Потом на меня напал ступор. Дежа вю выедало мозг, а я таскал, таскал эти ведра. Бензин плескал, чавкал, пропитывал землю.
Я ждал, что девицы сейчас зашевелятся и восстанут, как одна. Но они продолжали спать, а одежды их пропитывались, желтоватые капли блестели на грудях, на руках и шеях. Теперь, спящие вповалку бездыханные тела, и впрямь напоминали выброшенные на свалку жизни манекены, чуть подплавленные солнцем.
И конечно, пикантности происходящему добавляли ворота. Я никогда не любил регби, но сейчас невольно вспомнил эту игру, уже в который раз за сегодня.
«Полив» выжал из тела все соки. Голод подъедал желудок, а из еды мы перехватили только тушенку, одну банку на двоих. Хавали, макали засушенный хлеб в юшку — вкусно до безобразия (продукты нашли в кабине).
Сейчас напала жажда и сонливость. Не двигаться, никуда не идти, только спать и спать.
Боль вступила в голову. Прямо распирает, распирает. Пульс толчет череп изнутри, на виске пульсирует жилка. Глаза тоже поддавливает изнутри. И вдруг мерзко стало от зрелища, аже передернуло.
В ушах шелест, шелест, как будто сминают шуршащую бумагу, или как будто ветер срывает листья с деревьев… вроде шепота и вот громче, громче…
— …е? — сказал Рифат. У меня в башке уже резонировали колокола. Потом звук стал выше и тоньше, как комариный писк.
После все стихло. Рифат вглядывался в меня, и снова два маленьких человечка подрагивали в его глазах.
— Нормально, — сказал я. — Как мы подожжем их? Надо же уйти на безопасное расстояние.
— Есть ведь «зиппо».
— Тогда отгоним грузовик к трассе.
— А вдруг полыхнет? — возразил Рифат. — Тогда нам придется бежать.
— Так ты хотел ехать? Мы взлетим на воздух, бензин-то остался.
— Не взлетим. Так будет проще! — стоял Рифат на своем. — Вдруг не успеем?
— И так и так — хрень. Чушь затеяли!
— На переправе коней не меняют, — ухмыльнулся Рифат. — Заднюю включаешь? Уже бензин расплескали…
Уже бензин расплескали, это да. Сказал «а», говори и «б».
Рифат отогнал грузовик, развернул его мордой к трассе.
С минуту мы стояли на пригорке, метрах в десяти от «фланга» поля. Рифат вытащил «зиппо», вынул сотенную бумажку. Поджег, поглядел сквозь нее на свет и купюра превратилась в пепел. Рифат перетер его между пальцами и пустил по ветру.
Потом широкий взмах, коробочка блеснула в лучах солнца и скрылась среди тел.
Ничего. Потухла на лету. Я хотел сказать Рифату, что ему теперь придется здорово повозиться, разыскивая «жигу» или добывая огонь каким-нибудь кустарным методом, вроде трения двух прутиков друг о дружку.
Призрачное, почти невидимое пламя. Рифат потащил меня за собой, а я оглядывался.
Огонь охватио поле, всю зону нашего «полива». Женщины не просыпались, не кричали и не вскакивали. Так что я даже подумал, будто мы дурака сваляли: столько времени возились, а в итоге сожгли горку трупов.
Но я помнил сопение. И я знал, что они живые.
Огонь жрал лохмотья одежды и волосы, с жадностью перешел к телам. Оранжевые языки лизали кожу, отчего она раскрывалась бордовыми лепестками и отслаивалась, обнажая плоть.
Мы остановились неподалеку, тяжело дыша. Пламя разрослось, пустило в небо черный столб дыма, и копченые завитки, похожие на кривляющиеся рожи демонов, плыли вверх. Помню, смотрел передачу про теракт в Нью-Йорке — «Башни-близнецы», торговый центр. Там показывали стоп-кадр, на котором видны такие вот гоблинские морды, сотканные из дыма. Конечно, это случайность или там оптическая иллюзия, но на меня это тогда, помню, произвело впечатление. Даже снились эти дымные демоны, пожирающие многоэтажки и людей.
Но когда взорвалась та высотка — были они или нет? Я тогда не увидел… Откинуло взрывом, и вот как сейчас, окатило жаркой волной.
Пахнуло паленым мясом и синтетикой, пластмассой.
— Хорошо горят, — сплюнул Рифат. — А ты еще не хотел…
— Пошли отсюда, — оборвал я его.
Но мы еще несколько мгновений, как приклеенные стояли и все глазели, глазели.
Человек, оказывается, может бесконечно смотреть, как горят другие люди.
Мы плелись через поле, и ветер нес нам вдогонку ароматные запахи. Почти шашлык, в самом деле, даже живот заурчал. И я тут же разозлился на себя, на свою черствость, и что я уже никакого сострадания не испытываю ни к кому, хотя эти женщины — такие же люди, как мы… пускай и в прошлом.
Хотя, как поставить вопрос. Пока еще неизвестно, кому повезло больше.
— Хорошо, что мы с тобой не превратились в грязных развалин. В очередной раз скажу: охренительно прекрасно, что родился мужиком я! — Рифат хрипло заржал. — Что, интересно, у них в голов…
Мы повалились на землю. Все тело пронзило электрическим током. Нет. Как будто молния ударила в самое темечко… я не знаю, что в таком случае чувствует человек, как будто кипятком окатили голову, и он течет за шиворот, плавит кожу, и вместо мозга теперь раскаленная лава, а глаза ползут из орбит, и нечем дышать.
Рифат сжимает и разжимает пальцы, как орел когти, пятки скребут сухую почку. Изо рта текут слюни, выгнул спину. Потом затрясся, мотая головой.
(эпилепсия у него эпилепсия)
Самого меня тоже потряхивало. Присел рядом с Рифатом. Челюсти плотно сжаты… Нужно разжать, и чтоб он не проглотил язык. Не проглотил… не надо мы больше так не хотим больно зачем вы это сделали как посмели больно мы не будем больше…
Он укусил меня за кисть. Хватанул зубами то место, между указательным и большим пальцем. Я заорал и боль отрезвила. Вопли и голоса в голове стихли, но виски все еще сдавливал обруч. А череп распухал — вот-вот лопнет.
Вот-вот лопнет и потекут мозги…
А Рифат отпихивает меня, машет руками. Взгляд безумный, пустой. Как у… как у той соседки Юрца, как у всех женщин в утро-после-импульса.
Глаза у Рифата как блюдца. Я обтер кисть о штаны, поглядел на цепочку синеватых следов.
— Что это было? — вопрошал Рифат. — Что… Это ты… Ф-фу! Ты тоже почувствовал?
— Боль, как будто башку закручивают в тиски и…
— Как орали! — Рифат встал, придерживая за шершавый ствол дерева. Стер кровь с разбитой губы, поглядел на палец с удивлением. — Ч-щерт… Ты мне чуть пасть не порвал!
— Извини. А ты мне чуть не откусил руку.
— Да ладно, — Рифат потер поясницу. — Даже не хочу знать, что там и как… Надо валить назад и побыстрее. Мы были в отключке?