Канат. Что за хрень? Сразу школьный спортивный зал вспомнил.
Еще одна тварь. Вышла из флигелька. Как раз квартиранты Васи, наверное, бывшие.
Я размахнулся (вспомнил, как колол дрова, топором), чтоб всадить крюк монтировки прямо в темя девчонки.
Метил в «родничок», а попал вскользь по щеке — в последний момент девка резко отпрыгнула от Юрца, как пантера. Рифат приставил ей ствол к затылку.
Лицо взорвалось фаршем с осколками костей. Мне в лицо попал студенистый мячик, вроде большой виноградины — глаз.
К нам ковыляла девушка, лет двадцати пяти. В открытом рту поблескивает пломба, язык черный, и сосульки волос висят по бокам пепельно-серых щек.
Юрец схватил камень и кинул в нее. Попал в живот, девушка рыкнула и продолжила идти, буравя меня взглядом.
Была бы она ожившим мертвецом, я бы и то не так испугался. Потому что зомби неповоротливые, а эта тварь источала первобытную энергию, звериную ярость.
— Они напирают! — взвизгнул Рифат. Щелкнул затвором, снова пальнул.
— Вы глухие что ли?! — донесся хриплый, прокуренный голос. — Э, пацаны!
Девушка зарычала и побежала на меня.
Я ткнул ей в лицо гвоздодером. Увернулась. Та малая точно ее дочка или сестра: прыти им обеим не занимать — наследственное.
Оскаленные зубы, губы искривлены. Есть ли в глазах разум?
Хоть что-то человеческое?
Я снова ударил. Она перехватила гвоздодер и выдернула у меня из рук, как лопатку у малыша.
И губы теперь оттягивало подобие ухмылки. Хотя, может я это и выдумал. Тварь как собака, знала, что я боюсь.
Девушка отшвырнула гвоздодер в сторону, я краем сознание отметил, что у нее прекрасные ножки: точенные, длинные и пятна грязи (синяки?) их совсем не портили.
Аккуратно выщипанные бровки чуть изогнулись, оскал немного померк. Девушка на мгновение расслабилась, а я бросился вперед и сбил ее, по-регбийному.
Она вцепилась мне зубами в трапецевидную мышцу. То самое место, которое мне, бывало, массировала Аня. А уж когда ей делал массаж я, любимая растекалась по дивану, как подтаявшее масло.
Вот теперь мы с этой бабой катались по полу, и я меня захлестывала ярость и возбуждение. Даже страх отступил.
И я знал, что она это ощущает.
В конце концов, я оказался сверху и начал ее душить. Девушка хрипела и извивалась, а у меня вертелось в голове: сколько тебе лет, сколько тебе лет. Не знаю, почему подумал про возраст.
Конечно, при других обстоятельствах я бы ее не стал ДУШИТЬ, если б оказался сверху.
Она застонала, ее ногти впились в предплечья, но и теперь боли не приходила.
А девушка застонала еще раз и стала прижиматься к моему паху.
В глазах появился новый огонек.
Я наклонился к ней. Черт знает, что на меня нашло. Ниже, еще ниже. Она меня загипнотизировала.
И тут же вцепилась в нижнюю губу и сомкнула челюсти. Я замычал, но теперь уже тварь освободилась от захвата, теперь уже ее пальцы сжимали мое горло, и я знал, что она может вырвать трахею прямо так, одним движением.
Потом она схватила меня за пах. Как следует вцепилась. Перед глазами у меня поплыли чернильные пятна, с лиловыми проблесками.
«Все, это конец. Конец»
Голова девушки взорвалась у меня в руках. Как тыква, начиненная петардами.
На щеках теплая, вязкая дрянь, вроде малинового варенья, а во рту кисловатый сгусток. Я харкнул, содрогаясь, и разжал пальцы. На белой шее остались фиолетовые отпечатки, а из зияющей раны текла кровь, толчками.
Рифат карабкался по канату, на недостроенный дом. Юрец уже был наверху, и они вместе с дядей Костей, активно жестикулировали. Из ружья, что держал сосед Васи, вытекала тоненькая струйка дыма.
Пульс толок виски. Хромая и отплевываясь я двинул туда, где извивался канат. С ходу не поймал, пару раз махнул ладонью мимо. Ни единого звука мозг не воспринимал, но я знал, что деревья по-прежнему шелестят, знал, что Юрец и остальные подбадривают меня, кричат, чтоб лез побыстрей.
Был у нас в школе один идиот — Мельник. Типа, самый разгильдяй. Никогда не носил учебники, ничего не писал на уроке. Вот он любил кататься на канатах, в спортзале. Как-то раз залез под самый потолок, а потом то ли хотел съехать, то ли пальцы разжались. В общем, он упал мимо матов и сломал обе ноги.
Жесткие волоконца натирают кожу до красноты. Как будто Анькина косица, только гораздо толще.
Я упал через край стены, животом вперед — с полуметровой высоты. Перевернулся на спину и тяжело задышал, а надо мной возникли три мутных пятна.
Потом я различил лица. Лестница бросилась в глаза, и кольца каната.
— Ты как? Нормально? — сказал Юрец.
— Вроде да, — прохрипел я. — Почему у нее взорвалась голова?
Пацаны переглянулись. Вспотевшая лысина дяди Кости поблескивала, и он провел под носом, ероша щеточку усов:
— Это я ее. Сначала не мог никак достать. Вы вертелись там, двигались. Боялся, что тебя задену.
— Чистый Робин Гуд! — сказал Рифат. Не без гордости, как будто сам стрелял.
— Да ладно… Это еще что! Ты попробуй утку снять, — дядя Костя добродушно засмеялся. Я помню, как Юрец с Колькой ездили на охоту, как раз с ним. Вроде как можно было взять только одного человека, и Коля позвал Юрца. А я тоже хотел, конечно.
Позже я понял, что там ничего такого крутого нет, на охоте. Броди целый день, утопая в грязи, выслеживай почти что мифическую дичь. Спи в холоде и сырости, жри тушенку. Но когда тебе десять лет, лучше приключения не вообразишь.
— Дядь Кость! — взмолился Юрец. — Что вообще происходит? Вы знаете?
Лицо у мужчины тут же потемнело. Видно было, что смеялся он больше по привычке и на автомате, чем от истинного веселья. Подул ветер и пахнуло терпким потом, пополам с растворителем.
— Что случилось? — переспросил дядя Костя. — Бабы сошли с ума, вот что случилось. А вы парни, тоже дураки, раз на улицу вышли. Видите, как я обосновался? Ружье и обзор. Сижу здесь и снимаю этих тварей по одной, — он шмыгнул носом и вновь провел по усам.
Я тем временем встал и огляделся. Наша «база» — недостроенный дом. Скорее всего, нарядной черепицы и отделки ему уже не видать. Стропила, палки, мешки с мусором. Пара рулонов рубероида, топор и пила. Гвозди поблескивают тут и там, как гильзы.