- Хорошие руки, - сказал начальник, - с мозолями. Вижу, работаешь хорошо.
Груню обрадовала эта похвала. Она осмелела.
- Нет, не очень хорошо работаю, - сказала она. И снова лицо ее стало задумчивым. - Хочу, чтобы хорошо, а не выходит.
- А что же не выходит-то?
- Да вот не знаю. Ребята меня бригадиром выбрали. А сами не слушаются. Мы вот сейчас поле под овес копаем. А Раиса шваркнула заступ да с поля домой - у нее спина заболела! А разве у нас-то не болит? Мы уж вот пятый день копаем, а она и не идет даже! Я зову, а она: не пойду - и все! И вот Федя тоже. Чуть заглядишься, а уж он руки опустит и стоит, как овца на полднях, отдыхает. Ну, Козлик у нас слабый, пускай. А Федя здоровый, как кабан. А Ромашка только и знает: "Не командовай!"
- Так не говорят - "не командовай".
- Я знаю. Это он так говорит: "Девчонка, а командовает!" А я не могу его переспорить. Нет, не умею я бригадиром быть!
- А ты думаешь, кто-нибудь сразу умеет? Никто сразу не умеет. Это нелегко. Но что же делать? Мне вот тоже нелегко бывает.
- Вам?
- Да, мне.
Начальник вдруг посмотрел на Груню усталыми глазами, снял фуражку и провел рукой по гладким светлым волосам.
- Да, разорили вас! Крепко вас разорили, до корня.
Груня молчала. Над головой, у скворечни, по-прежнему веселился скворец.
- Ну ничего, - продолжал начальник, - поднимемся. Только рук опускать не надо. Со временем все опять будет, как было.
- И Городище будет, как было?
- Еще лучше будет! Посады встанут новенькие со смолкой, заблестят крышами, засверкают окнами... И петухи опять запоют. И стадо пойдет по деревне.
- И коровы опять будут?
- Будут. И овцы будут. И лошади.
- И скотный двор?
- И скотный двор поставим. Со стойлами. С окошками.
Груня поглядела на него с задумчивой улыбкой:
- Неужели все это может быть?
- Может. Только очень крепко работать надо. Не унывать. Не охладевать. Не бояться усталости. Вот, я вижу, у тебя в палисаднике мальвы всходят...
Груня оглянулась на светлые ростки.
- Это не мальвы. Это алые цветы!
- Вообще это мальва. А по-вашему, алые цветы. Ну, пусть так, это даже красивее. Так вот, погляди ты на эти алые цветы. Целую зиму они лежали в земле, прибитые морозом. И не знали - живы они или мертвы. И солнца им не было. И воды не было. И снег давил их. Все перетерпели. Но вот отошла беда, повеяло теплом - и сразу они почуяли, что живы, что им надо жить, что они могут жить. Вот и пробиваются наружу, напрягают все свои силы, пробиваются с великим трудом и, может быть, с большой мукой... Но они все-таки пробьются, приподымутся и зацветут... Обязательно зацветут! Поняла? Ну, прощай.
Он встал и надел фуражку.
Груня встала тоже.
- А школа? - нерешительно спросила она. - Школа тоже будет?
- Школа у вас будет к осени.
- О-о... - недоверчиво улыбнулась Груня. - А вы разве нашу школу знаете? Ведь в нее бомба попала!
- Я все знаю.
Он кивнул головой и пошел вдоль погорелого посада.
Груня осталась стоять у сиреневого куста.
Кто это был? Откуда явился и куда ушел? Чужой - а все знает!
Когда Груня вернулась домой, она увидела на сырой дороге узорные отпечатки шин.
- А тут легковушка приходила! - встретила ее Стенька. - Из района самый главный начальник приезжал. Такой важный! Сапоги чистые, блестят, и пряжка на ремне серебряная! Везде ходил, глядел...
- Самый главный начальник?
Груня смутилась. А она-то как с ним разговаривала, будто с кем-нибудь из своих городищенских!
Груня хотела сказать, что она видела этого начальника и говорила с ним. Но поверит ли Стенька? Пожалуй, не поверит, да и посмеется еще!
И как рассказать, о чем говорил с ней начальник? Его слов Груня повторить не умела. Она могла только понимать их.
И она ничего не сказала Стеньке.
А про себя повторяла:
"Все будет, как раньше... И Городище... И школа. Только очень крепко работать надо. И никакой усталости не бояться!"
ВИКТОР ПИСЬМО ПРИСЛАЛ
А весна между тем цветами и зеленью украшала палисадники, молодой порослью закрывала черные пожарища, густую кудрявую травку расстилала по улицам, заливные покосы готовила на лугах.
Однажды утром свежий ветерок принес в деревню какой-то неясный гул.
Когда Груня выскочила на улицу, Женька уже стоял на дороге, расставив ноги циркулем и закинув голову.
- Самолет где-то! Большой... А где - не вижу.