— Нет… То есть — никак нет! — поправился «солдат». Какой-то мальчишка вообще, ему и восемнадцати нет, наверное. Видно, что не знаком с бритвенным станком.
— Проникающая радиация. А ты знаешь, что в конструкции немецких автобанов заранее предусмотрены места для установки ядерных фугасов? Крутотень, да?
— Да… То есть, никак нет!
— Пошел вон, — устало махнул Сандро. — Чему вас теперь только учат, щеглов?
Скинуть бомбу на сам город Королевы невозможно. Было несколько попыток, в итоге разбились три самолета, еще на подступах. Из чего Айзек и сделал вывод, что влияние сучки увеличивается, по мере приближения к ней самой. Иначе, почему с приближением к ее логову, все больше и больше людей отрезают себе яйца (членовредительствуют)? Разгоняюся на грузовиках, вместе с пятьюдесятью «приятелями» и летят в кювет? Поджигают себя и бегают, объятые пламенем?
Солдат испарился. Пантелеев теперь лишь всхлипывал в луже, как девочка, над которой надругались, и только порванной юбки ему не хватало.
Даже у самых сильных сдают нервы, но не у Айзека. Пока что.
— Какой идиот понесет бомбу в руках, — покачал головой Сандро и поскреб щетину. — Да прекрати ты выть уже!..
Налетел легкий ветерок, и взъерошил волосы «генштабу». Солдаты если и разговаривали, то как-то мельком, никакого там смеха, или обычных переругиваний. Пантелеев размазывал кулаком грязь по лицу, бледный Рамис, какой-то восковый даже, вновь что-то шептал.
По небу плыли безмятежные облака, как будто… и не происходит на земле ничего такого.
— Мы заставим… закашлялся Пантелеев. — Я их, тварей, землю жрать заставлю! — голос у него сорвался на сиплый вой.
— Нет смысла, — Сандро провел лаонью по щеке и щетина заскрипела. — Если мы оставляем технику… Тут вообще нет смысла. А если они друг друга перестреляют, через пару километров-то? Что тогда? Если и они и нас грохнут? Что интересно, ты будешь делать тогда, Айзек? Ну-ка, скажи?
— Бомбу повезу я, — отозвался Айзек. — Не надо никого заставлять. А что будет… Желающие могут идти куда угодно. Я никого не держу.
— Я могу пиридать твай приказ сваим людям? — Рамис скривил рот.
— Конечно, — кивнул Айзек. — Те, кто не может или не хочет идти дальше — свободны! — проорал он зычным, с хрипотцой голосом. Многие обернулись на знакомые звуки: сколько раз они слышали песни, исполненные Айзеком?
«И эта, кажется последняя», — подумал он. «Лебединая песня».
Он хотел еще что-то добавить, но махнул рукой и вразвалку побрел к Попсу.
— Сейчас даже твое выступление не поможет. Сейчас… нужен голый энтузиазм, — усмехнулся Сандро. Пантелеев поднялся, и, прихрамывая, побрел за Рамисом. Солдаты меж тем развертывали подобие полевой кухни, хотя в воздухе продолжал витать запах горелого мяса и резины, отбивая всякий аппетит.
Тот паренек, который не знал о таком поражающем факторе, как проникающая радиация, отшкребал от асфальта подгоревшую лепешку товарища, саперной лопаткой.
Сандро скрестил руки на груди.
— Айзек? Знаешь, оставшиеся поражающие факторы? Так вот, они для нас будут не важны. Если мы сделаем так, как ты хочешь.
— Я хочу обычную бомбу.
— Но ведь мы везем и «малышку» тоже. Нам лучше развернуться. Даже великие полководцы умели признавать свои ошибки, а сейчас так и вовсе, нет смысла рисковать своей шкурой. Мы должны посмотреть, что будет дальше, как… все устаканится, — бархатистый голос Сандро баюкал, укутывал. — Понимаешь? Зачем рыпаться без толку? А с такой армией мы можем отвоевать себе ресурсов. Можем создать целый город. С наложницами и рабами. Город, в котором не будет стариков, болезней. Там будут только наши правила. Черт, да ты хоть думал об этом? — Сандро хлопнул Айзека по плечу.
— Думал.
— Ну! А ты вместо этого предлагаешь… Эй! Айзек, ты чего? Убери! Игрушка тебе, что ли? — Сандро прищурился. — А, понятно. Святошу из себя корчишь. Ну конечно, ты стал заниматься музыкой, чтоб сеять доброе, чистое, светлое — так? А совсем не для того, чтоб драть фанаток! Ну, поправь меня, если я ошибся! Ты ведь для этого начал заниматься музыкой, да? И людям мозги пудрил ты тоже для этого? Мы не ничего не знаем, пойми ты! А если подойдем еще ближе, то… все превратятся в зомбаков. Перережут друг другу глотки. Пони…
Грянул выстрел. Голова Сандро взорвалась, как спелый арбуз, тело взмахнуло руками и развалилилось на асфальте. Ноги несколько раз конвульсивно дернулись, одна согнулась в колене, как будто обезглавленное туловище еще могло встать. Обрубок шеи толчками выдавливал кровь, заливая асфальт, а следом и землю на обочине.
От грузовика поднимались черные клубы дыма, и на фоне синего неба походили на грифельные завитки. О чем-то они сообщали?
— Какого черта у вас происходит? Может, ты объяснишь?
— Не болтай много, — одернул меня жирдяй.
— Скажи хотя бы: ты фанат Кобейна?
— Да, я фанат Кобейна.
— Может, и музыкант тоже? О-ох… Зачем же так? Ну, правда… Где я?
— У тебя провал в памяти? — усмехнулся жирдяй. Второй тип сзади идет, не убежишь. А ведь нужно, нужно! Если они приведут меня к НЕЙ, в тот самый зал, то я уже из него не выйду. Этот факт мигал в сознании почище неоновой вывески.
Лестница какая-то нескончаемая, как эскалатор, из людей нам больше никто не встретился. Странное здание, как будто из сна какого-то, серое все, мрачное. А ведь тот сон, с щупальцами, он был яркий.
Или это… не сон был?
Все кажется знакомым. Это что-то вроде заброшенного замка: сырость везде, паутина. Здание администрации Подземельного района.
Где остальные пленники? Где зомбированные-сумасшедшие телки, если это логово Королевы?
— Ты всегда болтаешь вслух? — спросил жирдяй. Он потянул на себя дубовую дверь, обшитую железом. Петли хоть и с коростой ржавчины, но не скрипят. Здоровяк подтолкнул меня сзади дулом автомата. Бежать, бежать…
— Даже не думай, — покачал он головой.
— Я что, тоже вслух это сказал?
— У тебя на лбу написано. Добро пожаловать! — жирдяй сделал широкий жест, приглашая меня в темноту.
Завитки черного тумана клубятся возле ног, подбираются все ближе. Туман этот неожиданно холодный, леденящий, прямо кусает кожу.
БД-ТУМ!
Сердце ушло в пятки. Вместе с ним и кровь отлила от сердца, и застыла в ледяных стопах.
Только сейчас я понял, что стою босиком. Как во сне.
Темнота накатывает, пульсирует, дышит как будто. Вспоминаю Олю. Сам тоже дышу, и клубы холодного пара ласкают губы, как на морозе.
Первый огонек, второй, зажигаются как звезды.
Двери у меня за спиной закрыты. Попробовал так, для проформы, потому что назад-то мне и не нужно. Кажется, здесь все и решится, куда уж бежать теперь. Страх все еще бродит по жилам, и я пытаюсь думать, что это просто тени, что те огоньки — отнюдь не чьи-то жадные глаза (и вовсе не присоски с глазами).
А тени ползают под ногами. Я селал шаг, еще один, а сбоку зажглись огни, слева и справа. Зал огромный, в нем вполне можно играть в минифутбол, шесть на шесть. Пол напоминает речной лед. Матовый, голубоватые прожилки и пузырьки, пузырьки…