Так и женщины превратились в подобие слепых, карающих десниц, только Господа ли?
Когда воды стало по пояс, мы с Рифатом вновь бросились к лестнце. Очередная ступенька треснула и сломалась, и теперь мы, под ледяным водопадом, пытались приподнять-таки крышку.
А вода прибывала и прибывала. Я вспомнил тех людей, из погреба Ашота, и подумал, что это наверно, месть высших сил. Возданется каждому по заслугам его, по деяниям. Или высшие силы не мстят?
В любом случае, мне кажется, что ТАМ нас будут судить не за то, что мы совершили, а за то, чего не сделали.
Мы фыркали и кашляли в ледяной жиже. Какие-то обломки щекотали кожу, проникнув под одежду, вроде мелких рыбешек, пескариков.
И конечно, плавала всякая мерзость, как в ведьминском котле.
— Б…ь! — Рифат отплевывался от воды. С бороды течет в три ручья, глаза поблескивают. Черт его знает, от чего — темнота кромешная. Как у кошки что ли, глаза?
— Не ругайся при ребенке, — пожурил его я.
А вода прибывает и прибывает. Спички промокли, блокноту кабздец тоже. Все это время он чудом «выживал» вместе с нами, выпутывался из всяких передряг, теперь размок, разбух и, конечно, даже если его высушить — рисунки прежними не станут. И может хорошо, что Веня успел их посмотреть.
Надо же, какой-то древний язык. А может, Веня маленько поехал? Этого тоже нельзя исключать.
— Что ты там говорил про Зов? — вода журчит, чуть ли не орать заставляет.
— Чего? — переспросил Веня.
— ПРО ЗОВ! — прокричал я, перекрывая шум потоков. — Ты говорил, что он действует на мужчин!
— Да. На кого-то сильнее, на кого-то — слабее. Почему ты вспомнил?
Я пожал плечами, хотя Веня меня видеть не мог. Спросил я потому, что все обдумывал, обдумывал теорию, переваривал информацию. Есть ли тогда смысл бороться? Если в любом случае мы по щелчку Королевы, как лемминги, бросимся со скалы — если она захочет? Есть ли смысл?
То же самое, как сейчас. Воды уже чуть ли не по грудь, знай себе, хлещет, а мы все еще что-то пытаемся сделать, мечемся, как крысы на тонущем корабле.
В книгах главный герой редко умирает. А если и умирает, то в конце. Люди, главные герои своей жизни — могут умереть в любой момент, но это все равно… все равно получается в конце истории.
— Что? — прокричал мне Веня в самое ухо. Я посмотрел на него, поднял брови.
— Что — «в конце»?
— Неважно!
— Что делать, что делать, что делать… — бормотал Рифат.
Воды все больше и больше.
Но даже сейчас я не понимал, что шуточки кончились.
Нам крышка.
Айзек соскочил с борта «Зила». Хорошо так проехаться вот так, а не в кабине, сразу все ненужные мысли выветрились из головы. Все тревоги… На мгновение Айзек даже представил, что никакого Импульса не было. О наступившем конце света, здесь, на трассе, ничего не напоминает, разве что остовы машин в кюветах, да трупы птиц. И запах, конечно. Воронье дохнет по непонятным причинам: тут и там трупики.
— Что за сброд? — тихо спросил Айзек.
— Наши компаньоны, — ответил Сандро. — Пантелеев, Рамис и прочие.
Пантелеев это двухметровый здоровяк, с повязкой на глазу. Второй тип — коренастый крепыш с монобровью, вроде бы нерусский, по виду.
Другие «солдаты» галдят, ходят. Пожимают друг другу руки, хмыкают, морщатся.
Всю ночь шел дождь, и сейчас тоже пасмурно. Под ногами все киснет, и Айзек даже пожалел, что со всего маху спрыгнул с кузова: чуть не по щиколотки в грязь ушел.
Потом он вытащил сапоги из грязи, и та недовольно чавкнула.
Потряс руку Пантелееву — крякнул. Рукопожатие дагестанца, тоже достаточно крепкое, показалось деликатным поглаживанием интеллигента.
— Ну что? Вместе погоним, стало быть? — Пантелеев улыбнулся. Борода, зоркий, внимательный взгляд. Айзеку почудилось, что за ним наблюдает зверь, из лесной чащобы.
— Погоним, — улыбнулся Айзек, не опуская глаз. Рамис выкрикнул проходящим мимо паренькам, с «калашами»:
— Э! Ви чо такие сонные? Еле ноги ставите! Не виспались, э?
— Выспались! — ответили парнишки, хором. Сзади к ним примкнул еще один тип, мужик лет сорока, с угрюмыми мешками под глазами.
— Смотрите у меня! Букатин! Ти, обезьяна, у меня тоже получишь есь жи, напросишься… Вчера кто хлеб жрал ночью? — Букатин, этот самый мужик, задрожал, затряс мешками. Хотел что-то выдавить, но пареньки утащили его за собой, подальше с глаз Рамиса.
— Ты с ними как в армии, — заржал Пантелеев.
— Да какая армия, — устало махнул Рамис. — В армии они бы у меня по земле ползали. Я с ними по-человечески хочу. Сейчас разделение только на смерть и жизнь. На гон и нормальное ай-кю, есть жи. Короче, по-братски с ними, а они на голову садятся… Тупят еще, подводят… Но не все, есть и нормальные пацаны. А ты тот самый Айзек, да? Слышали, слышали… — Рамис покивал. Подошли Кенни и Попс, поздоровались с Пантелеевым и Рамисом.
— Что? Выспались, в кабине-то? — осклабился Айзек.
— Какое там… — оскорбился Попс. — Смеешься?
— Трясучка, да? — хлопнул его по спине Рамис и загоготал. Попс подслеповато щурился, в уголках его глаз засохли кисляки.
— Много у вас… бойцов? — перевел тему Айзек.
— Два полка. Ну, около того. Короче, тыщ пять человек, плюс-минус, есь жи.
— У меня две всего, — насупился Пантелеев. — Много потеряли, но те, кто остался, не такие салабоны как твои.
— Э! У кого салабон? Кто салабон? — Рамис ткнул здоровяка в плечо. — Ты сам салабон, э-э!
— Прыгай, прыгай… До головы все одно не достанешь! — заржал Пантелеев. — У тебя-то самого сколько пацанов, Айзек?
— Тысяча, не больше, — пожал плечами Айзек. — Проверенные парни, но не военные, конечно. А что по оружию у вас? Патроны? Может быть, минометы? Орудия… Ракеты?
— Атомные бомбы, — подхватил Пантелеев, пощипывая бороду. — Есть, да никак не влезть. А когда влезли… Ладно. Не до шуточек сейчас. Дожди поливают, е-мое просто. В моем родном селе, ну весточку передали мне, остались там мужики — паводок. Затопило к чертям собачьим. Люди, кто остался, на крыши полезли, а вода прибывала, прибывала… ну вы поняли. Прогноз погоды никто не скажет, но думаю, что в Сочи тоже океан разлился целый. И туда, дальше… Смерчи говорят, бродят по морю, сметают прибрежную зону. С погодой-матушкой тоже что-то стало, климат, зараза, меняется.