— В п-пак-ете… но вс-все равно мок-крые, — Рифат возился с рюкзаком, руки у него прыгали и все тело сотрясалось. Я подтянул рюкзак, вытащил блокнот и спички. Если есть бумага, то это уже полдела. Но где найти топливо?
— Пройдем чуть дальше. Может, там что-нибудь есть…
Мы углубились в тоннель. Глаза к темноте не привыкают, мы двигаемся осторожно, придерживаясь ладонями о склизкие стены.
Склизкая и ледяные. Как одежда, как и тело.
Споткнулся и сразу грохот, звон. Рифат вскрикнул так, или всхлипнул даже.
— Ч-что это? — спросил он почти нормальным голосом. Вообще-то, если не поддаваться сигналам тела, то дрожь и заикание можно сдерживать. Хотя у меня получается так себе.
— Банка. Консервная банка.
Что-то зашелестело. Еще один шаг — затрещало.
Писк, писк… Волосы на затылке дыбом. Шерсть скользнула по ноге. Я подавил желание заорать. Импульс затух где-то в пятках, завибрировал низ живота.
— Тихо. Здесь крысы.
Шелест и скрежет, писк. Я представил целый ковер. Серый, шевелящийся. С усами и бусинками глаз.
Крысы могут сожрать человека. Факт.
Сердце стучало у самого горла. Назад. Надо отступать назад, не спугнуть их. Если начнется паника, они нас загрызут. Даже пара укусов, и шансы на выживание стремительно уменьшатся. Холера, тиф, чума, венерические заболевания.
Слишком много сегодня людоедов.
Пульс шумит в ушах.
Чирк-чирк.
Огонек. Я не успел прошептать, чтоб Рифат не смел зажигать спичку. В носу у меня засвербело, но я терпел, а из глаз текли слезы.
Потом: оранжево-золотистые отблески на корявой стене. Потом: громкое «апчхау!».
Шевелящиеся комочки, писк. Комочки бегут, бегут, мелькают хвосты. Свет кажется чересчур ярким с непривычки. В носу у меня по-прежнему свербит, и я снова чихаю, уже не сдерживаясь, смачно и громко.
А потом кричу.
АЙЗЕК (КОНЦЕРТ)
По синему, высокому небу плывут легкие, летние облачка, как прощальные поцелуи лета. Айзек смотрел на них, чуть прищурив глаза. Крики, рев толпы.
Они ждут.
Прошло совсем немного времени, но все изменилось, сдвинулось с места, и каждый день нынче не похож на предыдущие.
Сколько людей сейчас думает именно об этом?
Впрочем, у людей Айзека мыслить времени нет. Постоянно нужно двигаться, двигаться.
А ему самому постоянно нужно быть начеку.
Плюсы апокалипсиса: концертная аппаратура, новейшая, надежная, японского качества — ничего не стоит.
Айзек вспомнил фильм про «Вудсток». После смерти он хотел бы попасть туда, присоединиься к сонму умерших рок-звезд, вроде Джима Моррисона, Курта Кобейна и Дженис Джоплин. Тогда происходило что-то невообразимое: мировые легенды, хиты, ставшие гимнами многих поколенний людей. Здесь же все проще, но и сложнее, одновременно.
— Ну что, ты готов? — спрашивает Попс, поправляя ремень. У него волосы чуть ниже ушей, сальные, грязные. У него длинный нос с горбинкой, квадратный подбородок с ямочкой. Бас-гитарист.
Ямка заросла щетиной, вот капля пота стекает по щеке — юрк! — скользнула в «окоп».
— Почти. Гитару настроил? — Айзек встал с плетенного кресла и потянулся. Рокот толпы щекочет позвоночник, и от этого мурашки по коже. Попс выпустил дым сквозь ноздри и Айзек приметил волосинку, торчащую из ноздри.
— Настро-оил, — улыбнулся Попс. — Сейчас отфигачим, а потом… ух, я прямо предчувствую веселье. Мы должны их как следует распалить, как в тот раз.
Айзек улыбнулся и кивнул. Наклонился в одну сторону — позвоночник хрустнул, в другой бок наклонился, и тоже хрустнуло, чуть тише. Отголоски ДНЯ ПЕРВОГО.
Весело тогда было, ничего не скажешь. Жалко Толика. Жалко и Фазу. Но группа «Лаймон» выступает, коллектив возродился.
Айзек нашел нового барабанщика, немногословного виртуоза. Хмурый, нескладный, как садовый шланг, кличка — Кенни… Лупит почище Фазы, но сейчас и музыка несколько другая.
Чуть тяжелее. Чуть быстрее.
Когда хочешь завести публику, нужно играть быстрее и быстрее, тут никаких секретов нет.
— Не как В ТОТ раз, — Айзек покачал головой. Снова легкая, невесомая как у Джоконды улыбка, тронула уголки губ. — Лучше. Мощнее. Мы должны накачать их, дать чистый адреналин. Эти-то — близко?
— Ну, — хмыкнул Попс, — если наши расчеты верны…
— Мои расчеты, — поправил Айзек.
— Ага, твои, — быстро кивнул Попс и кончик сигареты разгорелся оранжевым. — Конечно, — он оглянулся по сторонам. Мишка, шустренький паренек с вечно красными щеками, разматывал провода. Подергал, пробормотал что-то под нос, потом, видно, почувствовал на себе взгляд и поднял голову. Помахал рукой, и Айзек кивнул в ответ.
— Тогда… Может, уже пора начинать? — спросил Попс. Тут подошел и Кенни, татуированный с ног до головы, и Устрица — вторая гитара. Устрица толще бедняги Толика раза в полтора, и жрет соответственно, куда больше.
Для второй гитары, в такие-то времена, он жрет чересчур много.
На нем черная майка с желтым смайлом «Нирваны»: глаза-крестики.
— Ну, чо? — высморкался Устрица. — Го он?
— Я ведь говорил тебе.
— Ну, извини, Айзек, — колыхнул животом Устрица и ухмыльнулся. — Забыл.
— Хочешь, я подлечу твою память?