Юрец растирал красноту на лбу. Рифат, как полицейский из дешевого боевичка, держал стойку: в одну сторону повернулся, в другую.
— Последний патрон? — спросил я. Он кивнул.
У Коляна калитка всегда нараспашку, потому что много людей живет в одном дворе. Во-первых сосед, дядя Костя, во-вторых, квартиранты, так что калитку открыть может любой желающий.
Песок завезли — прямо напротив Колиных окон гора, и в ней полузакопан грузовичок, с синим кузовом. Еще вчера здесь возилась малышня, с игрушками, лопатками и пасочками.
Но во двор мы вошли с опаской. Узкая дорожка между стеной, чужой забор сплошь из поржавевших прутьев и битых шиферин.
Рифат вертел пистолетом. Юрец все трогал лоб — в рассаженной коже поблескивали стеклянные крупинки.
— И где Коля ваш? — спросил Рифат. Мы остановились возле входной двери. Сбоку — дом, из грубых, неоштукатуренных блоков. Без крыши, недостроенный. Это типа уже не Колькина территория, но забора как такового нет, чуть дальше — домик поменьше. И флигель еще, и там как раз квартиранты.
Были.
— И что? Заходим? — шепнул Рифат.
— Ну, — я дернул дверь. Открыто. Спину кольнул чужой взгляд, как будто следит кто сверху.
Оглянулся. Пацаны как по команде, посмотрели вверх, на недостроенный дом. Никого вроде.
В Колином дворе даже ночью не бывало так тихо. Тут всегда пищали дети, орали кошки, лаяли собаки, матерились мужики. А сейчас тишина, от которой ждешь подвоха.
В доме полный бедлам. Везде осколки посуды, на полу кастрюля с вывернутым бульоном, ковер в какой-то дряни. Кровь, кровь, естественно — на стенах, на обоях, а в кроватях преет желтоватое белье.
— Коль? — крикнул Юрец и я вздрогнул. Странно: полно предметов в комнатах, все разбросано и вдруг — эхо. — Ау!
Под ногами захрустели осколки: вазы, кружки, тарелки. Валяется шиньон. Кто-то наступил на раскрытый тюбик с кремом для лица — струя попала на обои, ляпнула на полированную дверцу шкафчика.
В спальне, на кровати лежала Алиса — сестра Коли. На шее у нее запеклась кровь, в форме огромного «смайлика», пальцы скрючены, обломанные ногти впились в ладони. Сбоку, у виска — неровная плешь, клок волос вырван. И черные пятна под глазами.
Не знаю, как долго мы смотрели на покойницу. Для меня перестало существовать время и вновь я, как будто вскарабкался на еще одну ступеньку реальности.
Где остальные? Отец, мать?
— Он же сказал, что сидит в погребе, — подал голос Рифат. — Где погреб этот?
— На кухне, по-моему, — кашлянул Юрец. — Под линолеумом. Помню, картошку мы таскали.
Вернулись на кухню. Даже не обсуждали увиденное, просто вышли, подталкивая друг друга и точно: сразу-то мы не заметили, что линолеум приподнят.
Грудь у меня так и не собиралась оттаивать — замерзла изнутри. А еще я хотел по-большому.
Обратная сторона линолеума ворсистая, серая, и вся в отпечатках пальцев. С линолеумом возился раненный и не надо быть семи пядей во лбу, чтоб понять кто именно.
Дернул металлическую скобу, отполированную чужими ладонями. Дверь в погреб поддалась легко, и я чуть не усвистел вниз, Рифат успел подхватить.
— Спасибо, — сказал я.
— Аккуратнее надо, Василий Алибабаевич, — пробормотал Рифат. — В сейфе кстати, пусто, в спальне который. Видели, открыт был?
— Пусто? — я заглянул в черную дыру, прислушался. — Коль!.. Ау, ты там?
— Он наверно, вылез. Убежал куда-нибудь.
— Может… — я протолкнул по горлу ком. Даже не ком, а уже то, что съел у Юрца — блинчик. — Они не его… рвали? На улице?
— Нет, — покачал головой Юрец. — Точно нет. Там был какой-то волосатый чел, ноги сплошь в шерсти. Я запомнил.
— Оттуда тоже воняет. Ну, сильнее даже, чем в СПАЛЬНЕ.
— Угу.
Юрец сунул руку за печку, щелкнул. Зажегся свет в погребе. Он ярко освещал бугристый пол по центру, а стенки потонули во мраке.
Мы разом отвернулись, зажимая носы и рты.
Юрца опять вырвало. Он успел выплюнуть бледную желчь в раковину.
Пока мы тут боремся с желудками, нас могут окружить и точно так же разорвать на куски. Так что если мы хотим выжить, нужно шевелить булками. И извилинами.
— Кто-то должен слезть. За ружьем.
— Только не я, — пробормотал Юрец. — Не могу.
Рифат промолчал, и тогда я присел спустил ноги в проем. Нашарил лестницу, развернулся к ней передом и стал спускаться.
— Смотри аккуратнее. Вдруг там это…
— У меня гвоздодер, — я потряс железякой. Рука будто в киселе, воздух вязкий и насыщенный, как бульон.
Здоровый погреб — настоящий подвал. Потолки метра два с половиной, отделаны штукатуркой даже. Дальняя стена теряется во мраке. Мертвая зона — ничего не видать.
Но мощная лампа, прикрытая проволочным забралом, и так освещает больше чем нужно.
Если начать описывать, то не остановишься. Так примерно я и представлял себе выстрел в голову.
Дядя Жора, отец Коли. Я определил это так, навскидку. Потому что лица у него теперь не было.
В скорлупе черепа — дыра. Неровные края кости, вязкие, освежеванные комки. Фиолетовые ленты вен и сухожилий, как змейки.
Я смотрел на труп и дурнота давила на диафрагму, и заполняла легкие — и я сам уже превратился в сплошную тошноту и стенки погреба поплыли, как растаявшее масло.
— Не спи — замерзнешь, — сказал Рифат, и я вздрогнул. Отвел взгляд.
Не так уж меня и воротит. По крайней мере, не разрывает на части, как Юрца.