- Я тоже поеду! Я на машине ездить не боюсь!
- А я уже ездил, до самого Чемала ездил!
Только сейчас Костя заметил, что Чечек в саду не было. Он подошел к Лиде Корольковой:
- А где же Чечек?
- Дома сидит, - ответила Лида. И тут же лицо ее приняло обиженное выражение.
- Почему же дома? - удивился Костя. - Что ж, она не знает, что тут случилось?
- Ну да, не знает! Как бы не так! Все кричат: "Сад померз!" А она говорит: "Никакого там сада нет. Одни прутики". И говорит: "Никаких таких яблонь с белыми цветами на свете не бывает, и никакие яблоки на дереве не растут, а на дереве растут только шишки да волчьи ягоды. Вот и всё". И говорит: "Ну и пусть эти прутики мерзнут - вот велика беда! В тайге таких прутиков сколько хочешь растет!"
Костя улучил минутку, когда Марфа Петровна отошла в сторону поглядеть яблоньку, которая ей показалась живой, и сказал ей:
- Марфа Петровна, я с вами в Горно-Алтайск поехать не смогу - ухожу в Кологош. Но вот о чем я вас попрошу: возьмите вы, пожалуйста, с собой этого бурундука... ну, Чечек эту, Чечек Торбогошеву! Пусть она своими глазами на живые яблони посмотрит - они сейчас цветут там... Если она поверит, то хорошая юннатка будет. Она на работу ловкая. И потом, она ведь из тайги. Там люди никогда яблонь не видали. Пускай она будет тем человеком, который в аил принесет яблоко!
- Я тебя понимаю, Костя, - ответила Марфа Петровна. - Жалко... ах жалко мне, дружок, что мы тебя в классе больше не увидим! - И подумала: "Ах, дети, дети, как они быстро растут! Только сроднишься, только привяжешься, а они уже и уходят из твоих рук!"
Марфа Петровна вытерла глаза. Костя растроганно посмотрел на нее. Он хотел сказать, что ведь и ему нелегко расставаться и со школой и с учителями, что ведь и он любит Марфу Петровну, что и ему грустно до смерти... Но он не умел все это высказать своей старой учительнице. А старой учительнице ничего и не надо было говорить - она это и без слов знала.
НА КРОЛИЧЬЕЙ ЗАИМКЕ
В Кологош - присматривать за кроликами - Анатолий Яковлевич решил послать Костю. Он долго думал над этим, колебался: не хотелось ему отсылать Кандыкова, когда такая беда случилась с их садом. Кандыков очень был нужен здесь, да и сам Костя с тяжелой душой оставлял сад.
- Как же я поеду, Анатолий Яковлевич? Недоделано, недосажено. И арык бы начинать надо.
Это так. Но кого послать в тайгу? Интернатские уезжают и уходят в свои дальние деревни - по домам. Можно бы послать Манжина, но Манжин упрям, не поедет. Он уже сказал, что никуда не пойдет, пока сад не зазеленеет. Петухова? Он смелый и работящий, но беспечный человек. Он кроликов не особенно жалует, они у него голодными насидятся. И еще несколько имен прикинул в уме Анатолий Яковлевич, а остановился все-таки на Косте.
"Да, в тайгу не всякого пошлешь. А Кандыков - парень твердый, сообразительный, честный. Сделает все, что надо. И животных любит, и с ружьем умеет обращаться. Возьмет свою собаку. Нет, кроме Кандыкова, никого не пошлю - тут уж я буду спокоен".
Анатолий Яковлевич повидался с Костиным отцом, договорился, чтобы он отпустил Костю. Отец сам вычистил, проверил и зарядил Косте свое охотничье ружье. Рано утром на школьном дворе снарядили возок - все кроличьи клетки поставили друг на друга и связали веревками. С одной стороны в сено уложили ружье, с другой - хорошо отточенную косу-литовку, а в середину мешок картошки, сумку с крупой, хлебом и маслом и еще чайник и котелок.
Больше всех хлопотал и суетился около возка Алеша Репейников, хотя и был удручен. Услышав, что в тайгу едет Костя, а не он, Алеша побежал к Анатолию Яковлевичу:
- Почему это Кандыков? А почему же не я, Анатолий Яковлевич! Я бы и сам мог! А чо?
- А "чо"? Такого слова в русском языке нет.
- Ну, Анатолий Яковлевич, я не буду "чокать", ладно... Так ведь это и несправедливо!..
У Алеши на глаза навернулись мимолетные слезы, и он с досадой отвернулся.
Анатолию Яковлевичу стало жалко его. Но не посылать же двенадцатилетнего парнишку одного в тайгу!
- Нельзя, Алеша, - мягко сказал он. - Там волки ходят, а ты еще и стрелять не умеешь!
- Умею!
- И кролики тебя не слушаются, разбегаются. Ты их слишком жалеешь. Кто тебя знает - возьмешь да и выпустишь их погулять на лужок. Или вырвутся у тебя... Ну, и что ты так спешишь? Подрасти немножко!
- А уж как будто и не справлюсь! Я же день и ночь буду за ними глядеть!
Но просьбы не помогли: в тайгу все-таки поехал Костя.
Костю отправились провожать товарищи - Вася Манжин и Ваня Петухов. Ребята все трое пошли пешком. А на повозку с кроличьими ящиками уселась Настенька и взяла в руки вожжи. Она хотела посмотреть, как будет жить Костя в избушке: есть ли там постель, не надо ли добавить туда какой посуды, не повесить ли занавески. А то у этих ребят все будет кое-как!
- Алешка! Так ты прибегай кроликов проведать! - сказал Костя Репейникову.
Алеша ответил холодно:
- Чего их проведывать? Авось не заскучают.
- Ну, а хочешь, поедем вместе, поживешь там?
У Алеши дрогнуло сердце, но обида была слишком глубока.
- Нет, - ответил он, - чего уж мне... Какой от меня толк, ты и один справишься! - И, последний раз окинув взглядом кроличьи мордочки, Алеша сунул руки в карманы и ушел со школьного двора.
Желтый Кобас первым выбежал за ворота, когда лошадь тронулась в путь.
- Счастливо! - сказал Анатолий Яковлевич. - Поезжайте. А я пойду другую партию собирать - в Горно-Алтайск. Эх, дела наши!.. - И, чуть-чуть усмехнувшись, махнул рукой. - Горе-садоводы!
...Дорога шла хоть и отлого, но все вверх, все наизволок. Серый школьный меринок Соколик тащил повозку внатяг, а она то проваливалась в ухабы, то подпрыгивала на камнях или на скрюченных древесных корнях. Настенька то и дело ахала от неожиданных встрясок.
А три товарища шли сзади и вели всё один и тот же разговор - о саде, о яблоньках...
- Ребята, что мне показалось... - сказал Петухов. - Я сегодня еще раз посмотрел: не все погибли. Зелененькие сердцевины есть!
- А вы, ребята, заметили? - подхватил Манжин. - Некоторые даже листики приподняли!
- Может, какие и оживут, - неохотно ответил Костя, - но разве в этом дело? Ведь они же мичуринские - как же они могли замерзнуть? Ни одна яблонька не должна была бы замерзнуть, а они вон что... Больше половины погибло. Какая же тогда разница - мичуринские они или не мичуринские, если все-таки замерзнуть могут?
Тихие горы встали по сторонам - и обнаженные, и укрытые зеленью, и заросшие тайгой. Они словно менялись местами, выглядывая друг из-за друга, - островерхие, округлые, отвесные. Придорожные травы становились все гуще и выше. Среди дудников и ромашек замелькали красные головки мытника. Нежно-лимонные лилии засветились на склонах, легкими стайками взбегая куда-то на неизвестную высоту.
Часа через два повозка поднялась на перевал. А потом лошадь приободрилась, зашагала легче, быстрее - дорога пошла под уклон.
- Слышите? - сказал Манжин. - Вот Кологош журчит!
Соколик рвался вперед, Настенька еле сдерживала его:
- На гору - хоть плачь, а с горы - лихач! Ишь ты какой! Учись ровно ходить - и в гору и под гору!
Ребята тоже прибавили шагу.
- Вот и хибара!