Я вспомнил Ашота, его семейку, и подвал с людьми. Я дал себе слово, что если у меня будет второй шанс, я использую его.
Кто знает, что нас ждет в этой деревушке.
По коже мурашки. А день такой легкий, теплый — уже чуть ли не летний, только душно.
Один дом, другой. Саманные хатки, с облупившейся побелкой. Чуть дальше — с камышовой крышей. Я такие видел в детстве, под Таганрогом.
И тишина. Давит на уши, давит.
Грунтовая дорога, камешки. Заборчики с двух сторон. Нет такого ощущения, что кто-то за нами наблюдает, но в груди все равно шершавая ледышка. Холодит изнутри, царапает. Рифат держит «калаш» наготове, поворачивается из стороны в сторону. Теперь уже никаких разговоров.
Может, мы встретим здесь бабку-в-ванне. Может, местного «Ашота», не обязательно кавказской национальности.
И хоть бы один пес залаял.
Свернули направо. Здесь аллейка усеяна опавшими листьями. Это орехи растеряли почти всю свою крону. Вороны каркают на голых ветвях и сбрасывают вниз орехи, чтоб расколоть.
Скри-ип. Лязг. Калитка покачивается на ветру. Я вспоминаю опять документальный фильм про Чернобыль. Наверное, так выглядят городки после эвакуации.
В окнах домов почти не осталось целых стекол, а вот, на стене, прямо на деревяшках фасада, кривые буквы:
ПОШЛИ ВСЕ НА ХРЕН
Как оберег.
— А что там написано? — потыкала Рита пальчиком. — Пэ-о-ша-эл-и… Папа! Что написано там? П-о-о-ш…
— Рит… Погоди.
Скри-и-ип. Лязг.
Я почему-то сразу решил, что мы зайдем туда.
Двор захламлен осколками шифера и кирпича, огород будто перепахал ковшом трактор. Крыльцо выкорчевано с корнем. Трудно заставить себя идти, когда не знаешь, что тебя ожидает.
Скрипят ступени. И входная дверь, щербатая, из истлевших от времени досок — тоже скрипит. Рифат дернул ручку на себя, снизу доски крыльца заскребли камни, сдвигаемые дверью.
Пахнуло сырой гнилью, камышиной.
— Крыша течет, — сказал Вениамин. — Сыро в доме-то. Что, обследуем? Вы чего такие бледные?
— Так, ничего, — ответил я.
В доме не оказалось никаких ловушек (подвала с людьми), сумасшедших хозяев. Но и продуктов тоже. На кухонных полках пыль и круги от банок, которые некогда там стояли.
Видимо, тревога меня никогда не покинет. Так и будет сидеть в груди, и подтачивать, подтачивать, как личинка древотеса.
Пару месяцев назад я мечтал о карьере художника. Радовался, если наклевывался вариант с иллюстрациями, любил свою девушку, просиживал штаны на парах, вместо лекций зарисовывая карикатуры на преподов. У меня были чаяния и надежды, как и у всех людей, желания были. А теперь моя мечта — поджарить хороший кусочек свинины, и съесть его прямо так, разрывая мясо пальцами и зубами.
— Хоть шаром покати, — пробурчал Рифат. — О-па! Перец. Еще бы картошки найти…
— Можно поглядеть в погребе.
— Нет! — воскликнули мы с Рифатом в один голос. И меня тут же стал разбирать смех. Риточка тоже захихикала, ковыряя в носу, а Вениамин переводил взгляд то на меня, то на Рифата.
— В чем, собственно, дело?
— Мы напоролись как-то на людоедов. Они держали в подвале… Ну ты понял. Отсюда такая нервозность.
— На людоедов? — переспросил Вениамин. — Шутите?
— Нет! — ответил Рифат. — Ладно, здесь больше ничего. А, вот еще хрень, сахар что ли… — он лизнул палец и сплюнул: — Фу! Лимонная кислота. О! — он подхватил коробок и потряс. Открыл, и тут же довольная улыбка пробежала по бороде. Потом он спрятал спички в карман.
— Теперь осталось найти снедь. — Я крутнул водопроводный кран и оттуда понеслось утробное шипение. Рифат изогнул бровь, глядя на меня, а я усмехнулся.
— Но как же это — людоеды? Не верится. Даже у нас в общине творилась всякая мерзость, но чтобы такое…
— У вас в общине, значит, было получше с продуктами, — сказал Рифат.
— Как вы думаете… — начал я, и у меня тут же в горле стало першить. Может и от пыли, конечно. — Они потом… все станут такими? Эта частота — она действует? Мы так прикинули, что воздействию Импульса подверглись только зрелые девушки, женщины… Ну, у тех у кого уже проходят менструации. Мы ошибаемся?
— О, интересно, — Вениамин окинул меня таким взглядом, будто увидел впервые, а в кухню внезапно проник яркий луч света.
Тревога из груди никуда не делась. Может, это лагерь женщин? Ведь должны они где-то… Где-то — что?
Чем они вообще нынче занимаются?
— Ну да, — кивнул я. — Интересно. Мы встретили девушку, шестнадцатилетнюю, — я сглотнул и сердце пощекотали мелкие иголочки, а в груди возникла теплота. — У нее еще не было менструаций, и она… была вполне адекватна. И если взять вашу дочку — то же самое.
— Да, я об этом задумывался… — Вениамин почесал в голове. — Но не так предметно.
— Больше думал о вопросах вселенского масштаба? — усмехнулся я.
— Точно так. А где сейчас эта девушка?
Теперь уже ком в горле, соленый.
— Мы как раз ее ищем. — Я больше ничего не добавил, но Веня наверно, и так все понял. А ведь я еще думал, что он какой-нибудь лазутчик, и хочет завести нас в логово мародеров. Да и с деревней я до последнего сомневался, как, наверное, и Рифат.
— Выйдете вы, наконец? Застряли в дверях… нам жратву искать надо, а они все базарят!.. Что за люди…
— Не ругайся при ребенке, — бросил я и простучал подошвами по ступенькам. Хоть и разбухли после дождей, а все равно — скрипят. Странно.
— Да я и не ругаюсь. Просто вы уже меня достали!
— Достали! — притопнула Рита ножкой.