Армян вскинул на плечо приклад. Палец, сейчас скользнет… Давит на курок…
Щелк!
Щелк-щелк.
— У миня патрон вишел, — армянин расплылся в широкой улыбке. — Еще три дня назад закончился патрон!
Духота окутала нас плотным саваном. Я глянул на Рифата. У него по лбу скатилась градина пота, на шее скакнул кадык. Армянин добавил:
— Рибята, захадыте. Только у меня еды совсем мала.
— Ну, вода хотя бы есть? — спросил я тонким, звонким голосом.
— О, провертел летом еще новую скважин. Воды много, пей, пажалста!
Он подошел к нам и поочередно потряс руку — то мне, то Рифату. Черт знает, что на него нашло. Сначала наставляет ствол (слава богу, пустой), а теперь мед расточает.
— Ви миня извините, — армянин приложил ладонь к груди, — доверия сейчас ни к кому. Ви как сказали… как можно! Нэт, мы нормальные. Ви заходите, чем богаты, как говорится… Меня Ашот зовут.
Что делать — зашли. Не без недоверия. Пахло в жилище кислятиной, как будто в кастрюле варили заношенные трусы, вместе с квашеной капустой.
Хозяин ежесекундно почесывался, скреб то шею, то подмышки, то грудь. Глядя на него хотел чесаться и я.
Темные стены. Грязные обои в некоторых местах отстали, проглядывают белесые пятна штукатурки и коричневые — глины.
Стук откуда-то снизу. Что-то ударилось, перекатилось под полом.
— Крисы, — пояснил Ашот. — Не обращайтэ вниманыа.
Он привел нас в душную кухню. Замызганная печка, на подоконнике труха. Окошечко маленькое, чуть больше форточки, ребенок сквозь такое без труда пролезет. Под ногами скрипит мышиный помет.
— Ви куда сами? И откуда?
— Здесь был городок неподалеку. Против женщин типа, военное укрепление, — замялся я. Рифат тоже чувствовал себя неуютно. Все озирался, ожидая подвоха. Мариам ползала по полу на коленках, вместе со своей «собакой». — И его разорили… Наверное мародеры. Вот мы оттуда, а куда — сами не знаем.
— Мариэм! Куда ты пальцы в рот тянешь, э! — Ашот поднял на нас взгляд и рассмеялся. — За дэтми вечно глаз да глаз… А это Гарик. Я его так называю, имени не знаем. Сам приполз к нам. Ви это… чай сейчас вскипятим.
— Да нам бы просто воды, — сказал Рифат. — И если есть — немного хлеба. И мы пойдем.
Нам и впрямь надо валить, только время зря теряем. Стены будто сжимаются незаметно, двигаются друг к другу, как в комнате пыток.
Вид жильцов и жилья начисто отбил всякий аппетит, и мысли о еде вызывали живое отвращение.
— Воды так воды… Я огонь вообще-то только по вечерам развожу. Или когда готовлю. — Он как-то странно посмотрел на нас, потом перевел взгляд на Мариам. — А то может, коньяку? Или вина?
— Нет, — опередил я Рифата. — Обойдемся. Нам бы воды и хлеба. Если можно.
— Можно, можно… — забормотал Ашот и вышел из кухни.
— Ты что, думал, что я соглашусь пить какую-нибудь дрянь из его рук? — возмутился Рифат.
— Кто тебя знает… Он мне тоже не доверия не внушает. Крысы, блин…
— Ты чувствуешь, чем здесь пахнет? — Рифат раздул ноздри. — Это не…
Договорить он не успел. Хозяин появился на кухне, шелестя пакетом с лавашом. Положил на клеенку, передо мной. И кусок сыру поставил, с плесенью, но отнюдь не французской.
— Вот. Он запечатанный. Хорошая штука — водой смочишь и снова свеженький. — Мы с Рифатом переглянулись, а армян не замечал нашей настороженности. — Ви хоть расскажите — как, что? Куда вабще мир катица?
— В тартарары, — кашлянул я. Армянин перевел взгляд и «подвис» немного. Потом под щетиной пробежала рябь, и он снова растянул губы в улыбке.
— Ви это… Здесь лучше не ходыте. Сейчас опасно, народ дикий здесь, — у него в руке как по мановению волшебной палочки возникла плоская фляга. Он прихлебнул из нее, и к койтейлю ароматов кухни добавился запах коньяка.
Мне уже не сиделось на месте. Чудилось шуршание, как будто гигантский паук опутывает дом паутиной и вот-вот сплетет плотный кокон, который не прорвать.
— А что там за старуха? — спросил Рифат. — В соседнем доме?
— А, баба Глафира, — ответил армянин и снова глотнул из фляжки. Потом что-то стукнуло за стеной. — Больной на всю голову. Про внучку талдычит день и ночь. Ви и к ней заходили, да? Я кормлю ее, немножко. Да и сколько там она съест…
Он договорил, и мне стало совестно за то, что мы забрали жалкие старухины припасы. Может, вернуть?
Армянин вытащил нож из держателя и снова прихлебнул коньяку.
— А где… можно отлить? — спросил я. Терпел достаточно долго, а потом вроде как забыл, но сейчас тяжесть с удвоенной силой давила на мочевой пузырь. Рифат кинул на меня быстрый взгляд.
— Отлить? — переспросил Ашот, как будто удивляясь. — Можно… Ну пойдем за мной. Поселок большой, а сейчас почти никого не осталась. Ну, когда это… женьщин с ума сошел, — он размахивал руками, и под его грузными шагами поскрипывали половицы.
Запах, запах… клянусь, я раньше почти не замечал запахов, потому что они не представали в такой первобытной, низменной форме. А теперь такие на каждом шагу и обоняние, в общем-то, не нужно. Без него было бы легче.
Щелкнул выключатель. Лампочка с пыльными пятнами выспыхнула, и осветила заржавленный бачок и серую туалетную бумагу, на проволоке.
— Заходи — пользуйся на здоровье, — сказал Ашот.
Я закрыл дверь на шпингалет и сразу решил, что в туалет надо сходить по-быстрому. Неохота оставлять Рифата наедине с Ашотом.
Мучительно таяли секунды, а из меня ни капли не выходит, как не напрягайся.
Наконец, струя забрызжила в грязноватое колено. Оглушительный звук.
И какое облегчение! Дурацкая забава, ну та, «утренние подсчеты». Только сейчас я понял, что раньше не ценил время. Нужно было наслаждаться каждым моментом жизни, а я просирал время на «доту», «танки» и на «фифу».
Тум-бдум! ТУМ!
Я вздрогнул.
Приглушенное шипение, гул. Плитка вывалилась за бачком. Дыра в полу, и там — трубы. Пыль, грязь. В такое отверстие пролезет ребенок.