— Сейчас мир хрупок, — продолжал Айзек. — Слишком много оружия, слишком много насилия, зверств… У нас ничего не остается, кроме веры. Раньше вы могли не слышать шепот, который призывал внять Господу, но сейчас вы должны изо всех сил напрягать слух, ведь только так можно избавиться от пагубного воздействия Королевы: верить и молиться.
— ДА! — заорал хор голосов, не девая вклиниться Устрице.
— Айзек прав! — вскочил Попс, потряхивая волосами. — Мы должны верить, должны сплотиться! Он уже много сделал, мы не можем… Кто справится с его обязанностями лучше? Ты? — он ткнул наугад в бородатого мужика. — Или, может быть — ты? — он ткнул в белобрысого парня, с оспинами на лице. Тот глядел, как будто бы сквозь Попса: одурманенный, обкуренный взгляд.
— Сразу скажу, — продолжал Попс, — что Айзек — не обычный парень. Все думаю, согласятся со мной. Да, у нас у всех полно тараканов в голове, а кто не любит давать советов? Но я скажу так: дайте Айзеку время и он вытащит нас из этой жопы! Он вас никогда не обманывал. И мы вот, всегда же выступали от души, от чистого сердца. Разве можно соврать в песне? И разве можно соврать в таком деле, сейчас? Айзек вытащит нас! — с жаром повторил Попс.
— Вытащит! — подхватило уже больше голосов.
— Я С ВАМИ! — гаркнул Айзек в пористую мембрану, так что микрофон завизжал на одной ноте. — Вместе мы их порвем!
— ПОРВЕМ! — кричали «зрители». — ПОРВЕМ!
— ПОРВЕМ ШЛЮХУ! — добавил Айзек в микрофон.
Зал взвыл.
Устрица еще пытался поднять руку, призвать к вниманию. Но его никто не слушал. «Зрители» вновь превратились в толпу, как на концерте, и самозабвенно скандировали одну и ту же фразу, надрывая глотки. Айзек не мог понять, в чем успех такого на редкость, бестолкового выступления, и сиял, как кругляш полной Луны.
Садро кивал, сложив руки на груди, и на его губах плавала загадочная улыбка.
Теперь Айзек должен сделать то, что пообещал, второго шанса ему не дадут.
Как быстро летит время. Как быстро все меняется.
***
— Даже не пытайся. Зачем? Да сто-ой! Ты руку хочешь прострелить?
— Просто, подковырнуть. Там темно — ночь что ли, Риф? Я во времени потерялся, а спать не хочется.
— Риф? — переспросил Рифат. — Ты меня теперь так зовешь?
— Ну, Большой барьерный риф. Ты же слошная стена, с блоками. В плане психологии.
— Бред, — фыркнул он. — «Риф»!
— А ты и в психологии разбираешься, Ром? — подал голос Вениамин.
— Конечно. Рита спит, что ли?
— Ага.
— Ох, извини, — прошептал я.
— Да можно из пушек палить — не проснется.
— Или из «калаша», — добавил Рифат. — Жалко, что я даже лимонную кислоту не захватил. Сейчас бы сожрал, честное слово!
— Шутишь? Желудок пожечь можно, — я потер лоб. Что ж, мы по-прежнему в подвале. Я еще пару раз проваливался в черную яму кошмаров, но почти сразу же выныривал из нее, как из омута. Ничего не запоминал, слава богу.
Напряжение не уходило, они на пару с голодом подтачивали нутро. Я представил огромных желтоватых личинок, с коричневыми жвалами, которые подтачивают деревья.
— Вот, на. Голодный же?
— Рифат? — нахмурился я. — Откуда у тебя жратва? Что это?
— Попробуй. Вкусно, питательно.
— Ты же говорил, что ничего не осталось? — продолжал я. — Соврал?
— Ладно тебе, Рома, — сказал Вениамин, и я вспомнил, что надо бы говорить потише. — Может, неприкосновенный запас. Так ведь, Рифат?
— Что-то вроде того. Дары природы. — Мне в ладонь упал какой-то сухонький кусочек. Засохшая корочка хлеба?
От одной мысли во рту собралась слюна.
Я закинул эту корочку в рот.
Сухая снаружи. Куснул — в небо брызнул сладковато-приторный сок. Я жевал, жевал. Вроде бы вкусно, но не поймешь что.
— Нравится?
— Угу. Что это?
— На еще. Ешь, ешь! У меня завалялось. Наше… национальное татарское блюдо, если хочешь. Завтрак таежного охотника, — хмыкнул Рифат.
— Причем тут тайга и Татарстан? — промычал я. Отправляя в рот еще пару кусочков. Проглотил. Недурно! И как-то чувствуется, что питательно, и живот тут же забурчал, кислота накинулась на пищевой ком.
— А ты будешь? Вень?
— Не откажусь.
Так мы захрустели втроем. Как чипсы, или как воздушные подушечки с соленой начинкой.
— Сейчас бы пива еще, — пробормотал я. И так явственно представил, как янтарные пузырьки лопаются на языке, представил, как газы шибают в нос. А потом — приятная «благородная отрыжка».
— Питательно, — сказал Веня. — В жуках много белка.
— У меня и сороконожки есть. На сушеного кальмара похожи. Пауки вот, но невкусные.
— Что? — переспросил я. Ком в желудке подозрительно заворочался. — Какие жуки?
— Помню, ел в детстве, из интереса, — сказал Веня. — И в походе, как-то раз. Ну, девки плевались, конечно, а жена мне говорила, фу-фу, мол, с тобой никогда целоваться не буду. И что? Вышла потом за меня, Викуся. И ведь сколько жили, душа в душу…
— Погоди. Рифат, ты хочешь сказать… что эти сухие комочки, с начинкой — это жуки?