- Письмо? - засмеялся Андрей Никитич. - С удовольствием. А что тебя интересует?
- Когда будете в Телецком, посмотрите: правда, что там яблони растут, или нет? И тогда напишите. Пожалуйста!
- Хорошо, - ответил Андрей Никитич, - обязательно посмотрю и обязательно напишу.
СНОВА НА КАТУНИ
Костя Кандыков уже начал скучать в тайге со своим кроличьим стадом. День ото дня становилось тревожнее, беспокойнее от забот и дум. Ему казалось, что сад без него заброшен, что Анатолию Яковлевичу не до яблонек: сейчас горячая пора в колхозе, а он секретарь партийной организации - должен и проверять, и помогать колхозу. Ребята почти все разъехались по своим деревням, а те, кто остался, кажется, не очень болеют за молодой сад. Может, забегут, поглядят, выдернут травинку-другую да и опять забудут про яблоньки... А их, наверно, поливать надо - погода стоит жаркая.
- Ну что я тут с ними сижу? - с нарастающей досадой говорил Костя, глядя на кроликов. В тайге, в одиночестве, он привык вслух разговаривать сам с собой. - Ну какой от меня толк? Подумаешь - накосить охапку травы да бросить за изгородь! Это и Алешка мог бы...
Костя не хотел сознаться даже самому себе, что он не полюбил кроликов. Хоть и заботился о них и даже гладил иногда тех, которые в руки давались, но с тоской чувствовал, что они с каждым днем все больше и больше надоедают ему.
- Дело делать надо, а я тут сижу с ними! Хоть бы уж скорее покос начинался - все-таки работа была бы!..
Иногда, устав от книг и от кроличьей суеты, он начинал бродить по долине Кологоша.
- Вот тут хорошо бы посадить яблони, - прикидывал он, - склон солнечный... А вон там - ягодники... Хорошо! Лес кругом, никаких лесозащитных полос не надо. Может, "персиковую викторию" развести, как у Лисавенко, - она же так легко размножается! А какая ягода - чуть ли не в кулак! Да тут бы ее корзинами собирать можно, возами! Эх, жалко, однако, в Барнаул уезжаю!.. А что жалко? - продолжал рассуждать Костя. - Разве навек? Выучусь, так ведь опять же сюда приеду. Эх, выучусь - что мы тогда вместе с Анатолием Яковлевичем наделаем! И с ребятами!
У Кости даже дух захватывало, когда он заглядывал в будущее. Бродя по тайге со своим острым садовым ножом, он, чтобы набить руку, делал прививки: прививал осину на сосну, березу на лиственницу. Он хотел научиться прививать так, чтобы даже самый опытный садовник не мог привить лучше. И потом все-таки любопытно: а что получится, если береза приживется на лиственнице? Какая ветка вырастет?..
Но вот наконец наступил и покос. В Кологош пришли повозки, приехали все школьные технички с косами-литовками. Приехал старый Романыч. Приехал Толька Курилин - сын школьной уборщицы Анны Курилиной, и Романычева внучка Зина приехала...
Но кого же первым увидел Костя около своего кроличьего загона? Чья белая взъерошенная голова торчала над плотным лиственничным забором?
- Алешка! - обрадованно закричал Костя. - Неужели покосничать приехал?
Алеша Репейников соскочил с изгороди.
- И покосничать, - ответил он, - и вот... тебе помочь... с кроликами.
Костя положил ему руку на плечо.
- Знаешь что, - сказал он, - ты уж возьмись сам за это дело. А я косить пойду. Ты видишь, какие у меня мускулы? - Костя сжал кулак и согнул руку. - Ну, потрогай!
- О! - с уважением протянул Алеша, потрогав Костины мышцы. - Как железные!
- Ну вот! Ну что мне с такими руками - разве с кроликами нянчиться? Уж это скорее твое дело. Ты возьмешься?
У Алеши просветлело лицо.
- Ладно, - сказал он, глядя на Костю благодарными глазами, - я возьмусь, и я справлюсь. Ты, Костя, не беспокойся! - И, взвизгнув от радости, как девчонка, вприпрыжку побежал к иве, по которой можно было перелезть в загон.
- Э-э, подожди! - спохватившись, закричал ему вслед Костя. - А как там наши яблоньки?
Но Алеша даже не остановился.
- Хорошо, - прокричал он, - растут!
- Буйнопомешанный! - проворчал Костя с улыбкой. - Совсем на своих кроликах помешался.
Так и решили: Алеша ухаживал за кроликами, а Костя косил. А когда кончился покос, Костя, договорившись с Анатолием Яковлевичем, уехал из Кологоша, а Репейников остался вместе с Романычем доживать лето на заимке.
А летние месяцы проходили быстро, не оглянешься. Прошел июль од-дай - с долгими днями... Вот уж и август - бичень-чабаттан-ай тронулся в путь. День убавился, как говорят алтайцы, на дверную накладку (запор), а работы целая гора. Дожди помешали вовремя закончить покос. А как блеснули погожие дни, то подоспело все сразу: и сено сушить, и хлеб убирать.
Костя не видел дней - все они проходили на колхозных полях. Его уже вместе со взрослыми косцами посылали на луга. Отец его, лучший стоговщик в колхозе, учил сына укладывать стога, и бригадир поговаривал, что Костя парень смекалистый, надо бы ему жнейку попробовать.
Ну что ж, если доверяют, почему же Косте не поучиться на жнейке работать? И наступил такой день, сухой и палящий, когда он, прислушиваясь к равномерному стрекоту жнейки, вывел ее на ячменное поле.
Дружная работа кипела в колхозе. Все - и маленькие и большие, - все, кто мог хоть чем-нибудь помочь, вышли в поле. Торопились убрать урожай, пока сияют погожие дни.
Тихо и безлюдно в эту пору было в деревне. Только в яслях и в детском саду прибавилось голосов, и шуму, и хлопот. Кто в обычное время дома управлялся с детьми, так нынче и те сдали ребят на руки колхозным нянькам.
Председатель колхоза, запыленный, почерневший, с красными от бессонных ночей глазами, все торопил и поторапливал. Его озабоченные глаза уже видели, как незаметно пробираются из-за гор серые облачка, как тянется легкая дымка над Катунью, цепляясь за темную хвою тайги.
Костя, захваченный веселым круговоротом горячих дней, пропахший мазутом и свежей соломой, помнил только одно: скорей, скорей!.. А когда поздним вечером приходил домой, то не мог даже доужинать - тут же и засыпал, опершись локтями на стол, и почти не слышал, как мать, смеясь и подтрунивая, отводила его на постель.
Ненастье наступило сразу. Костя сквозь сон услышал дробный стук дождя по тесовой крыше, но ему чудилось, что это где-то глухо и легко рокочет трактор. Еще не открыв как следует глаза, он вскочил:
- Что же вы меня не будите?!
Мать, с ухватом в руках, румяная от огня, выглянула из-за печки.
- Эге, проспал! Все проспал! - засмеялась она. - Уж люди давно в поле - ишь погода-то какая! Разве можно в такую погоду спать?
Только тут Костя увидел, что за окном льет мелкий, сплошной дождь.
- Смеешься все!.. - пробормотал он, немножко смутившись, и сам улыбнулся. - А что смеешься? Может, все-таки что-нибудь помогать надо!
- Нет, сынок, - ответила мать, - ничего не надо. Отец сказал, чтобы ты отдохнул немножко... Ведь тебе уезжать скоро. Может, подготовиться нужно. А в колхозе главные дела сделаны. Теперь и без тебя управятся.
Костя уловил легкую грусть в голосе матери. Та же грусть при мысли об отъезде слегка сжала и его сердце. Так уж устроен человек: всякий отъезд, даже и желанный, заставляет с сожалением оглянуться на то, что оставляешь...
- Полежи еще, сынок, - сказала мать, - подремли до завтрака. А после завтрака в баню сходишь.
Костя снова улегся на постель, с наслаждением потянулся и только сейчас почувствовал, как он устал за эти дни. Теплая дремота начала охватывать тело. Но вдруг радостная мысль огнем ударила в сердце.
- Матушка, - спросил он, широко раскрыв глаза, - какое число сегодня?
- Двадцать пятое, сынок. Август кончается.
Костя опять вскочил. И уже никакой дремоты не было.
- Матушка, да ведь скоро Яжнай приедет! Может, завтра... А может, нынче.
- Да, - улыбнулась мать, - я их каждый день поджидаю... - И добавила, потихоньку вздохнув: - Хорошо, хоть Чечек со мной останется! Я вот посмотрю как, а то, может, к себе ее возьму на зиму...