— Прямо фэнтези, — хмыкнул Юрец. — Кстати, что с Веней-то?
— Он… тоже того. Сначала спятил. А потом… — я запнулся. — Не знаю. Потом я его уже не видел.
Почему-то я соврал. И сразу стало от этого противно. Ну да, какая Юрцу разница, в принципе?
— Понятно, — он подкинул еще немного дров в печку, снял жестянку с кипятком. — Чай будешь?
— Не откажусь. Слушай, ты мне, не веришь что ли?
— Я и себе порой не верю, — хохотнул Юрец. — Не знаю. Фантастично звучит, сам подумай. Вот так взял и убил страшную Королеву, которая всем заправляет? Это ж не роман тебе какой. Может, подсыпали они тебе в еду что-то? А взрыв откуда?
— Айзек пронес бомбу, — сказал я, уже и сам себе не веря.
— Это тот парень, про которого твердили на каждом углу? Мессия? Собственноручно принес бомбу и подорвал Королеву? — протянул Юрец и передал мне жестянку, от которой несло мокрым веником. Я даже не стал спрашивать, что Юрец именует чаем.
— Ладно. Я тебе говорю все, как было.
— В твоем понимании. Может, никакой Королевы и нет вовсе. Может — ты сам Королева, а? — Юрец ткнул меня кулаком.
— Пускай так. Но я видел его, Айзека.
— И я тебе верю, — кивнул Юрец. — Я верю, что ты видел, и давай на этом закончим разговор. Какая разница, что там, верно? Если город стерт с лица земли, как ты говоришь, ну и эти вот наши ожоги, общий подъем температуры, чувствуешь же, как стало здесь влажно, почти как в бане? Все это недвусмысленно намекает на то, что взрыв был достаточно мощный. Рвануло как надо, вот что. Отсюда вывод: здесь мы в относительной безопасности. Но это пока.
— Угу, — бормотнул я. Как будто в сон провалился. А ведь правду говорит Юрец. Кого и как я обезвредил? И обезвредил ли? Во всяком случае, вряд ли бы Азйеку дали взорвать бомбу вот так запросто. Юрец ведь не может знать всего на свете, сидючи в этой дыре. Посмотрим, увидим. Главное — живы.
— У меня тушенка тут, еще есть фасоль в банках, в соусе — отпад! Хлеба, правда, нет. Мне его не хватает жестко. Хлеб — всему голова. Так отец говорил…
Юрец шмыгнул носом, и у меня перед глазами встали стены его дома тогда, в День Первый. Родители, кровь, худенькая Оля, с перепачканным лицом. Я еще подумал сначала, что ей лет двенадцать.
— Есть и к-ха… другие. Другие Королевы. Они всего лишь передают программу, как антенны. Мы с Веней это обсуждали, и знаешь, похоже на правду. Это же не американский блокбастер — уничтожил главного злодея и все закончилось.
— Юра, вот не надо этого дерьма, насчет других Королев. Если есть и другие, то проще… проще повеситься прямо сейчас!
— Или отрезать себе яйца, как эти лунатики, — хмыкнул Юрец. — Ладно, я ж тебя не стращаю. Просто, высказываю предположения. Ну все, нагрелось вроде, кха-кха.
Несмотря на то, что разум вовсю противился тому, чтоб жрать в канализации, из рук туберкулезника (возможного), а я все-таки взял банку и стал жадно глотать горячую фасоль.
А потом ел мясо, прямо пальцами. Слюна текла как у дикого зверя, и я все жрал и жрал.
Керосинка потрескивала, но конечно, не могла разогнать сырость и сумрак. Ни вокруг, ни тем более, внутри.
***
В канализации мы провели сутки. Я все выпытывал у Юрца, мол, когда идет дождь — сильно ли здесь заливает? Он говорил, что вообще не заливает. Да и унитазами-то нынче никто не пользуется, поэтому не так уж здесь и «антисанитарийно», как он выразился.
Мы поспали, и я потащил Юрца на волю. Он сначала не хотел идти, но я молча собрал его скудные пожитки в рюкзак, и, не обращая внимания на протесты, потащил Юрца на свет.
Мы долго глазели на дым, висящий над городом. Потом я пожал плечами:
— Нет, в канализации оставаться нельзя. Я и здесь чувствую…
— Что-то такое, да?.. — Юрец поежился и передернул плечами. — Как будто следит кто. А раньше еще и гул висел в воздухе, статический такой. Я начинал к нему прислушиваться, — Юрец облизнул губы, — и слышал голоса. Только не смейся.
— Я верю. Верю.
— А куда мы пойдем? — подергала меня за рукав Риточка. — А где папа, Ромк?
— Папа… — я замялся. Юрец поймал мой взгляд. Что отвечают детям, в таком случае?
— Он умер, да? Умер? — продолжила Риточка. Глаза у нее заблестели. Хрустальная бусинка соскользнула по щеке, проделывая в грязи блестящий след.
Я так и не смог ничего ответить и почувствовал себя свиньей. И вспомнил тот последний взгляд Вени и его последние слова. Если бы я промедлил, то может… может быть, Веня остался бы жив… Но тогда с проломленным черепом лежал бы я.
Я прижал девчонку к себе и смотрел на дым. Здесь нельзя стоять, мало ли там, радиация, но мне почему-то было все равно.
***
Юрец кашлял и кашлял, ни на минуту не мог остановиться. Неделю мы бредем уже, а ему хуже и хуже.
— Сдохну скоро… — то и дело шептал он. — Вот чувствую прямо…кх-ха, кх-ГХА… блин, больно…
Мы сидели возле костра, в лесу. Очень холодно. Нашли пару спальников, по случаю, но лучше б нам попалась палатка. Хотя и на том спасибо.
Прошлой ночью вроде бы ничего, спали нормально. Юрец правда, кашлял и сипел. А я почти все время болтал. Сначала с ним, а потом рассказывал Ритке о своей маме и папе, о девушке, бабушку даже вспомнил, хотя она давно умерла. Когда у меня закончились все истории, я начал выдумывать какие-то сказки. Ритка слушала молча, изредка ковыряя в носу. Я не хотел, чтоб она думала о папе, поэтому и тараторил без умолку.
Но, кажется, она все равно думала.
— Не сдохнешь. Подумаешь — ну простыл немного.
— Хорошо хоть сны те больше не снятся. Ночью кха-кха… Тьфу ты, мерзость! Ночью, снилось, как я иду по большому, чистому лугу. Спускаюсь по долине, а внизу — ручеек, и девушка очень красивая. И я иду к ней, не боюсь совершенно… Сейчас такое уже из области фантастики, — Юрец шмыгнул носом и вновь сплюнул. — И девушка, и луг.
— Весной все изменится. Будут и луга, и с девушками наладится.
Юрец посмотрел сквозь меня. Как будто я предложил ему на Марс полететь или пешком преодолеть Сахару.
— А куда мы сейчас идем, а? У тебя есть план?
— Туда, где потеплее. Ближе к морю. Там морозов не будет. Ты же сам море любишь, а? ездил, помню, каждое лето.
— Да, люблю… кх-ха, кхей! Легкие побаливают. А грудину прям раздирает, — Юрец сунул руку за пазуху, почесался. — Море — это хорошо. Да мы, в общем-то, рядом с ним. Немножко совсем пройти… Да, здорово вам будет.
Я кивнул.
— А какое оно — море? — спросила Риточка. — Мы с папой так и не доехали. Ой! Не дошли. А оно большое, Ромк?
— Очень, — кивнул я. — Иногда синее, иногда — голубое. Всегда разное, каждый день. И волны большие бывают.