Я наклонился над бачком и постучал костяшкой кулака по кафелю. Я представлял туалет Ашота несколько по-другому, и вообще-то надеялся, что сортир у них во дворе.
Ведро рядом, и в нем грязная, желтая вода. Дождевая, что ли. Глянул мельком в зеркало: всклокоченные волосы, распухшие, потрескавшиеся губы, клочки щетины на щеках, на шее тоже.
Какой-то наркоман, ей-богу!
Опять что-то громыхнуло. И замычал кто-то. Инвалид Гарик? Весь избитый… недавно приполз, сам… Откуда он мог приползти?
Тут что-то ударило в стену особо сильно, и опять мычание.
Я выпрямился. Слишком долго здесь, а Рифат там один…
Быстрее! У меня дрожали руки, никак не мог справиться с трусами. Прищемил кожу, зашипел. Дернул слив — ничего. Вода в колене в принципе, ненамного изменилась после моего «залива». Ведро, есть же ведро!
Дернул щеколду и…
…столкнулся с Ашотом.
— А где Рифат?
— На кухне. А я тебя жду, — армянин расплылся в улыбке. — Там тоже крисы, бывает, вылезают. Ти крисы испугался?
— Аг-га, — кивнул я. — Крысы, да.
Ашот топал впереди. Не хватить бы его по голове чем-нибудь? Я споткнулся о чемодан: тяжелый, зараза.
Страхи оказались напрасными. Хотя беспокойство и не ушло (кто-то же там мычал, в дыре), Рифат сидел на кухне с каменной мордой, а я округлил глаза. Он едва заметно приподнял брови.
— Чего вы такие хмурые? — спросил Ашот. — Сейчас ми с вами…
В кухню вползла тень. Я почему-то подумал, что это инвалид, Гарик — вдруг стал таким огромным.
Громила, размером два на два. Глаза-щелочки. Живота особого нет, просто — здоровый. Тоже кавказец, заросший щетиной. Запах кислятины сгустился, у здоровяка как-то странно оттопырилась верхняя губа, и он заревел, как бизон.
— Эт-то еще кто… — выдавил Рифат.
— А, это мой брат, — улыбнулся Ашот. — Ваган. Елейность из его голоса напрочь испарилась. Он свел и без того сросшиеся брови к переносице и повел ножом: — Лючше сами в погреб спускайтэс. Не хачу драка-шмака.
Я медленно встал. Вместо коленных суставов дрожит ледяное желе. Ваган втиснулся в кухню, заслонил выход. Он действительно был почти квадратный, что-то вроде Стаса Барецкого.
— Не рипайтесь, спокойно. Все хорошо, — проговорил Ашот.
— Мы же гости, — выдавил Рифат. — Мы гости!
— Гости-шмости, — шмыгнул носом Ашот. — Двигайте. Ну!
У него в руках снова, как у фокусника появилась веревка. Он отдал нож Вагану и подошел к Рифату. Тот протянул руки и наступил мне на ногу.
Я хватил Ашота по лицу, и он завалился навстречу заревевшему братцу-жирдяю. Рифат выхватил другой нож, а я подумал, что хозяин мог бы действовать более осмотрительно и не оставлять на кухне тесаки.
Но вряд ли они ждали кого-то вроде нас. Я вспомнил. Как тогдапобледнел Ашот, как он растерялся в первый момент.
Вокруг шеи обвилась веревка и я захрипел. Рифат махнул рукой, блеснуло лезвие. Брызнула кровь, горячая какая-то, хоть чай заваривай. И соленый привкус во рту, сразу тошно стало.
Рев жирдяя не прекращался, заорал еще кто-то. Брызнуло осколками разбитое окно.
Я поднял треугольник стекла и заткнул им визг сальной морды, прямо в слюнявый рот ткнул.
Снова кровь, яркие звезды посыпались из глаз, потекло из носа. Я хорошенько приложился затылком, кухня провернулась, и несколько мгновений на потолке крутилась патефонная пластинка, я даже услышал характерный треск.
Повеяло свежим воздухом. И тормошит меня кто-то.
— Вставай… Их там целая орава! — он дергал меня за плечи и капельки слюны летели мне в лицо, а я не понимал, чего хочет Рифат. Где мы и зачем так орать?
Потом граммофонная пластинка растаяла, и я увидел потолок, в желтоватых грибах и трещинках. Рифат пропыхтел и усадил меня, облокотил о стенку.
— Ты слышишь меня? — Рифат хлопает по щеке. — Ау, Рома! Ты меня понимаешь?
Я заворочал языком и тут наткнулся взглядом на Ашота, с перерезанной глоткой. И на жирдяя, с исполосованным лицом. В животе у него чернела дыра, а губы еще шевелились. Вот вздулся и лопнул бордовый пузырь.
— Возьми! Да слышишь ты меня или нет?
— Слышу… — я машинально принял рукоять ножа. В черепе металлический шарик прокатился, от стенки к стенке, грохоча. — Что такое?
— Там во дворе… черные. Я дверь закрыл… — что-то затрещало. — Слышишь, фигачат?
Только сейчас, сквозь шум крови в ушах, я услышал гортанные вопли и присказки на неведомом языке.
Поясницу запекло. Стигматы, стигматы. На мгновение я снова оглох и механический лязг металла (или микрофон это включили микрофон) проткнул иглами мозг.
Вот уже я на ногах. Рифат тащит меня за собой через весь дом, на горло давит тошнота. Наступил на что-то мягкое, врезался в дверной косяк плечом.
В руку вцепились зубы, и я завизжал по-бабски, даже не понял сначала, чей это крик. Потом вновь споткнулся, и уже Рифат вскрикнул, а темная масса перекатилась по полу, подвывая и скуля.
— Иди сюда, поближе… — раздался в темноте голос Мариам, и тошнота навалилась с удвоенной силой.
Сплошные лабиринты, полные затхлой темноты и разложения. Ничего толком не видно, в каждую пору кожи просачивался сладковатый тлен, и я сам им истекаю, как потом.
Еще одна комната, чуть подсвечивается голубыми нитками. Свет пробивается из щелей в окнах. Рифат дернул дверцу шкафа, и нас приняло пыльное, застарелое нутро, полное растертой в порошок моли.
Мы залезли в шкаф.
Я почувствовал себя полным придурком.
— Зачем мы сюда… — пробормотал я и ойкнул. Сел, тронул локтем заднюю стенку и дикта задребезжала, почище листа металла. Невозможно не услышать.
— Они во дворе. Семейка эта… Визжат.