Рифат передал мне прутик, и теперь я держу его, и он прыгает, прыгает между пальцами. То же самое, как если воткнуть что-нибудь между пальцами статуи — пальцы вообще не слушаются.
Рифат выуживает, вытряхивает из рюкзака крошки. Они сыплются на колени, вместе с мелкими комочками грязи, вместе с нитками и черными хлопьями обивки. Рифат слюнявит палец, и собирает крошки. Потом отправляет в рот.
Снова потрусил рюкзак. Оттуда ничего не выпало, и Рифат пожал плечами. Потом глянул на меня:
— Не видишь что ли? — и выхватил у меня из пальцев веточку. Батон с нижнего краю почернел, в нос мне ударили завитки дыма.
— Вижу. Не соображаю, извини.
— Холодно, да? — усмехнулся Рифат. — Ну, вот тебе и расплата за жаркий сентябрь. Ведь как летом было хорошо, а?..
Если ты пережил ночь, то ты молодец. Но чтоб привести тело в должный порядок, требуется изрядное количество времени.
Хотя сейчас есть вопросы понасущней.
Я закашлялся. Грудину и горло будто вилкой царапают. Сплюнул мокроту.
Пару суток жар не спадал, и я лежал, колотясь в ознобе. Рифат хлопотал вокруг меня, как заботливая курица вокруг цыпленка. События растянулись в один сплошной поток, нескончаемую канитель, и я болтался на этой резиновой ленте, подпрыгивал, опускался, поднимался. Все вокруг стало зыбким и ненадежным.
Видел Колю, с разорванным лицом. Его маму, с дырой в черепе. Дядя Костя полз за мной, подволакивая ноги-обрубки, и шипел, как змея. Глаза молочно-белые, губы, как два дождевых червя.
— Тебе не скры-ы-ыться, — шептал он. А я бежал, бежал… Сухие ветви деревьев хватали меня за куртку, дергали, ноги увязали в зыбкой почве. Потом я вдруг оказался в пустыне. Жарко, хочется пить. Я стонал, стонал и полз, песчинки забирались под одежду и щекотали кожу, царапали гортань и засыпали глаза. А я все полз.
Потом увидел, что за мной гонится толпа — известно, кто.
Разъяренные фурии. Бежали они быстро, как будто вовсе не по песку, и я сам скатывался по барханам, летел кубарем, а ветер подгонял меня, засыпал новыми порциями песка.
И вот они уже близко, совсем близко…
Настырные пальцы прорывают истлевшие лохмотья одежды, ногти царапают кожу. Со всех сторон руки, руки, и меня засасывает на этот раз песок и становится холодно. Потому что ночь, и я снова в огромном зале. Трон, Королева в маске, и в прорезях мелькают синие огоньки глаз. Я знаю, что она следит за мной, хотя рядом и Рифат, и Юрец и Оля.
Из теней сбоку выходят «капюшоны». Мне никогда еще не снилось такой чуши, и я никак не могу вырваться из этого кокона, хотя краем сознания отмечаю, что сплю, и чувствую, как мое тело кто-то двигает, и еще терпкая влага холодит губы.
«Капюшоны» идут со щипцами. Концы испускают завитки дыма, на глянцевый пол — уж не знаю, из чего он, — падают капли. Пахнет горелым жиром и паленой щетиной.
Королева манит к себе Олю, и та отчаянно мотает волосами, закусив губу. Вцепилась мне в руку, и что-то шепчет, на незнакомом языке. Потом гладит меня, и поясницу щекочет легким покалыванием.
— Стигматы, — говорит Рифат. — Все из-за них.
К нам подступают палачи. Нижнюю часть тела обжигает раскаленный металл, входит в самое нутро, припекает кожу и та шипит, пузырится.
Так я метался в бреду, а Рифат ходил, собирал какие-то травы, корешки. Воду нашел и заварил в кипятке, вроде как целебное снадобье. Лоб, у меня говорит, был, как раскаленный утюг.
Черт знает. Может, оно помогло, на самом деле, а может, организм сам справился.
Как бы там ни было, сопли и кашель остались, но я хотел уже куда-нибудь идти, благо ливни вроде как иссякли.
Да, лило не переставая. Я даже Форреста Гампа вспомнил: дождь косой, дождь горохом, проливной дождь…
— У меня дед знахарем был, — подал голос Рифат. — И его отец тоже.
Он говорит это безо всякого перехода: сидел, молчал, и вдруг — на тебе. Да я уже и так в принципе, догадался: от татар можно ждать чего угодно.
Впрочем, без Рифата я бы загнулся. Это факт.
— Спасибо тебе. Реально, без твоего отрава… Отвара — уже загнулся бы.
— Чувство юмора возвращается? — усмехнулся Рифат. — Это хорошо. Жрать хочется, — он с аппетитным хрустом разломил горбушку и протянул мне половинку.
Мякиш исходит паром. Еще немного, и слюна захлестнет с головой.
Корочка хрустит на зубах, щекочет язык. Глотаю, практически не жуя, и комок царапает пищевод.
— Экий ты быстрый, — Рифат с чувством разжевывает хлеб и таращит свои «насекомовские» глаза. Кто бы мог подумать, что он ТАКОЙ отзывчивый, на самом деле.
— Ты в курсе, что у тебя в желудке бурлит соляная кислота? — приподнимаю бровь я. — А ты ее дразнишь только.
Он отщипывает мякиш, маленький такой кусочек, и кладет под язык, как сахарную вату.
Я отворачиваюсь и, пригибаясь, выхожу из пещеры.
Рощица дышит сырой свежестью, птички чирикают, все им нипочем. Я вдохнул полной грудью и закашлялся, хрипы из груди никуда не ушли. Жар-то спал, да, но полностью болезнь не отступила. Слишком уж свежий воздух, для меня-то.
Рифат предложил, но я отказался. Опасно. Сколько их не жарь — зараза останется. А мы еще не настолько опустились, чтоб жрать крыс.
Хотя видит бог, не помешало бы уменьшить их популяцию. В первую ночь они вроде как побаивались, отступили вглубь.
А потом… Потом нам пришлось таскать ветки. Под моросящим дождиком прямо. Искали бурелом и волочили в нору, как хомяки.
Ну, что-то вроде заслона получилось. Только и от веток, естественно, тянуло сыростью, и просыхать они никак не хотели. Благо, что в самой пещере мы нашли запас дровишек, что и позволило нам более-менее поддерживать огонь.
Еще в пещере мы обнаружили труп. Закинули его туда, в дыру в конце тоннеля, чтобы крысы от нас отстали.
Я тогда уже мало что соображал: лихорадка вторглась в мозг, и спутала мысли. Вот я и не стал противиться этой идее. А ведь крысы почувствовали кровь… и сегодняшней ночью донимали нас писком.
Они хотели прорваться к нам, чтоб продолжить трапезу.
Аж мурашки по коже.
Одну я помню, пнул. Здоровая, как кошка, мягкая, она зашипела, как чистая гадюка. Бр-р!
— Ну и что мы будем делать дальше? — Рифат вышел из пещеры, обсасывая пальцы.
— А?
— Да ты, видать, залип. Что дальше делать? Прямо так и пойдем? Ты все еще… собираешься искать Олю и Юрца? — он прищурился, и краешек рта у него характерно пополз в сторону. Меня тут же начало захватывать раздражение. Да что он за человек такой! Вроде бы нормальный, а как ляпнет что!