Реальность принимала нас медленно. В ушах до сих пор стоял многоголосый хор, заставлявший резонировать внутренние органы — каждую клеточку, и еще меня придавило чувство вины. Горелый смрад висит в воздухе, и передо мной картинка. Уж лучше бы женщины прыгали, бежали за нами горелые! Нет ведь — лежали как лежали, и все.
А мы их сожгли.
И этим все сказано.
— Что-то нашло такое, — Рифат жалобно глядел на меня. — Ты знаешь что это? — он озирался по сторонам, принюхивался, как будто ждал, что обожженые покойницы сейчас выйдут из-за пригорка и двинут на нас, протягивая крючья пальцев, с отваливающимися кусками прожаренной плоти.
— Не знаю. Мы даже… в другую сторону пошли из-за этого. Где теперь наш бензовоз?
— Я… не помню, — Рифат взъерошил волосы. — Почему я не помню, где его оставил? И… — он отвернулся, послышались булькающие звуки. У меня во рту разливался горько-кислый привкус, что-то вроде серы пополам с лимонным соком, но на рвоту пока не тянуло.
Рифат меж тем вытер губы и поглядел на меня.
— Ну? — улыбнулся я. — Пошли искать бензовоз.
Как-то по-дурацки заплутали, по полю-то. В какой-то момент показалось, что мы как заблудившиеся в пустыне, ходим по кругу.
Это последнее НЕЧТО как будто сбило в голове настройку, вытеснило мысли. Боль в голове неприятная. Череп угловатый и внутри перекатывается алюминиевый шарик, стукает по кости.
Горло сухое, как сено в этом стогу.
— Вон он, бензовоз! — оживился Рифат. И тут же замолк и увлек меня за стог.
Я тоже увидел ИХ возле грузовичка. Была б у нас хотя бы винтовка — другое дело. А так… даже соваться не стоит.
— Чего они хотят? — прошипел Рифат.
— Нам бензовоз теперь не нужен. И вообще, ты думал, нам вечно будет везти?
— Может, они…
— Не думаю. Один сюда идет. Они нас увидели, — свой собственный, отстраненный голос казался мне чужим.
Боль не отступает. Все расплывается, как будто мир соткан из марева. Я не стал дожидаться Рифата, полез в сено. Вроде бы есть особая техника, но я ее не знал и вообще, нам надо было просто бежать, а мы как идиоты ползли вперед, протискивались, и сухие травинки-колоски щекотали и кололи тело.
Чистейший бред.
Но мы ползли.
Темно, пахнет затхлой старостью, как из антресолей или из шкафа, вещи в котором долго не перебирали.
Мы затаились и ждали. Вот-вот уже подойдет тот тип, а вместе с ними другие. Стог сена прошьет очередь «калаша». И все.
Снова кислый привкус в глотке, снова мотор колотится как сумасшедший.
— Нету никого! — голос раздался так близко, что я чуть не охнул: вовремя уткнулся в сено. — Стреканули наверно, — незнакомец шумно высморкался. — Ну, ничего, потихоньку, полегоньку переловим… — он засвистел, потом зашелестел совсем рядом с моей ногой.
Потом звякнула «молния», и почти сразу зажурчало.
Мне показалось, что ссал он целую вечность. Потом тип испустил довольный вздох, и снова прожужжал «собачкой». Потом он стал чиркать зажигалкой.
(играет с нами он знает что мы здесь)
Сейчас подожжет. Кислый дым в легких, и надо бежать прочь, прочь…
Он подожжет нас так же, как мы подожгли беззащитных, спящих женщин. И мы заорем, вырвемся на свежий воздух и побежим, объятые пламенем. А эти типы — мародеры, — будут хохотать, а потом пристрелят нас как псов.
Или придумают что похуже.
— Хорошш-шо, — пробормотал тип. Затянулся — это я понял по звуку «п-пф».
Шаги отдаляются.
После нас заставил вздрогнуть взрыв хохота.
Выстрелы, и крик — надсадный, полный животной боли и ужаса.
Взревел мотор. Кто-то давал газу на нейтралке, мучил тахометр. Смешки, обрывки разговоров.
Мы для верности просидели в стоге еще какое-то время. Минут пять, или час — неизвестно. Все равно, что задержать дыхание и сидеть под водой: тебя разрывает нетерпение и недостаток кислорода в легких. Глаза кусал пот, сухие палки кололи всевозможные места.
Не такая уж это веселая штука — сидеть в стогу. Если ты ребенок, то да, а сейчас восторга нет и в помине.
Вылезли наружу, как заново родились. Подул ветерок, повеял прохладой. Мы с Рифатом оба потные, в волосах желтоватые палочки-травинки.
— Забрали, — Рифат поглядел вдаль, прикрывая глаза ладонью-козырьком. — Что это за черти?
— Мародеры, наверное.
— И теперь нам пешком идти…
— Так меньше внимания привлечем. Гоу, — я мотнул головой. Рифат какое-то время еще глядел на опустевшую трассу.
— Что-то они там оставили. Видишь? Пошли, поглядим.
— Погнали уже в городок. Там эти нас заждались, наверное… Эй!
Но Рифат не слушал. Рванул трусцой к трассе, а я за ним, чертыхаясь.
Рифат присел возле обочины. Я подходил к нему сзади, а он резко вскочил и отпрянул от…
… от мертвеца.
Когда ты как минимум раз в два дня видишь чей-нибудь труп, внутренняя шкала дозволенного падает.
Есть еще шкала сострадания. Но и она тоже теряет калибровку, и ты уже смотришь на мертвецов совсем по-другому, не так, например, как на умершую от старости бабушку.