие моменты ей хотелось забыть обо всем и поддаться своим чувствам, тоже его обнять. Но она этого не делала. По крайней мере, пока не засыпала. Просыпались они почти всегда в объятиях друг друга, и тут же отодвигались друг от друга, делая вид, что этого не было. Бывало, что Джек даже грубо ее от себя отталкивал, как будто это она к нему сама прилипла, а он этого вовсе не хотел.
Они почти не разговаривали друг с другом. Он иногда делал попытки завести разговор, в основном, чтобы расспросить, как удалось ей сбежать и прятаться все это время, как жила и что с ней происходило. Его мучило любопытство, Кэрол видела это. Но она молчала, не отвечая на его вопросы. Его это злило. Как-то он даже начал расспрашивать ее о Тиме, как можно спокойнее, тщательно сдерживая эмоции, но не дождавшись от нее ответа, все-таки сорвался и грубо швырнул ее на кровать, с трудом подавив порыв ударить. Сев на нее сверху, он схватил ее за волосы и поднял к себе ее лицо.
— Любишь его? — едва слышно выдавил он, заглядывая в ее глаза.
Кэрол лишь стиснула челюсти, не отводя глаз и вызывающе выдерживая его взгляд. Тогда он стиснул ее горло.
— Отвечай! Или убью!
— Ну, убей, — почти равнодушно отозвалась она, даже не пытаясь защититься. Его пальцы ослабили хватку.
— Надо же, как быстро ты меня забыла! — с болью, которую не сумел скрыть, бросил он, отстраняясь. Кэрол села и отвернулась, ничего на это не ответив. Он молчал, смотря на нее.
— Ты меня больше не любишь? — прошептал он. — Хоть на это вопрос ты можешь мне ответить?
— Нет, Джек, не люблю, — твердо сказала Кэрол.
— Посмотри на меня.
Собрав в себе всю обиду и ненависть к нему, она обернулась, стараясь, чтобы только они и отразились в ее глазах. А он вдруг обнял ее и привлек к себе.
— А я люблю, — шепнул он и погладил ее по щеке, ласково, с нежностью. Потом наклонился и поцеловал, мягко, с чувством, как когда-то, когда между ними все было хорошо. И сердце Кэрол заныло от нестерпимой боли, а глаза защипали от слез. Оторвавшись от ее губ, он снова заглянул ей в глаза. И вдруг грубо оттолкнул.
— Ты врешь! Дура, с каких это пор ты себе возомнила, что можешь меня провести? Я тебе не этот сопляк, которому ты лапши на уши навешала! Он был уверен, что у вас любовь? Поверил, что ты меня больше не любишь? Вот идиот! А ты, не стыдно обманывать мальчика? Он и не понимает, что ты его просто пожалела, подобрала, никому не нужного, жизнью и женщинами обиженного уродца! Лучше бы морду ему исправила за те деньги, которые выложила за операцию этой девчонке! Не стыдно с таким встречаться? Привыкла уже к тому, что пальцем в тебя тычут?
Кэрол побледнела от ярости.
— Заткнись! Не трогай Тимми, слышишь! На себя посмотри, это ты урод, пусть не снаружи, но зато внутри! А с Тимми все в порядке, он нравится женщинам, нравится мне! И мне нравятся его шрамы, понял?
— Да ну? Что-то не верится. Когда трахалась с ним, глаза закрывала? Или ему морду прикрывала, чтобы не видно было красоту его? Кому из вас приходилось надевать мешок на голову, как Кейт тогда мне в подвале надела? Или вы по очереди его надевали?
Он рассмеялся. Бледное лицо Кэрол начало медленно наливаться кровью, глаза горели, с ненавистью испепеляя его взглядом.
— Ага, злишься! Значит, угадал! — он ткнул в нее пальцем и расхохотался.
Кэрол с силой ударила его в грудь руками, толкнув.
— А что, нормального любовника слабо было найти? Или никто не захотел? Потому и спуталась с тем, кто сам никому не нужен? И слепили себе из говна любовь! А что, если подумать, вполне подходящая парочка! Шлюшка из дешевого борделя и подзаборник с обезображенной мордой.
Кэрол застыла, смотря на него неподвижным взглядом.
— Теперь до меня дошло, почему меня постоянно спрашивают, как я мог на тебе жениться. И вправду — как я мог? На тебе?! На мрази, вылезшей из грязного притона, на которую люди плевали с отвращением, отворачивались, как от мусора, потому что даже от одного взгляда на нее уже появлялось ощущение, что запачкался. Мать и вправду умывала тебя в унитазе? Фу! — Джек с омерзением передернул плечами. — Если бы узнал об этом до того, как прикоснулся к тебе в первый раз, никогда бы этого не сделал! А ведь тот шофер, которого ты обслужила, был не единственный, признавайся! Были и другие, правда? Ты успела побывать настоящей проституткой, прежде чем Рэй тебя забрал! Что ты со мной сделала, дрянь? Где были мои глаза, моя голова? Я же знал, что ты все равно станешь такой же, как твоя мать! Шлюха, маньячка чертова, психопатка, убийца! Нет, чтобы быть благодарной, что я тебя взял, из говна вытащил, так нет же, свинья она и есть свинья, все равно обратно в грязь полезет. И все, что рядом выпачкает!
— Из говна меня вытащили Рэй и Куртни, а не ты, — тихо возразила Кэрол. И это было единственное, чему она возразила. На все остальное, что он сказал, она ничего не ответила, только опустила глаза, чтобы он не увидел ничего из того, что в них сейчас могло отразиться. А он внимательно наблюдал за ее реакцией, хорошо понимая, что значат его слова и что они сейчас с ней делают. Но она стойко это выносила, не подавая никакого вида, что его слова причиняют ей какую-либо боль. Притворялась, что ей все равно. Только Джек все равно знал, что это не так. Знал, что чем молчаливее была ее реакция, тем сильнее была ее боль. Все свои силы она собирала на то, чтобы выстоять, выдержать удар и скрыть свою боль, на то, чтобы немедленно дать сдачу сил у нее в такие моменты не оставалось. И, надо отдать ей должное, сносить удары она умела, даже не покачнувшись. Самообладание ее в такие моменты было поразительным. Джека это раздражало. Почему она не кинется на него с кулаками, как любила делать в последнее время, почему не спорит и не кричит, не оскорбляет и не бьет в ответ? Почему не молчала, когда он говорил о Тимми, защищала, не позволяя оскорблять? Почему умолкла, когда он прошелся по ней, не пытается что-то сказать в ответ, защититься? На самом деле Джек никогда так не думал, как сказал, он просто не смог преодолеть желание сделать ей больно, унизить, оскорбить. Ему хотелось ее растоптать, размазать, уничтожить, он не мог справиться со страшной ревностью, которая его одолевала, испытывал непреодолимую потребность выплеснуть все это из себя. Ему хотелось ее убить. Его приводило в ярость то, как остро он на это реагирует, бесила собственная боль и то, что не может ее преодолеть. Не может наплевать на эту сучку, перешагнуть через нее и ее предательство, пойти и найти себе другую женщину и забыть о неверной жене в ее объятиях. А ее вышвырнуть вон из своего дома, из своей жизни. Он злился, что, несмотря ни на что, продолжает ее любить, и собственные страдания были ему противны, отвратительны… и сам он себе был отвратителен из-за того, что был таким слабаком. Он всегда считал отца жалким из-за того, что тот так и не забыл мать и не смог построить отношения с другой женщиной. А теперь досадовал на то, что и сам оказался таким же. Да, ему могли нравиться другие женщины, но ни одну из них он не хотел видеть рядом с собой постоянно, впустить в свой дом, сделать частью своей жизни. Всегда он держал женщин на расстоянии, на уровне постели, не пуская дальше, так было до встречи с Кэрол и после. Она стала исключением, почему именно она, Джек не знал. И он не мог вырвать эту любовь из своего сердца, как бы не старался, ни до женитьбы, ни после того, как она якобы погибла. И даже сейчас. Но сейчас в нем смешались два чувства, любовь и ненависть к ней, и эти чувства сводили его с ума, сжигая всего изнутри, и он метался между ними, пытаясь подавить любовь и отдавая предпочтение ненависти, надеясь с ее помощью избавиться от этой проклятой любви. Но у него не получалось. Интересно, после смерти матери отец освободился от своей привязанности к ней? Если умрет Кэрол, станет ли ему легче, избавится ли он от этой любви, сможет ли жить нормально? Если умрет по-настоящему, конечно, так, чтобы он был в этом уверен. Джек задавался этим вопросом, размышляя над тем, как избавиться от этой зависимости. От этой женщины, будь она проклята. Он знал, что будет больно, если она умрет, но может потом он успокоится и освободится? Но какие-либо решения он пока откладывал на потом, потому что сейчас не был к этому готов. Проблема была в том, что ему вовсе не хотелось от нее избавляться. Он боялся тех чувств, которые испытывал, когда ее не было рядом — тоски, одиночества и пустоты внутри, которую ничем не мог заполнить. И никем. С ее возвращением его жизнь снова стала полной, словно вернулась ее неотъемлемая часть. Его переполняли эмоции и чувства, все в нем бурлило и кипело, и какими бы ни были эти чувства, это было лучше, чем пустота. Что, если с ее смертью снова появится эта пустота, что, если она в нем так и останется навсегда? Он одиночка и однолюб, папаша наградил его этими качествами, и ничего с ними нельзя было поделать. Отец не смог, вряд ли сможет он. Отец не был слабым. А если просто жениться, даже без любви? Нет. Терпеть подле себя постоянно женщину, на которую ему будет наплевать и которая скорее всего его будет раздражать — он не выдержит, все равно от нее избавится. Да и зачем тогда жениться, зачем жить с женщиной, если этого не хочется? Была только одна женщина, в которой он нуждался. И подавить свое влечение к ней, и физическое, и душевное, он не мог. Когда он подумал, что она его разлюбила, для него это было страшным ударом. Даже страшнее, чем когда ему сообщили, что она погибла. Единственное, что было сильнее — это весть о гибели сына. Он был в замешательстве и не мог в это поверить. И по ней он понять не мог, так ли это на самом деле. Она научилась скрывать свои чувства. Но теперь понял, что ничего она не разлюбила. Да, ей нравился этот мальчишка, он это видел, но ее любовь никуда не делась. Она всего лишь отказывалась ее признавать и пыталась скрыть. Когда он это понял, ему сразу полегчало. Мир вокруг него посветлел. Она не может избавиться от своей любви, как и он. Не хочет его любить, но не может избавиться от своих чувств. А раз она его любит, значит, и власть свою над ней он не потерял. А раз так, то он может ее сломить, снова подчинить, подавив ее упрямство. А все ее равнодушие, неприязнь, нежелание быть с ним, все ее сопротивления, в том числе и в постели — все фальшь, представление, которое она перед ним разыгрывает. А раз она продолжала его любить, значит, он мог заставить ее и страдать. Он не знал, есть ли свете такие страдания, которые могли бы в его глазах искупить ее вину в измене, и сможет ли он сам через это переступить и жить с ней дальше. Сейчас он хотел одного — наказать и подавить. А дальше видно будет, что с ней делать. С ними и их жизнью.
После того, как он высказался о ней, своей женитьбе, ее прошлом, она еще больше замкнулась от него. Но пока он об этом не жалел. Ему хотелось делать ей больно. Хотелось обидеть, унизить. Потому что сам ощущал себя обиженным и униженным. И потому что не мог справиться со своей ревностью.
Визит Свон и то, как Кэрол отреагировала на этот визит, заинтересовало его. Он знал Дебору, она много лет работала в компании Куртни, была раньше ее первым заместителем, да и теперь занимала ту же должность при новом руководителе. Джек знал, что она по уши влюблена в Рэя, и тот вертит ей как хочет, что удивляло Джека — Свон не относилась к тем, кем можно помыкать, к тому же она была мужененавистницей и феминисткой. Оставалось только поражаться таланту Рэя превращать всех женщин, без исключения, в своих марионеток. Джек всегда недоумевал, как такая женщина, как Куртни, могла терпеть его и его выходки, даже то, что он домогался Кэрол. За что и почему даже такие сильные и умные женщины, как Куртни и Свон, его так любили? Даже умирая, Куртни думала только о нем, даже подарила ему, Джеку свое прощение, обменяв его на обещание не трогать Рэя, спокойно так говорила, что отдает свою жизнь вместо него. И Джек знал, что если бы у нее и вправду был выбор, она бы так и сделала. Кэрол была единственной, кто перед ним устоял, и то только из-за Куртни.
Что же могло привести к ней Свон и разозлить Кэрол? Их ничего не связывало, кроме работы, но это было давно, когда Кэрол еще работала у Куртни. Так считал Джек. И теперь он понял, что, видимо, что-то упустил. И что-то ему подсказывало, что без Рэя тут не обошлось. И он был намерен все выяснить. Слишком много загадок стало окружать его жену, и ему это категорично не нравилось. Он привык знать о ней все.
Когда он вышел из душа, ее в комнате не оказалось. Он вышел на балкон и, прикурив, подошел к ней. И улыбнулся, почувствовав, как сразу она напряглась. Он знал, что она его боится, хоть и скрывала это, и вполне успешно, надо заметить, ничем не выдавая своего страха. Облокотившись о перила, он некоторое время молчал, любуясь закатом.
— Что хотела Свон? — спокойно и даже вполне дружелюбно поинтересовался он, не отрывая взгляда от океана. Кэрол промолчала, даже не взглянув в его сторону. Другого он не ожидал. Вытянуть из нее хоть слово было теперь трудно, особенно после того, что он ей наговорил.
— Ладно, — он пожал плечами. — Сам узнаю.
— Хотела, чтобы я уговорила Рэя на ней жениться, — тихо проговорила Кэрол.
Джек устремил на нее удивленный взгляд.
— Ты серьезно?
Кэрол усмехнулась.
— А еще спрашивала, что мне известно о его детях, знаю ли я от кого они.
— А ты знаешь? Он тебе рассказывал?
— Говорит, что сам не знает. Но думаю, что знает, просто мне говорить не хочет. Он же у нас святая невинность, никогда жене не изменял и после ее смерти был безутешен, горевал, а не путался с другими женщинами.
Джек рассмеялся. Затянувшись, он медленно выпустил дым из легких, разглядывая Кэрол внимательным взглядом.
— Наверное, слишком бурно радовался твоему воскрешению, что Свон так вдруг всполошилась. Хотя вряд ли, он ведь знал.
Кэрол на эти слова никак не отреагировала. Джек на этом заострять внимание сейчас не стал.
— Так и что тебя так взбесило?
— Ее наглость.
— Что-то ты стала слишком вспыльчивая.
Кэрол пожала плечом.
— Терпения не осталось.
— Я заметил. Но так нельзя, Кэрол. Нельзя бросаться на людей каждый раз, когда тебе что-то не понравилось. Свон может написать заявление о нападении.
— Пусть пишет, что хочет. Мне все равно. А тебе только на руку, легче будет отправить в психушку.
— Ну… с этим можно и повременить. Успеется.
— Повременить? Почему? Разве тебе не хочется от меня избавиться?
— Вовсе нет. С чего ты вообще взяла, что я хочу от тебя избавиться?
— А разве нет?
— Нет. Я соскучился, — выкинув окурок, он обвил рукой ее талию, привлекая к себе, а другой погладил ягодицу. Кэрол хотела отстраниться, но он не позволил.
— Долго еще планируешь со мной драться? Какой смысл, если я все равно сильнее? И я знаю, что ты сама этого хочешь. Так к чему все это? Хватит притворяться, я все равно все вижу и знаю. Поломалась и хватит. Давай займемся нормальным сексом, без наручников и синяков, — пальцем он приподнял ее подбородок. — Поцелуй меня.
Но Кэрол отвернулась и снова попыталась вырваться. Зло поджав губы, Джек присел и, обхватив ее за бедра, оторвал от пола и понес в спальню.
Сердце Дженни радостно и взволнованно билось в груди, когда самолет шел на посадку. Жадно она всматривалась в иллюминатор, не испытывая никакого страха. Наоборот, ее переполнял восторг.
Сменив зимнюю куртку и сапоги на стильную ветровку и изящные ботильоны, в узких джинсах и модной рубашке на широком поясе, Дженни никогда еще не ощущала себя такой красивой и счастливой. Все страхи оставили ее. И она с готовностью открылась новой жизни, которая ее ждала здесь, в этом городе, так далеко от ее дома. Она радовалась всему. Каждой красивой вещи, купленной для нее Кэрол. Общению с Рэем и Патриком. Тому, что парень в соседнем кресле почти все время полета не отрывал от нее глаз, повеселив этим Рэя и разозлив Патрика.
— Глаза сломаешь, чего вылупился? — на весь салон, даже не потрудившись понизить голос, набросился на него мальчик.
Парень отвернулся к окну, но не прошло и десяти минут, как Дженни снова поймала на себе его взгляд. Он ей подмигнул и улыбнулся, а она покраснела и смущенно отвернулась. Она знала, что была красивой, мальчики всегда проявляли к ней интерес, она даже дружила с некоторыми в школе… пока стало не до мальчиков, и ее жизнь превратилась в выживание, когда болезнь одолела ее, и она стала угасать. И угасла бы, если бы не Кэрол и не этот шикарный мужчина с красивыми лукавыми глазами, который теперь вез ее в красивый город, в красивый дом… в красивую жизнь. Хорошая одежда преобразила ее, Дженни долго любовалась на себя в зеркало, с удивлением разглядывая. Кэрол научит ее одеваться, краситься, укладывать волосы. Дженни очень хотелось стать такой, как она — безупречной, ухоженной, стильной, модной. Великолепной. Да, именно такой и была Кэрол в ее глазах — великолепной. У Дженни была красота, но она хотела того великолепия и блеска, что были у Кэрол. И она надеялась, что Кэрол ее научит.
Когда Дженни вышла в туалет, то на обратном пути столкнулась в проеме с тем самым парнем.
— Привет! Я Брендон. А тебя как зовут? — выпалил он.
— Дженни, — она слегка улыбнулась.
— Ты из Сан-Франциско или в гости летишь?
— Нет, я из Нью-Йорка, но теперь буду жить в Сан-Франциско.
— Я тоже там живу. Оставишь телефон? Если у тебя там еще нет друзей… я бы мог позвонить, поболтали бы…
Дженни смутилась.
— Я не знаю, какой там номер телефона… Видишь ли, это новый дом…
Парень расстроился. Вытащив из кармана ручку и клочок бумаги, которые, судя по всему, прихватил специально, приготовившись записать ее номер, он с надеждой поднял на нее взгляд.
— Давай, я запишу тебе свой.
Дженни кивнула. Парень растерянно поискал глазами, куда пристроить бумажку, чтобы было удобно писать, но Дженни задрала рукав и протянула ему руку.
— Давай здесь.
Озарившись радостной улыбкой, он схватил ее за запястье и, придерживая, старательно вывел на ее коже чернилами свой номер телефона и имя.
— Только позвони мне, хорошо? — он отпустил ее руку. — Позвонишь?
Дженни кивнула.
— Обещаешь? — на лице его отражалось такое сомнение, что Дженни едва не засмеялась. — Не обманешь?
— Обещаю.
— Хорошо… спасибо. Я буду ждать. Очень.
— Извини, мне надо идти. Мой дядя будет волноваться, почему меня долго нет.
— Да, конечно! — он отступил в сторону, освобождая проход. Провожая ее взглядом, он не выдержал и рванулся следом.
— А в каком районе ты будешь жить? Может… скажешь адрес?
Дженни удивленно обернулась. Его настойчивость насторожила ее, но увидев, с каким отчаянием он смотрит на нее, она поняла, что он просто не поверил в то, что она ему позвонит. Неужели она так сильно ему понравилась?
— Брендон, я позвоню, — мягко сказала она.
— Когда?
— Давай завтра, хорошо? Вечером. Ты будешь дома?
— Да! — поспешно заверил он, даже не задумавшись.
— Тогда до завтра.
— Хорошо, — он кивнул, но все равно выглядел расстроенным, как будто так и не поверил ей.
Удивленная Дженни вернулась на свое место. Ну и ну! Влюбился он что ли, вот так сразу, с первого взгляда? Он больше не подходил, но продолжал смотреть. Она заметила, что он пару раз порывался все-таки подойти к ним, но так и не решился, побоявшись Рэя, видимо. Да и реакция Патрика была неоднозначной и какой-то слишком уж агрессивной. Но его сомнения были напрасны. Дженни на самом деле решила, что позвонит ему. Почему нет? Он ей понравился, симпатичный парень, лет семнадцати, наверное. К тому же, ей все равно надо заводить новых друзей.
Это знакомство показалось ей хорошим предзнаменованием. Хорошим и обнадеживающим началом. Она даже не успела еще долететь до Сан-Франциско, а уже познакомилась с парнем из этого города. Радости в ней прибавилось. Она время от времени ловила взгляд нового знакомого и слегка ему улыбалась, стараясь, чтобы этого не заметили Рэй и Патрик. Ее улыбки, казалось, приободрили парня, он уже не выглядел таким грустным, обмениваясь с ней заговорщицкими улыбками.
После посадки, двигаясь по проходу за Рэем и Патриком, Дженни почувствовала, как ее потянули за рукав. Обернувшись, она увидела прямо за собой Брендона.
— Я буду ждать, — напомнил он шепотом. — Не забудь, пожалуйста.
Дженни кивнула.
Когда она спустилась по трапу, то невольно обернулась еще раз и подняла взгляд. Он еще спускался и помахал ей, улыбнувшись. Дженни подняла руку и тоже махнула, прощаясь. Повернувшись, она наткнулась на взгляд Рэя и растерянно застыла. Но тот лишь лукаво улыбнулся и протянул ей руку.
— Пойдем.
Дженни расслабилась, радостно улыбнувшись в ответ, и без колебаний взяла его за руку. Патрик, таща на плече ее сумку, шел впереди, не заметив, как она перемахивалась с новым знакомым.
Багажа было слишком много, чтобы можно было увезти его в легковой машине, поэтому Рэй оформил доставку и взял такси, которое помчало их в город, до которого было пол часа пути, как сказал Патрик.
Дженни с восторгом прилипла к окну, разглядывая все, что могла ухватить взглядом.
Когда такси остановилось возле большого красивого дома, у Дженни перехватило дыхание.
— Это… здесь? Это ваш дом? — обратилась она к Рэю.
Тот кивнул и вышел из машины. Открыв дверь, он взял ее за руку, помогая выбраться.
— Подойдет? — с улыбкой спросил он.
— О-о, вы шутите… Я никогда даже и близко к таким домам не была.
— Я же говорил, что тебе понравится, — Патрик, достав ее сумку из багажника, взял ее за руку. — Ты еще мой дом не видела! Он на берегу, рядом с океаном. Его нам Куртни купила. Свадебный подарок моим родителям. Он еще круче, чем этот дом, вот увидишь!
— А кто это — Куртни?
— Это моя бабушка, жена Рэя. Она умерла.
Дженни изумленно покосилась на Рэя, думая, не ослышалась ли она. Бабушка Патрика была женой Рэя? Как такое возможно? Он что, был женат на старухе? Такой молодой и красивый?
Но Патрик уже втащил ее в высокие ворота, за которым был просторный двор.
— На заднем дворе корт. Рэй любит теннис. И мама тоже. Я тоже играю. Если тебе разрешат врачи, ты тоже можешь потихоньку попробовать, Рэй научит. Конечно, так играть, как они с мамой, тебе все равно нельзя будет… Ну и ладно… Бог с ним, с этим теннисом, зато вон там бассейн, уж в нем плавать тебе точно можно будет, даже нужно! Только немного позже, когда потеплеет… И на пляж будем ходить. Знаешь, как Рэй классно катается на доске? Я тоже немного могу… Вернее, только учусь. А еще у него есть лодка, он нас покатает, да, Рэй? Ой, а вон и лисята!
Из-за дома вышла няня с коляской. Рэй бросился к ней и, присев перед коляской, обнял малышей.
— Привет, мои хорошие! Папа вернулся! Скучали?
Отстегнув одного, он взял его на руки. Няня тем временем вытащила из коляски второго и посадила его на свободную руку Рэя. Прижав мальчиков к груди, он по очереди горячо поцеловал пухлые мягкие щечки, тая от удовольствия.
— Папа? — пораженно выдохнула Дженни.
— Да. И никто здесь, кроме Дороти, не знает о том, что лисята наши. То есть, что их мама — моя мама. Это большая тайна, Дженни. Ты никому не должна говорить об этом.
— Но он на самом деле их папа? Или просто надо, чтобы так думали?
— Нет, он на самом деле… Ну, короче, это длинная история, я тебе все позже расскажу. Все расскажу, у нас теперь много времени. Но ты… умеешь хранить секреты? У нас с мамой много секретов. Так как ты теперь член нашей семьи, я тебе все расскажу, но ты должна уметь молчать.
— Я умею, Рик. Ты можешь мне доверять. Вы с мамой оба можете. И Рэй тоже. Вы спасли мне жизнь. Я никогда вас не предам. Клянусь жизнью. Клянусь своим новым сердцем, которое вы мне подарили.
Патрик растаял, расплывшись в улыбке.
— Мой папа не должен узнать о том, что лисята наши… что мама ему изменила с Рэем. Ты не думай о ней плохо, она совсем не такая, папа сам виноват… он сам ей изменял… а она от обиды просто… В общем, ладно, потом расскажу, — Патрик замолчал, когда Рэй направился к ним.
— Мальчики, познакомьтесь с Дженни, она теперь ваша сестричка, — сказал Рэй. — Дженни, это Крис — синяя ниточка. А это Джейми — зеленая ниточка!
— Это прозвища у них такие? — Дженни рассмеялась, взяв малышей за ручки и заглядывая в личики.
— Нет, это различительные признаки для их бестолкового папы, который до сих пор не может их отличить друг от друга без этих ниточек! — Рэй тоже рассмеялся.
— Но они и вправду очень похожи… я тоже не смогла бы различить. Так что ниточки очень даже неплохая идея, мне кажется, — Дженни перевела взгляд на него. — И они… так на вас похожи…
Познакомившись с няней, они все вместе вошли в дом.
— Дороти, мы дома! — как всегда закричал Рэй мощным голосом, оповещая о своем прибытии.
Дороти тут же прибежала, радостно улыбаясь, и остановилась напротив Дженни.
— Добро пожаловать к нам, Дженни! Я Дороти. Я веду хозяйство и управляю всем эти домом. Если тебе что-то нужно, обращайся ко мне, не стесняйся. Мы тебе очень рады, будь, как дома. Пойдем, я сразу покажу тебе твою комнату, и вернусь к делам. У меня ужин на подходе.
— Я могу вам помочь, я все умею делать. — предложила Дженни.
— Спасибо, деточка. У меня уже есть помощница. Она мне совсем без надобности, я и сама прекрасно справляюсь со всем, но это Рэй меня уговорил. А ему разве откажешь… плуту такому…
С тех пор, как жильцов и в их доме прибавилось, Рэй действительно настоял на помощнице для Дороти. Та хоть и ворчала, но с облегчением поручила молодой и энергичной помощнице, которую Рэй предоставил ей выбрать самой, следить за чистотой и порядком в доме. Сама она теперь занималась только кухней, да следила за тем, чтобы новенькая хорошо выполняла свою работу. Пока ей придраться было не к чему, и Дороти ее работой была довольна.
Патрик пошел за Дороти и Дженни, неся ее сумку со всем необходимым, что девушка взяла с собой. Убедившись, что Дженни осталась довольна комнатой, он оставил ее переодеться с дороги, и побежал звонить домой. Поговорив с Кэрол, он попросился остаться на ужин. Кэрол разрешила, сказав, что тоже приедет с Хоком и, возможно, с Шоном. Узнав об этом, Дженни обрадовалась. Патрик ушел к Рэю и лисятам, дав ей возможность отдохнуть и набраться сил перед ужином. Дженни выглядела усталой.
Когда Кэрол через два часа постучалась в ее комнату, Дженни все еще спала.
— Дженни! — позвала Кэрол через дверь.
— Кэрол! — радостно воскликнула девочка. — Заходи.
Кэрол вошла, и Дженни, поднявшись с кровати, крепко ее обняла, бросив удивленный взгляд на ее белые волосы.
— Как ты? — спросила Кэрол, отстраняясь и заглядывая ей в лицо. — Сильно утомил перелет? Как себя чувствуешь?
— Небольшая слабость… но уже лучше. Я отдохнула, даже поспала.
— Нужно будет еще привыкнуть к разнице во времени.
— Три часа — на такая уж большая разница.
— Это только так кажется. Ну, как? — взяв ее за руки, Кэрол посадила ее обратно на кровать, присев рядом. — Как Рэй? Как дом? Тебе нравится?
— Да, все нравится. И Рэй — тоже. Не переживай.
— Прости меня, Дженни, что так получилось. Мне пришлось вернуться к мужу… я не собиралась… так вышло… Но это пока… Мы уедем, все вместе, и будем жить, как и планировали.
— А Нол?
— Если он выживет, надеюсь, он будет с нами.
У Дженни было много вопросов, но она промолчала. Она видела, что Кэрол расстроена. Видела, что что-то не так. С ней и со всем, что происходит. Она заметила, что Кэрол как-то странно двигалась, осторожно, скованно, как будто ей было больно. Почему? Патрик говорил, что она болеет. И оделась она сегодня как-то странно, не как всегда. Запечаталась в одежду чуть ли не до самого подбородка. Водолазка с высоким горлом и длинными рукавами, узкие синие брюки, туфли на высоком каблуке.
Но, не смотря на то, что очевидно, что у нее что-то болело, она как всегда выглядела прекрасно. Облегающая одежда подчеркивала великолепную фигуру, пышную красивую грудь, тонкую талию, широкие округлые бедра, длинные стройные ноги. Сияющие и переливающиеся перламутром длинные волосы свободно струились роскошными крупными волнами по плечам и спине до самой талии. Дженни разглядывала ее макияж, подмечая детали, восхищаясь цветом ее гладкой безупречной кожи, большими, холодного голубого оттенка глазами, умело накрашенными, изящными темно-русыми бровями, полными чувственными розовыми губами красивой формы. И ей казалось, что никогда она не видела женщины красивее.
А Кэрол улыбнулась, заметив, с каким восхищением опять смотрит на нее девочка, и протянула ей маленький яркий пакетик.
— Вот… это тебе подарок. Надеюсь, понравится.
Дженни опустила взгляд, заглядывая в пакетик.
— О, спасибо! — она достала картонную коробочку. — Что это? Духи? О, у меня никогда еще не было собственных духов!
— Понюхай, понравится?
Дженни радостно распаковала коробку и, достав красивый пузырек, открыла и поднесла к носу. Вдохнув, она прикрыла глаза.
— О, какой волшебный запах! Наверное, это дорогие духи?
— Конечно. Или хорошие духи, или никакие. Это правило.
— Я поняла, — Дженни кивнула. — Спасибо! Они классные!
— А теперь давай-ка примерим вот это… — Кэрол подняла еще один пакет. — Патрик мне сказал, что твой багаж еще не привезли, так что я купила тебе кое что для нашего праздничного ужина. А ну-ка, взгляни! Что скажешь?
За роскошно накрытым столом, над которым так старалась Дороти, собрались все, включая саму Дороти. Рэй давно уже перевел ее в статус члена семьи, что сделало старушку безмерно счастливой. Он всегда просил составить ему компанию за столом, потому что терпеть не мог есть в одиночестве, не привыкший к этому. А сегодня, когда за их столом были Кэрол и Патрик, они оба сияли от счастья, радуясь тому, что их семья снова стала полной с их возвращением. К огорчению Кэрол, малышей пришлось отправить с няней на прогулку из опасения, как бы они в присутствии Хока и Шона, которые приехали вместе с Кэрол, не назвали ее мамой. Хок тоже был приглашен к столу, что того смутило, но порадовало. Рэй выбрал для ужина выпивку из своей коллекции. Выпить отказался только Хок. Даже Дороти, которая практически никогда не прикасалась к спиртному, сегодня с удовольствием поднимала свой бокал и превосходным вином. Кэрол предпочла с Шоном и Рэем виски. И единственная из всех она была грустной и молчаливой. Разлука с малышами становилась все невыносимее, она с трудом сдерживала слезы, вынужденная сидеть здесь, когда все ее сердце рвалось на улицу, к ним. Она не знала, сколько еще выдержит так. Она ощущала, что ее начинает охватывать отчаяние. Как, как ей вернуть своих малышей, как воссоединиться с ними снова?
Она пыталась не показать своего настроения, улыбалась, разговаривала, не желая, чтобы Дженни что-то заметила. Но Дженни заметила. Заметили все блестевшие от сдерживаемых слез глаза, которые выдавали ее. Они всегда ее выдавали. И потому Кэрол так не нравились свои глаза. Она прекрасно умела скрывать все, что хотела, но эти глаза были словно окошками в ее внутренний мир, через которые просвечивалось все, что она прятала. Не то что непроницаемые глаза Джека или Рэя, которые умели лгать не хуже их языков и лиц. Как они так научились? Кэрол бы тоже так хотела уметь.
По тому, как поглядывали на нее остальные, она поняла, что все заметили, что она расстроена. Ну и пусть. А чему она должна радоваться? Тому, что была пленницей собственного мужа, который унижал, оскорблял, бил и насиловал? Тому, что никто не мог за нее заступиться, помочь, кроме Рэя, которого она вмешивать в это не хотела, потому что он все равно не смог бы ничего сделать? Джек мог сделать с ней, что угодно, и никто этому не воспротивиться. Ни Шон, который теперь избегал ее взгляда, ни Хок, беспрекословно подчиняющийся Джеку даже тогда, когда был с ним не согласен. Джек уничтожит ее, и все промолчат, сделают вид, что согласны с тем, что он имеет на это полное право, что так и должно быть. Как будто она действительно просто какая-то вещь, его собственность, всего лишь безликая и неживая игрушка, а не человек, у которого есть право самому распоряжаться своей жизнью. И она знала, что он поиграет, поломает и выбросит, как только поутихнет его похоть. Даже если она обратиться за помощью в полицию или к общественности, он все равно выкрутиться. Ему ничего не стоит выставить ее сумасшедшей, оправдав тем самым то, что держит ее взаперти, получить подтверждение от врачей и отправить ее в психбольницу. Конечно, жена-сумасшедшая — это не положительный факт для его политической карьеры, но Кэрол была уверена, что Джек сумеет провернуть все так, что ему это ничем не навредит. Наоборот, еще и героем себя выставит, преданным несчастным мужем, который не бросает жену, которая после длительного плена у сумасшедшей сама окончательно рехнулась. И все будут восхищаться, какой он молодец. И кто станет слушать саму сумасшедшую жену? А еще Кэрол не могла забыть разговор с Джорджем Рэндэлом, который позвонил ей, чтобы сказать, что никогда ей не простит того, что она похоронила заживо его внука, что если его сын окажется слабаком и простит, то он — никогда. Это была не обида, это была угроза, Кэрол поняла. Она нажила себе двух врагов, для борьбы с которыми у нее сил было недостаточно. Они сотрут ее в порошок. Даже одного из них для этого было более, чем достаточно, что уж говорить об обоих. Но Кэрол не боялась. Она давно заставила себя смириться с тем, что обречена. Она помнила о своем видении, о своей смерти. И она больше не верила в благословенного, в то, что он способен ее спасти. Даже если и способен, то возможности быть с этим благословенным у нее все равно не было. Единственный вариант — это забрать детей и сбежать с Рэем на край света. И жить в страхе, что Джек их найдет и, скорее всего, на этот раз к поискам присоединиться и его отец, чтобы вернуть внука. Фокус со смертью на этот раз вряд ли прокатит, даже если получиться опять его провернуть. И Рэндэлы, объединившись, их найдут, в этом Кэрол даже не сомневалась. Рэй умрет, она, скорее всего — тоже. Что будет с лисятами — неизвестно. Так какой тогда смысл, если она все равно умрет, только в этом случае утянет за собой и Рэя? Нет, так она не хотела. Не хотела больше никого подвергать ради себя опасности. Это неправильно. Рэй сейчас выглядел таким счастливым. Веселый, озорной, он сейчас так походил на того Рэя, которого она знала, каким был раньше. С радостью Кэрол заметила, с каким обожанием снова смотрит на него Патрик. Благодаря Рэю ужин был оживленным, веселым, радостным. Шон и Хок явно симпатизировали ему, с охотой общаясь и поддерживая оживленную беседу. Все смеялись над его шутками. Даже Дженни выглядела счастливой, расслабившись и окончательно утратив все свои страхи и опасения. И одной только Кэрол хотелось плакать. Рэй пытался ее развеселить, и она изо всех сил старалась сделать вид, что у него получается. Она мало ела, зато много пила, но сама этого не замечала.
После ужина Шон уехал. С ней остался Хок. Не желая мешать, он ушел на кухню к Дороти, а Кэрол, Рэй и дети, в том числе и вернувшиеся с прогулки малыши, расположились в гостинной на полу на большом толстом ковре. Кэрол, наконец, смола обнять своих сыновей, поиграть с ними. И ее настроение сразу улучшилось, смех стал искренним и веселым. Рэй притащил фотоаппарат и, позвав Хока, попросил их всех вместе сфотографировать. Рассевшись прямо на полу, они сделали несколько снимков. Кэрол и Рэй с детьми на руках в центре, Патрик и Дженни — по бокам.
Потом Хок снова ушел на кухню, сказав, что хочет выпить кофе. Кэрол проводила его благодарным взглядом.
Они долго веселились на ковре с малышами, пока не пришло время укладывать их спать. Подхватив сыновей, Кэрол и Рэй понесли их в детскую, а Патрик с Дженни пошли в ее комнату. Патрик собирался поделиться с Дженни их семейными секретами, рассказать обо всем, как обещал.
Кэрол хотела сама уложить детей, поэтому они не стали звать няню.
Сидя на кушетке, Кэрол держала малышей на руках, прижимая к груди, и тихонько покачивала, напевая их любимую песенку. Рэй, расположившись в кресле, со счастливой улыбкой на губах наблюдал за ними. Дети уснули, но Кэрол продолжала сидеть, прижимая их к себе, не желая отпускать, пока Рэй не поднялся со своего места и не подошел к ним.
— Давай, я помогу, — шепнул он, осторожно забирая у нее Джеймса. Пока он укладывал его в кроватку, Кэрол, поцеловав Криса в лобик, поднесла его к другой кроватке. Опустив в нее малыша, она заботливо укрыла его одеяльцем и замерла над ним, любуясь сквозь вновь выступившие слезы. Сердце ее наполнилось страданием от одной мысли о том, что придется опять уйти и оставить их. И на этот раз она не смогла справиться с собой и, опустив голову на руки, вдруг горько расплакалась.
— Э-эй, малыш, — протянул Рэй, сжав ее плечи ладонями. — Ну не надо… Все будет хорошо! Мы уедем, заберем детей, Дженни и уедем. Потерпи немного. Пожалуйста. Приедет Касевес, мы все обдумаем, подготовим с ним. Джек никогда нас не найдет.
— Нет, Рэй. Я с тобой никуда не поеду.
— Вот как? Почему? Ты хочешь остаться с Джеком?
Кэрол промолчала.
— Или это из-за этого щенка… Тимми?
— Он не щенок.
— Но ведь он умер.
— Нет.
— Даже если и нет… зачем он тебе? Кэрол, я же говорил тебе с ним не связываться. Ну почему тебя всегда тянет на плохих парней? Мало ты горя хлебнула из-за Мэтта и Джека? Нашла себе еще одного отморозка? Зачем, Кэрол? Чтобы он не убил Джека? Если он хочет его убить, он все равно это сделает, не сейчас, так потом. И зачем ты защищаешь Джека? Разве ты до сих пор его любишь, после всего? А ты не задумывалась о том, что его смерть решит все твои проблемы? Наши проблемы? Даже если ты не захочешь со мной жить, мы сможем спокойно жить рядом и вместе воспитывать наших детей, не скрываясь и ничего не опасаясь.
— Да? Ты забыл, что есть еще Джордж Рэндэл. Думаешь, он станет на это все спокойно смотреть, что не отомстит? Если Джека не станет, он сам нас в порошок сотрет. Или и его предложишь убить? И думаешь, это так просто?
— Твой двухметровый малыш и его должен тогда замочить, чтобы папаша не пожелал отомстить ему за сына. Если уж убивать Рэндэлов, так всех.
— И это говоришь мне ты? С каких это пор ты стал таким кровожадным?
— С тех пор, как они стали тебя изводить. Я готов на все ради тебя. Я так тебя люблю… Я так скучал… Так страдал… А ты? Ты обо мне вспоминала? Вспоминала, я знаю… Я нашел у тебя свою фотографию… — он обнял ее, привлекая к себе.
— Это поначалу… а потом я просто про нее забыла… Рэй, отпусти. У меня есть мужчина. Я с Тимми не только ради того, чтобы он не убивал Джека. Я сама хочу быть с ним, он мне нравится.
— Нравится? — Рэй вдруг побагровел, глаза его загорелись злостью. — А я? Как же я? Ну почему ты всегда вытираешь об меня ноги? Почему кто-то может тебя любить, кому-то ты позволяешь, а я — нет? Куртни давно нет, и дело уже не в ней. Тогда в чем? Во мне? Что во мне не так? Чем этот мальчишка лучше? Почему тебе хочется быть с ним, а не со мной, даже несмотря на то, что у нас дети?
— Рэй, я всегда тебе говорила, что у нас ничего не получится, что никогда мы не будем вместе. Не надо смотреть на меня с такой обидой. Я никогда тебе ничего не обещала, всегда говорила правду, и не надо заставлять меня чувствовать перед тобой вину. Я не виновата, что ты так упрямишься и не хочешь принять очевидное…
— Очевидное? Это что же, позволь поинтересоваться? То, что моя доля — всю жизнь наблюдать, как ты крутишь любовь с другими мужчинами, признать тот факт, что я почему-то, в отличии от всех остальных, недостоин? Значит, он, этот бродяга и убийца с обезображенной рожей — достоин, он тебе нравится, а я, после всего, что для тебя сделал — все равно хуже него? Мое место на задворках, я всего лишь пес, преданный и безответный, твоя палочка-выручалочка? За что, Кэрол? Я понимаю, что ты меня всего лишь используешь, ну и что… я все равно готов все для тебя сделать, потому что ты для меня дороже всего на свете… Но я устал, Кэрол. Устал от этого, от того, как ты со мной поступаешь… От того, что отдаешь предпочтение другим, а меня всегда отталкиваешь. Я терпел… я ждал… Я на все закрывал глаза, даже на собственную боль, на свои обиды… Сначала Мэтт. Потом Джек. А теперь, после всего, что между нами было, имея общих детей, зная, как я тебя люблю и какую боль испытываю, ты опять предпочла другого… Завязала с ним отношения, зная, что есть я, для которого ты — весь смысл жизни. Нет, Кэрол. С меня хватит. Я так больше не могу. И не буду. Я не позволю тебе больше так со мной поступать. И я не отдам тебя больше никому. Я не вмешивался только потому, что не хотел навредить, но теперь Рэндэл знает, что ты жива. К черту этого мальчишку! К черту Рэндэла! К черту твое упрямство! Ты моя женщина, ты всегда была только моей… мне предназначена, а не кому-то другому! И я не буду больше тряпкой, надоело!
Стиснув ее в сильных объятиях, он накрыл ее рот настойчивым поцелуем. Мягко, но решительно подавляя ее сопротивления, он дотащил ее до кушетки и опустил на нее.
— Рэй, прекрати! Ты выпил лишнее… ты потом пожалеешь, — пыталась образумить его Кэрол, с отчаянием пытаясь вырваться. Но он не обратил на ее слова никакого внимания, быстро содрал с нее водолазку, потом брюки. Не заметив в слабом свете торшера ее синяков и ссадин, он набросился на нее, не обращая внимания на ее попытки ему помешать. Он знал, что она не закричит, не позовет на помощь, чтобы никто не узнал об этом. Их короткая борьба была беззвучной, то, что последовало далее — тоже.
Малыши безмятежно спали в своих кроватках, не потревоженные ни единым звуком.
Лишь под конец Рэй не сдержался, тихо застонав сквозь стиснутые челюсти, один из малышей пошевелился, потревоженный звуком, но снова затих, так и не проснувшись. А Рэй продолжал обнимать Кэрол, осыпая поцелуями, шепча о любви. Столкнув его с себя, Кэрол молча поднялась и подобрала с пола свою одежду. Схватив детскую пеленку, он поспешно ею вытерлась, потом стала торопливо одеваться.
— Что это? — Рэй сел, разглядев на ее теле многочисленные синяки и ссадины.
Кэрол не ответила, даже не повернулась в его сторону. Рэй подскочил, подобрав штаны, которые в порыве своей страсти не успел снять. Схватив ее за руку, он взглянул на ее припухшее, налитое гематомами запястье.
— Что это? — повторил он. — Что он с тобой там делает?
Кэрол вырвалась и продолжила одеваться. Рэй не отрывал от нее взгляда.
— Да он что, совсем охренел? Да я убью его!
— Да? — Кэрол, поправив водолазку, обернулась к нему. — А ты сам чем от него отличаешься?
Рэй ошеломленно застыл на месте. Вытащив длинные волосы из-под водолазки, Кэрол поправила их, пригладила и, бросив взгляд на детей, вышла из комнаты. Рэй бросился следом.
— Кэрол, подожди! Ну зачем ты так? Я же люблю тебя!
— Он тоже так считает. И что? Это дает вам право трахать меня без моего на то согласия?
— Нет, но…
— Что «но»? — Кэрол так резко остановилась, обернувшись к нему, что он от неожиданности налетел на нее, чуть не сбив с ног.
— Кэрол, я не хотел тебя обидеть, ты же знаешь.
— Да пошел ты! — с ненавистью бросила Кэрол и, с силой толкнув его в грудь, развернулась и бросилась к комнате Дженни. — Рик, пора домой, папа рассердится!
Забрав Патрика и попрощавшись с Дженни, Кэрол окликнула Хока и решительно покинула дом, попрощавшись с Рэем, как обычно, ничем не выдавая их ссоры.
Дома их ждал недовольный их отсутствием Джек. Промолчав при Патрике, он набросился на Кэрол, когда они оказались наедине в их спальне.
— С чего ты взяла, что можешь ходить к нему, когда захочешь? Кто тебе разрешал?
— А кто мне должен разрешить? Я вроде взрослая девочка, отпрашиваться не обязана.
Джек влепил ей пощечину.
— Поговори мне еще! От кого это ты столько наглости набралась? От своего бродяжки?
Размахнувшись, Кэрол влепила ему в ответ. Не ожидавший сдачи Джек не успел помешать.
— Ах ты, сука! — он побагровел и, схватив ее за плечо, с силой швырнул в сторону. Кэрол упала, ударившись об угол комода, вскрикнув от боли.
— Тихо, тварь, не стони! Надо же, с каждым днем только все наглее и наглее! Что ты из себя строишь, а? Ты, шваль подзаборная! Да ты никто! Всего лишь шлюха, как и твоя мать, дешевая подстилка! Даже не подстилка, а грязная половая тряпка, годная только на то, чтобы ноги об тебя вытирать! Ты что, ждешь другого обращения? Ничего другого ты не заслуживаешь, поняла?
Подняв ее с пола, он схватил ее за край водолазки и с силой рванул в разные стороны, разрывая. Следом сорвал с нее бюстгальтер. Потом начал рвать на ней брюки.
— Посмотри на себя! У тебя даже тело проститутки! Ты бы пользовалась спросом, ты в курсе? Такой талант пропадает! Как ты деньги зарабатывала, когда от меня сбежала? Кто тебя обеспечивал? Небось, этим и зарабатывала, да? Своими роскошными сиськами да шикарной задницей? И ты, и твоя мамаша для того и рождены были, чтобы мужиков ублажать, вас природа для того такими телами и наградила. Зачем же еще женщине такое тело, перед которым устоять нельзя…
Швырнув ее на кровать, он сел ей на спину и, задрав ей руки, пристегнул наручниками.
— Нет, нет! Хватит! Не трогай меня, ты… животное! Скотина!
— Заткнись! Это ты животное, поняла? — подхватив с пола разорванную водолазку, он затолкал ее Кэрол в рот. Потом придавил затылок ладонью, вдавив щекой в простынь. Захлебываясь в слезах, Кэрол тихо выла в кляп, не в силах больше совладать с собой.
Позже он отправился в душ, так и оставив ее, распластанную на кровати, с пристегнутыми руками, кляпом во рту, рыдающую в мокрые от слез простыни. Когда он вернулся, она уже успокоилась, неподвижно и тихо лежа на постели. Покурив на балконе, он лег рядом и отвернулся, так и не освободив ее. Включив телевизор, он посмотрел новости, потом какой-то фильм. Время от времени он косился на лежащую рядом Кэрол, гадая, когда же она, наконец, взмолится о пощаде, но она не двигалась, не издавала больше ни звука. Выключив телевизор, он отвернулся и закрыл глаза. Вот упрямая. Ну и пусть тогда так лежит, раз так нравится. Он долго не мог уснуть, прислушиваясь к ней и подавляя в себе порыв ее освободить, убеждая себя, что она заслужила, что нужно поставить ее на место, наказать за наглость, за сопротивление, за отказ принять его волю, за такое неуважение к своему мужу. Потом все-таки не выдержал и освободил ей руки из наручников. Но, не желая смиряться со своим поражением и слабостью, а, тем более, показать ей, грубо спихнул ее ногой с кровати.
— Пошла вон из моей постели, мразь затраханная, — с презрением и отвращением бросил он. — Противно даже лежать рядом с тобой.
К его удивлению, она не поднялась с пола, там и оставшись лежать. Он с трудом удержался, чтобы не взглянуть на нее. Нахмурившись, он некоторое время сидел неподвижно, прислушиваясь. Она не двигалась. Сердце его тревожно сжалось. Может, он перегнул, перестарался? Да нет, она притворяется, эту сучку так просто не сломаешь, в ней столько сил, стойкости и упрямства, что остается только позавидовать. А это очередная ее комедия.
— Правильно, вот так и лежи, подстилке на полу самое место, — фыркнул он и, упав на подушку, отвернулся. Вот дрянь упрямая!
С облегчением он расслышал, как она поднялась и ушла в душ.
Через несколько минут он тоже поднялся и, подкравшись к ванной комнате, осторожно заглянул внутрь, чтобы посмотреть, что она там делает. Она стояла под душем, намыливая голову, и даже тихо что-то напевала себя под нос. Правда, это больше походило на тоскливый вой, такой грустной была ее мелодия, но это уже мелочи. Эта сучка поет! А он, как дурак, распереживался!
Успокоившись, Джек вернулся в постель и на этот раз смог сразу уснуть под умиротворенный шум льющейся воды.
Выйдя из душа, Кэрол долго стояла перед большим зеркалом, разглядывая свое отражение, изучая внимательным взглядом свое тело. Да, у нее было мамино телосложение. Будучи девочкой, она мечтала иметь такое же красивое тело, как у нее. Такую же фигуру, грудь, такие же красивые длинные ноги, тонкую талию, изящный перегиб спины… Ее мечта сбылась. И с тех пор, как выросла, она всегда была довольна своим телом, даже любила красоваться перед зеркалом и любоваться собой. А теперь, смотря на себя, она больше не испытывала прежней радости и гордости за свою красоту. Оказывается, ничего прекрасного в ее теле не было, как она думала всегда. Израненное, все в синяках и ссадинах, это тело вдруг потеряло в ее глазах свою привлекательность. Да, сейчас оно действительно походило на тело шлюхи. И обращались с ней, как со шлюхой. Она всегда, с детства боялась этого. Но даже с ее матерью не обращались так, как сейчас с ней. Мать бы не позволила так с собой обращаться. Что бы она сделала? Пошла бы и горло ему перерезала.
Открыв шкафчик, Кэрол взяла зубную щетку. Взгляд ее задержался на пузырьке в самом углу шкафчика. Протянув руку, она взяла пузырек и посмотрела на этикетку. Она давно уже заметила этот пузырек. Это было снотворное. Кэрол лишь удивлялась, задаваясь вопросом, с каких это пор у Джека появились проблемы со сном. С тех пор, как похоронил их с Патриком? Совесть, что ли заела, замучив бессонницей? Вряд ли.
Усмехнувшись своим мыслям, Кэрол открыла баночку и высыпала на ладонь таблетки, не замечая, как по щекам ее бегут слезы. Была у нее давно уже и другая мечта. Заснуть и больше не проснуться.
Закинув пригоршню таблеток в рот, она набрала в стакан воды и запила.
Потом накинула пеньюар и, подойдя к Джеку, некоторое время смотрела на него. Убедившись, что он спит, взяла свою подушку и устроилась в кресле. Закрыв глаза, она с облегчением вздохнула. Из прикрытых век продолжали бежать безмолвные слезы. Ну и пусть бегут себе. В последний раз. Наконец-то.
Джек проснулся, услышав голос Патрика.
— Мама! Мамочка! — вопил мальчик с таким ужасом, что Джек подскочил, как ужаленный и бросился к двери. С тех пор, как вернул Кэрол в их спальню, он стал запирать дверь на ключ, боясь, что Патрик может заглянуть в неподходящий момент. Ему вовсе не хотелось, чтобы сын увидел прикованную наручниками маму. Распахнув дверь, Джек едва не сбил с ног мальчика, который, к его удивлению, оказался под дверью.
— Мама, где мама? — закричал мальчик.
— Рик, что случилось?
— Мама умирает! Ма-а-а! — оттолкнув Джека, Патрик влетел в комнату. Увидев Кэрол в кресле, он бросился к ней.
— Пап, «скорую», быстро! — Патрик схватил Кэрол за плечи и с силой начал трясти. — Мам, очнись! Просыпайся, мам! Не умирай! Не надо!
Джек подошел к ним, ошеломленно смотря на Кэрол. И вдруг разглядел, как по подбородку ее течет какая-то странная пена. Выругавшись, он схватил телефон и набрал 911. Потом, швырнув трубку на кровать, он подскочил к креслу и, отодвинув Патрика, стал бить Кэрол по щекам.
— Кэрол! Кэрол! Да что с ней?
Нахмурившись, он мгновение смотрел на пену у ее рта, потом вскочил и метнулся в ванную. Распахнув шкафчик, он сунул в него руку, разбрасывая в стороны все его содержимое. Не найдя баночку со своим снотворным, он окинул взглядом все вокруг. Потом заглянул в ведро для мусора. Схватив баночку, которую искал, он обнаружил, что она пуста. Растерявшись, он с недоверием уставился на пустой пузырек.
— Не может быть… — вырвалось у него. Сжав баночку в ладони, он выбежал из ванной.
Упав на колени перед креслом, он схватил Кэрол за челюсти, раскрыл рот и засунул в него пальцы так глубоко, как мог, пытаясь вызвать рвотный рефлекс.
— Давай, Кэрол! Выплюнь это…
Она не реагировала. В комнату вбежали Шон и Хок.
— Что случилось? — выкрикнул Шон.
— Снотворное… она наглоталась снотворного! Надо вызвать у нее рвотный рефлекс… надо, чтобы из нее вышла эта гадость!
Хок присел рядом, щупая ее пульс.
— Жива, — он повернулся к Джеку. — Ты вызвал помощь?
— Да…
— Нельзя вызывать рвотный рефлекс, она без сознания, захлебнется, — Хок поднял Кэрол на руки и осторожно положил на пол. — Патрик, неси ложку, быстро! Надо держать язык, чтобы не задохнулась… Шон, холодной воды! Или нашатырь! Джек, есть нашатырь?
Джек растерянно застыл на месте, не отрывая от Кэрол ошеломленного взгляда. Поняв, что от него сейчас не будет никакого толку, Хок повернулся к Шону.
— Шон! Воды или нашатырного спирта!
Наклонившись к Кэрол, Хок убедился, что она дышит, тогда подхватил ее на руки и, подняв с пола, выбежал из комнаты. Уже внизу, снова положив Кэрол на пол, он повернул ее на бок, чтобы не запал язык. Нашатырь так и не нашли, а холодная вода не помогла привести ее в чувства.
Но тут подоспели врачи, и Хок отошел, предоставив им заняться Кэрол. Уже одетый, Джек стоял рядом, не отрывая взгляда от жены. Позади него вжалась в дверной проем изумленная Нора. Патрик убежал к себе, чтобы одеться, собираясь поехать в больницу, если маму туда заберут. Когда он спустился, Кэрол уже унесли, Джека тоже не было. Мальчик выскочил на улицу и со всех ног бросился к машине отца, выезжающей из гаража.
— Пап, подожди! И я!
Джек притормозил, и, подождав, пока Патрик усядется рядом, надавил на газ, догоняя умчавшуюся с воем сирен неотложку.
— Как мама? Что сказали врачи?
— Ничего не сказали, — угрюмо отозвался Джек. — Все будет хорошо, сынок.
— Но почему? Почему она это сделала? Было же все хорошо! Дженни приехала… ужин был такой веселый! Правда, мама все равно была грустная… — он впился в Джека странным тяжелым взглядом. — Это ты… Это ты что-то сделал! Что?
— Я ничего не делал, Рик. И я не знаю, зачем и почему она это сделала. Вот очнется, у нее и спросишь, — отрезал Джек резко.
— А наручники? Я видел на кровати наручники? Зачем они там висят?
— Просто так. У взрослых тоже бывают свои игры, Рик. В этом нет ничего плохого.
— Игры? И что же это за игры такие? Ты приковывал маму наручниками?
— Рик, это тебя уже не касается. То, что происходит в спальне взрослых — их личное дело, и детям совать туда нос нельзя.
— А почему ты так со мной разговариваешь? Так грубо, агрессивно? Я же просто спрашиваю.
— Потому что мне не нравится, что ты пытаешься меня в чем-то обвинить. Прежде чем кого-то в чем-то обвинить, сначала убедись, что твои обвинения обоснованы.
Патрик насупился, сложив руки на груди и зло поджав губы.
— Они обоснованы, — буркнул он. — Я знаю, что ты ее обижал. Хоть сам обещал этого не делать! Поэтому она и была все время такой грустной. Она любит тебя… она так по тебе грустила, плакала, когда мы уехали… Я знаю, она радовалась тому, что ты снова с нами, хоть и не хотела этого показывать. А ты ее опять обижаешь! Тогда обижал… и сейчас опять! Зачем?
— Повторяю, я не обижаю ее. Да, я сержусь, но не обижаю. А разве я должен радоваться тому, что она меня бросила, что завела себе любовника? Да другой бы на моем месте вообще вышвырнул бы ее из дома и не вспоминал бы больше!
— Да? — взвился мальчик, вскакивая на сидении на колени. — А сам? Сам?! Ты сам первый начал! Ты завел себе любовницу! Изменял маме! Почему? Разве ты ее не любишь? Разве та, другая, была лучше мамы?
— Нет, конечно. Я люблю маму, кроме нее мне никто больше не нужен. Но я мужчина, Рик. Мужчина может бывать с другими женщинами… просто так… без любви. Мужчинам это нужно, это заложено в нас… И это вовсе не значит, что я не люблю маму или хочу ее обидеть. А вот женщинам это не дозволено. Потому что она женщина. Она должна быть порядочной и хранить своему мужу верность.
Патрик изумленно и недоверчиво смотрел на него.
— Хрень какая-то! — фыркнул он. — Почему это одним можно, а другим — нет? При чем здесь мужчина и женщина? Разве любовь у всех не одинаковая, и боль, и ревность? Почему это тебе можно делать маме больно, изменять ей, а ей тебе — нет? Так не честно. Ты ничем ее не лучше! И нет у тебя каких-то там прав, которых не может быть у нее! Любой человек имеет право плюнуть в ответ, когда плюнули в него, понял? Так что нечего мне тут хрень всякую заливать! Что заслужил — то и получил! На себя сердись, понял, а не на маму!
Джек пораженно уставился на него, от удивления даже язык проглотив, шокированный тем, как разговаривает с ним сын.
— Кстати, а ты у меня спросил, простил ли тебя я за то, что ты нас предал, спутался с этой куклой, променял нас с мамой на нее?
— Но я вас не предавал… и не променивал. Я бы никогда этого не сделал! Дороже вас у меня никого нет!
— Да? Что-то мне так не кажется! Если бы это было так, ты бы не стал так нами рисковать, путаясь с этой… Разве ты не знал, что если мама узнает, она тебя не простит? Врешь ты все! Я тебе не верю! Плевал ты на нас! Потому так себя и вел. И маму ты не любишь. Я теперь понял. Когда любишь человека, то боишься сделать ему больно, не хочешь, чтобы он огорчался, потому что тогда и сам огорчаешься, самому тоже становится больно. А тебе не больно. Ни за маму, ни за меня. И тебе ее не жалко, ни капельки! А мне жалко! И я не позволю ее обижать, никому, понял? Если она умрет, я никогда тебя не прощу! Я убегу, и ты никогда меня больше не увидишь! А если Нол выживет, я больше не буду ему мешать тебя убить!
Патрик порывисто отвернулся к окну, чтобы отец не увидел его слезы.
— Я так тебя любил… думал, что ты самый лучший, — чуть слышно прошептал он с таким разочарованием, что Джек даже не нашелся, что ответить. — Я все не мог понять, почему мама тебя так боится. Был уверен, что ты любишь ее и никогда не обидишь… А ты вон какой, оказывается. Когда мама поправится, я заберу ее, и мы уедем. Если она не хочет быть с тобой, значит, и не будет. Будет так, как хочет она, а не ты. А ты можешь и дальше заводить себе всяких Даян… и делай с ними, что хочешь, бей, обижай… приковывай наручниками. А мою маму никто обижать не будет. Одному уже проткнул глотку, и всем остальным проткну, кто обижать начнет. Всем!
Он бросил взгляд на Джека, который ясно разглядел в его взгляде открытую угрозу. Потом отвернулся и замолчал. Джек, задыхаясь от ярости, хотел сказать ему что-то резкое, возмущенный всей этой тирадой, но услышал, как он совсем по-детски всхлипывает, так горько, так безутешно, и промолчал.
— Это мама тебе рассказала про тетю Даяну? — тихо спросил он после долгого молчания.
— Нет. Мама никогда ничего плохого о тебе не говорила.
— Тогда кто?
— Мэтт сказал. Он все мне рассказал про тебя.
— Кто?!
— Мэтт. Ты наврал, что мама его не любила. И что он был страшным маньяком. Ничего он не страшный. Он просто был болен. Но на самом деле он был хорошим. Он был моим другом, пока не ушел. А еще он сказал, что это ты приказал убить тетю Даяну.
— Вот как? А что еще он говорил?
— Говорил, что ты его все равно не победил, потому что мама о нем никогда не забывала. Говорил, что ты обижал маму, даже руку на нее поднимал, только я ему не верил. Раньше.
Джек хотел спросить еще, но в этот момент машина неотложки впереди остановилась перед дверями больницы. Джек, подъехав поближе, припарковался в стороне. Патрик выскочил из машины, как только она остановилась, и, не дожидаясь его, помчался в приемное отделение, куда уже отвезли на каталке Кэрол. Джек проследил за ним взглядом.
— Ну, Кэрол… — процедил он сквозь зубы. — Вырвать бы тебе твой длинный язык!
Вздохнув, он выбрался из машины и пошел следом за Патриком. Мальчик сидел на кушетке, уткнувшись лицом в ладони. Джек подошел к нему.
— Маму увезли в реанимацию, — он поднял на отца заплаканные глаза и вытер нос. Джек присел рядом и привлек его к себе.
— Все обойдется, сынок. Не плачь. Мама сильная. Она уже не раз попадала в передряги, и всегда все преодолевала. И на этот раз справится, вот увидишь, — Джек помолчал, гладя его по голове. — А как ты узнал, что с ней случилось?
— Я почувствовал. Я не могу видеть сейчас… меня блокируют… Но я почувствовал.
— Ты молодец. Ты спас маме жизнь.
— Надеюсь, — прошептал мальчик и зажмурился, пытаясь сдержать слезы. — Пап, пойди узнай, что там с мамой. Почему никто не идет и ничего нам не говорит? — Патрик взволнованно крутился на месте, не в силах усидеть, вскакивая, потом опять опускаясь на кушетку, с тревогой смотря в ту сторону, куда ее увезли.
— Не суетись. Как только будет что сообщить, нам сообщат. Пока лучше не мешать. Врачи знают, что делать, — отозвался Джек. Он все еще был потрясен, с трудом осознавая то, что произошло. Он не мог поверить, что Кэрол это сделала. Ничего подобного он от нее не ожидал. Он считал ее сильной. Ведь она через столько прошла, и ничего ее не сломало. Почему она сломалась сейчас? Что именно ее сломало? Джек не хотел обращать внимание на то, как больно саднило у него в груди, как тяжело что-то давило изнутри. Он не виноват. Он ничего такого страшного не сделал, чтобы довести ее до самоубийства. Она просто больная, сумасшедшая, потому и сделала это. Кто его знает, что у нее в голове творится. Тем более, это уже не в первый раз. Она уже однажды пыталась покончить с собой, когда мать ее продала какому-то шоферу, попытавшись сделать из нее шлюху. Но ведь это совсем другое. Он же муж. Она его жена. Мало ли что он говорит от злости… это же не значит, что все, что он говорит ей — правда. Она же должна была это понимать. А силу он применяет только потому, что она отказывает ему. Она не имеет права отказывать, он ее муж. Да, он хотел ее унизить, но лишь в отместку, потому что она его унизила, да так, как никто и никогда. И он хотел сделать так же. Она же должна была это понимать. Не могла же она поверить в то, что все это по-настоящему, на самом деле… его слова, его поведение… Если бы он и вправду так считал и думал, как говорил, разве была бы она до сих пор его женой, рядом с ним, в его доме, в его постели? Вот дурочка!
И Джек злился, стараясь не подпускать никаких других мыслей, не замечать, как дрожат его руки. Но как ни гнал он нежеланные мысли, они все равно лезли ему в голову, особенно одна — а если она умрет?
Он украдкой наблюдал за сыном. Тот вился на месте, как волчок. В заплаканных глазах его отражался самый настоящий ужас и боль.
— Пап, помоги ей… Пошли к ней! Пожалуйста! Я чувствую… что-то не так… все плохо… Смерть… я ощущаю ее…
— Сынок, это нервы, успокойся. С мамой все будет хорошо.
— Да нет же… я же чувствую… я всегда чувствую… — он растерянно сел на кушетку.
Несколько минут он сидел молча, болтая ногами, потом вдруг резко замер.
— Рик? — встревоженно Джек всмотрелся в его окаменевшее так резко лицо. — Ты чего?
Но мальчик вдруг вскочил и с пронзительным воем помчался по коридору туда, куда увезли Кэрол. Джек бросился следом.
— Рик! Стой!
Но он не мог догнать мальчика, с такой скоростью тот бежал вперед, уверенно, словно был здесь много раз и знал, куда нужно бежать. У реанимации мальчика кто-то попытался остановить, но он ловко увернулся и скрылся за дверями.
— Туда нельзя! — какой-то медработник в медицинском халате схватил Джека за руку. Джек резко вырвался.
— Знаю… Я заберу сына… — он толкнул дверь, забегая внутрь.
И прирос к полу, остановившись, увидев накрытое с головой простыней тело.
— Мистер Рэндэл… мы сделали все, что смогли… Мне жаль… — донесся до Джека, как издалека чей-то голос.
— Мам!!!
Патрик попытался протиснуться сквозь окружавшее Кэрол кольцо врачей, но его не пустили, мягко отстранив назад.
— Нет! Пустите! Я не отпущу ее! Мам!!!
Патрик наклонился и, приподняв штанину, выхватил нож и вскинул руку.
— С дороги! — взмахнув ножом, он полоснул по чьей-то руке, которая к нему потянулась. — Убью! Всех убью! Пропустите меня!
Все в замешательстве расступились, с опаской смотря на обезумевшего ребенка.
Подскочив к Кэрол, Патрик бросил нож прямо ей на живот и, откинув простынь, вцепился в Кэрол.
— Мам! Это я! Назад! Вернись! Я не пущу! Я не позволю! Не отдам! Вернись! Я приказываю! Живи! Живи!!!
— Заберите ребенка, — тихо проговорил доктор Джеку. Но он не мог пошевелиться, не отрывая неподвижного взгляда от лица Кэрол. Вопли Патрика раздирали ему уши.
— Кэрол… — чуть слышно простонал он.
— Вернись! Вернись! — кричал Патрик во весь голос, со всех сил сжимая пальцами ее руку. — Я приказываю! Отпусти ее! Не забирай! Я дам тебе других! Много! Отпусти, я приказываю! Мам, не иди туда, назад! Иди ко мне! Ко мне! Ко мне!!!
И вдруг Кэрол раскрыла рот, судорожно, протяжно, в голос, почти с криком втягивая в себя воздух. Глаза ее распахнулись, она выгнулась, вцепившись пальцами в края реанимационного стола, на котором лежала. Нож, лежащий у нее на животе, соскользнул на пол. Приборы, к которым она была подключена, вдруг ожили.
— Иду… сынок, — выдохнула она слабо и, закрыв глаза, в бессилии замерла.
— О, Боже! — прохрипел кто-то.
Медсестра со стоном упала в обморок, но остальные бросились к Кэрол, оттесняя мальчика в сторону. Открыв снова глаза, Кэрол повернула голову и встретилась с его взглядом.
— Рик… — прошептала она.
— Молодец, мам! — тот радостно улыбнулся.
— Прости меня, — уже одними губами беззвучно сказала она, и по щекам ее потекли слезы.
— Все хорошо, мам! Теперь все хорошо! Я с тобой! Не бойся.
Патрик наклонился и, проскользнув мимо ног врачей, подобрал свой нож. Торопливо спрятав его под штанину, он отполз назад и выпрямился.
— Выйдите, пожалуйста! Сенатор, да придите вы в себя, наконец! Вам нужна помощь? — доктор всмотрелся в бледное лицо Джека. Тот не ответил, только качнул отрицательно головой и, взяв Патрика за плечо, вывел из реанимации. Мальчик больше не сопротивлялся, совершенно успокоившись, и позволил себя увести.
— Пап… есть хочу, — невинно и совсем по-детски проговорил он и взял Джека за руку. — С мамой теперь все хорошо. Пойдем, поедим, а?
Джек снова кивнул. Мальчик всмотрелся ему в лицо.
— Пап, ты живой?
Тот кивнул.
— Что-то не очень похоже. Такое ощущение, что в маму вернулась жизнь, а из тебя вылетела, — он захихикал и дернул его за руку. — Пап, все обошлось. Ты испугался, да, что мама умерла? Не бойся. Я ее вернул. Видишь, как я могу? Круто, да? Ты теперь мне веришь?
Джек скосил на него недоверчивый удивленный взгляд, но снова промолчал.