Обычно дома у Юрца прохладно. Сейчас в легкие сразу прокрался удушливый, влажный запах и тошнота опять подступила к горлу. Юрец чуть прихрамывал, а я держал раненную руку на весу.
Зашли в ванную. Темно, единственное окошко у самого потолка. Совмещенный санузел. Тряпка в бурых пятнах валяется возле корзины для грязного белья.
Мы умылись по очереди, фыркая и отплевываясь. Я вдруг подумал, что если это массовая хрень, то нужно как-то обезопасить себя. Ведь есть и другие соседи.
Или Юрец все-таки спятил?
Юрец открыл шкафчик. Внутри лекарства, снаружи, на дверце — заляпанное зубной пастой зеркало. Мне мое отражение совсем не понравилось: бледный мальчишка, с щетиной на подбородке, под глазом пухнет синяк.
Юрец уже промокал царапины, и я тоже смочил ватку в перекиси, и приложил к ране. Перекись зашипела, и пена скрыла рану — приятная прохлада.
Санитарно-гигиенические процедуры мы проделывали молча, каждый думал о своем. До меня только сейчас стало доходить, что произошедшее не сон. Исправить ничего нельзя, нельзя стереть сегодняшнее утро ластиком, нельзя удалить, как строчки в «Ворде».
Рану я еще и йодом залил. Больно, но зато в груди появилось спокойствие.
Впрочем, от укуса психозомби йод вряд ли помогает.
Соседка не походила на живой труп (груди под халатом, стрелка, ножки), но разума в ее глазах совсем не было. Она рычала и скалила зубы. Она кусалась.
— Лена… хотела убить нас, — Юрец будто подслушал мои мысли. — Посидим на кухне. У меня в комнатах беспорядок.
Я засмеялся. Юрец уставился на меня, как на идиота, а потом подхватил смех. Сначала невесело, но спустя десять секунд мы уже покатывались, как обкуренные. Так ржали, что у меня даже желудок скрутило. Только сейчас понял, как это — хохотать до коликов.
— Хотела убить, — я вытер слезу и плюхнул зад на стул. — Хотела! Но — почему? И что теперь?
— Моя мама убила отца, — в сотый раз повторил Юрка. — И хотела убить меня, — он посерьезнел и как будто даже постарел. Сейчас он как раз походил на своего папу. Чуть сутулый, чуб зализан вверх. Юрец не зачесывает его, волосы сами растут так странно.
— Ты завтракал?
— Теперь не знаю, — я улыбнулся. До сих пор кислый привкус во рту. — Чаю бы выпил.
— Я сейчас блины разогрею.
Он вытащил из холодильника какие-то оклунки, тарелочки, загремел металлической посудой. «Олейну» достал.
Потом вытащил сковородку, пощелкал поджигом плиты. Конфорка ощерилась голубыми язычками пламени, и Юрец что-то шептал под нос.
Возможно, он все-таки тронулся. Ну а сам я продолжал сидеть за столом, уперев локти в клеенку. Кухню с трех сторон заливает свет — высокие потолки, огромные, чуть ли не панорамные окна с чистейшими стеклами.
Никаких мыслей в голове.
— На учебу, так думаю, сегодня точно не пойду, — я вдруг представил, что сейчас происходит в универе. Наташка приходят спозаранку, следом остальные девчонки, пацаны и…
Столько всего произошло, а я даже не вспомнил про блокнот. И вообще, где он?
Ощупал передний карман, так и есть. А то крышка эскизам, и вчерашней бабе — «Дурунен». Почему-то мне казалось, что это важно, сохранить ее набросок. Вытащил обломки карандаша, любимый был — Анька подарила.
Зашипело масло. Юрец орудовал лопаткой, потряхивая сковороду.
— Что мы будем делать? — в который раз спросил Юрец.
— Нужно позвонить еще кому-нибудь. — Я положил рядом с блокнотом мобильник. Хорошо, что у меня неубиваемый «Nokia N79». — Кольке или Виталику, хоть кому-нибудь. И… щас.
Набрал Аню. Гудки, гудки, но это ничего не значит. Мы же поругались и может, она не хочет брать трубку. А может и не слышит, тоже — НА УЧЕБЕ.
Я протолкнул по горлу комок. Послушал бестолковые гудки, бубнеж женщины-автоответчика и отложил мобильник.
Напился прямо из графина. Юрец накрыл блины крышкой и стекло моментально запотело.
— С печенкой, — пояснил он. — Мама наготовила…
И отвернулся к стене.
Я пил, и желудок распухал.
После я еще несколько раз пытался дозвониться до Ани. Ничего. Потом позвонил матери, но и она не брала трубку. Юрец тем временем вытащил тарелки, и шмыгая носом, переложил блины. Золотистые, с коричневой корочкой.
Безумие — принимать пищу вот так, когда в доме покойники, когда неостывший труп соседки, с расколотой башкой валяется во дворе.
Тогда я еще не знал, какие безумия ждут нас дальше.
— Ты не забрал топор? — сказал Юрец. Я выплыл из омута мыслей.
— Нет.
— Надо было забрать. — Он опять шмыгнул носом. — Вдруг они полезут?..
— Слушай, — я вытер рот тыльной стороной кисти. — Ты уверен, что…
— Я знаю, о чем ты думаешь, — перебил он меня. — Ты думаешь о том, что я спятил. И что соседка — тоже сошла с ума. Но я ГОВОРЮ тебе: происходит какая-то хрень. И нам нужно выяснить…
Раздался звон разбитого стекла. Из глубины дома. Юрец вздрогнул и чуть вжал голову в плечи, потом развернулся и вытащил из держателя два тесака.
Один положил на клеенку передо мной.
— Ты уверен… Ну, про родителей.
— Уверен. Кто-то разбил окно и лезет в дом, — шепнул Юрец. Зрачки у него расширились и перекрыли радужку. — С улицы.
Он медленно вышел из кухни. Я взял нож и пошел за ним. Одно дело ударить кого-нибудь по голове черенком от лопаты, и совсем другое — пронзить ножом. Не думаю, что способен на такое.
Но тесак все-таки взял и поплелся за Юрцом.
Он пытался подпереть дверь шкафом-вешалкой.
— Помоги! — просипел он. Я без лишних вопросов стал толкать, хоть и не понял, чего это Юрец решил забаррикадироваться. Шкаф скрипел и царапал ножками пол.