ПРОЛОГ
Как же неохота идти на учебу. Дима уже вылез из-под одеяла, самое трудное сделал и теперь натягивал носок. Мама наверно уже завтрак приготовила…
Если бы жил один, то пришлось бы еще возиться с продуктами самому. Или завести телку, которая согласилась бы это делать. А где найдешь такую бабу, чтоб вела хозяйство, активно давала, да еще чтоб запросы у нее были как можно меньше?
Короче: проще «передергивать», да и жить с мамой. А уж когда-нибудь потом будет отдельное жилье, телки… Мама как раз, с новым своим чертом, дом строят — на пару. С отчимом, то есть. В кредиты влезли, денег назанимали. Но когда-нибудь они «возведут особняк», как они выражаются и свалят с квартиры.
Вот тогда-то Дима и разгуляется как следует.
А пока нужно надеть джинсы и топать в туалет. Вот бы все изменилось в один момент! Дима мечтал, что однажды все будет по-другому. Что не нужно будет учиться, чтоб потом искать работу — добровольное рабство. И вообще, мечтал, что не будет денег, или, наоборот — у него, у Димы будет куча бабок, и он будет себе тихонько жить где-нибудь на островах. Там, где никто не знает русского языка, там, где никто не будет донимать, там…
Размышления прервал грохот за стеной.
«Что может поменяться в этом мире?», — вздохнул Дима. Люди так и будут и размножаться, а потом растить детей, чтоб те продолжали заполнять планету.
Летние каникулы только-только закончились, скоро пойдут дожди и слякоть…
Снова грохот. Гири катают, что ли?
Обычно мать и отчим занимались своими темными делишками тихонечко, как мышки. Если бы Дима не размышлял, так — чисто гипотетически, — то он бы подумал, что его родители давно разучились совершать один из самых примитивных актов на свете.
Но вот теперь недвусмысленный грохот за стеной. Не дерутся же они там, в самом деле.
Дима почесывая макушку, вышел в коридор.
Сначала он подумал, что мама разлила малиновое варенье. Уронила баллон.
Но потом вспомнил, что все варенье съели еще зимой. А то, что текло из-под двери кухни, слишком жидкое, даже для повидла.
Створка со скрипом открылась.
— Мама? — прошептал Дима. — Мам?..
На него топала фигура с растрепанными волосами.
И с ножом в руке.
***
Виктора тянули за волосы со дна омута. Мгновение назад он еще лежал на кушетке, а над ним стояла медсестра: коротенький кипельно-белый халатик, накрахмаленный колпачок, строгая прическа. В руке шприц, глазки фиалкового цвета смеются, поверх марлевой маски.
— Сейчас вас укусит комарик, — пропела она. Голос мелодичный, но немного… шепелявый, что ли. Виктор отбросил прочь неприятные мысли и сосредоточил взгляд на глубоком вырезе. Под халатиком красная кофточка и молочные полукружья, с родинками.
— А можно вас укушу я? — слова просто возникли у Виктора в голове и он тут же почувствовал, как комната расплывается, дрожит по краям. И комариный укус…
…и вот он лежит на кровати, а рядом — медсестра.
Точнее, жена. Глаза такие же, прямо чересчур цветные. Или нет?
Нижнюю половину лица закрывает одеяло, какая там маска — спросонья показалось. Глаза у Кати ореховые и сейчас почему-то расширен зрачок. Виктор по молодости баловался травкой: а кто не пробовал? И однажды Костик — был такой кадр, — скурил косяка три, один за другим.
Зрачки у Костика тогда были ровно такие. Как сейчас у жены.
— Кать? — улыбнулся Виктор. — Что, вставать пора? Все нормаль…
В следующую минуту заботливый муж отбивался от жены, от своей любимой Катечки, слышал собственный (или чужой?) визг и его пожирала боль.
Очень сильная.
***
Не каждому везет проснуться в понедельник с улыбкой на губах. Все потому что Саню ласкают пальчики… чьи? Как зовут бабу? Марина, Ира, Светка?.. Все не то.
Голова трещит, но ведь как приятно… «Утренняя любовь», случается не с каждым.
Вчера покутили здорово. Выпивка текла рекой. Саня намешал В СЕБЕ целую кучу коктейлей.
«Я ходячий шейкер», — вяло подумал он.
Губы, язык. Снова губы.
— Я шейкер, — выдохнул Саня. Ласки прекратились. Саня открыл глаза и посмотрел на девушку. Как ее зовут? Она теперь сжимала хозяйство у корня, тупо глядя сквозь Саню, а он с удовольствием созерцал упругие белые холмики. Грудей в своей жизни он видел немало, самых различных форм и размеров, но эта, с бледно-коричневыми ореолами — сахарная прямо.
Да и на мордочку девка ничего. А то бывает, с таким крокодилом проснешься.
В незашторенное окно бил яркий свет. Сентябрьские лучи, с прохладцей. Не за горами настоящая осень.
— Ну? И чего ты заснула? — усмехнулся Саня. Пальчики сжались сильнее.
Еще сильнее.
— Эй… потише, малышка. Да что с тобой?! АХ ТЫ ТВАРЬ! ОТПУСТИ ООООООААУУУААА!
Саня брыкнул ногой, стараясь попасть шлюхе в лицо. Ее влажные губы растянулись в улыбке.
Точнее — в ухмылке.
Последней «утренней любви», как и последней в своей жизни осени, Саня не увидел.
***
Луи Армстронг разрывается, «What a wonderful world». Эта песня у меня на звонке стоит уже пару лет, и не надоедает. А так раньше менял музыку раз в два месяца: к любой, даже любимой доселе мелодии развивалась хроническая ненависть.
Как обычно, я не был согласен, что «мир прекрасен». Толпа серых, безразличных людей в маршрутке, универ.
Забыл нормально задвинуть занавески, и теперь свет бьет в глаза. Где я?