— И как же это случилось?
— Я все дни напролет играл на гитаре. Иногда играл на улице, и люди бросали мне деньги. Играл-то я не ради денег. Просто музыка становится лучше, если ее кто-то слушает. Но однажды приехала полиция. И мне велели больше не играть. Они объясняли мне, что я нарушаю закон, а я все играл. Ни на минуту не перестал. Ну они и рассвирепели. Хотели наручники на меня надеть. — Он вздохнул. — Мне это не понравилось. С этими наручниками на гитаре уже не поиграешь.
— И что было дальше?
— Я ударил, — прошептал Отис.
— Вы побили полицейских?
— Ударил. Одного. Сбил с ног. И меня посадили в тюрьму. Посадили за решетку и отобрали гитару. А когда в конце концов отпустили, с меня взяли слово, что я больше никогда не буду играть на улице. — Он метнул на меня быстрый взгляд и снова уставился в пол. — Ну, вот я на улице и не играю. Только здесь. Для зверюшек. Гертруда — не попугаиха, а хозяйка магазина — сама предложила мне эту работу, когда прочитала обо мне в газете. Она сказала, что я могу играть здесь сколько душе угодно. Только для зверей.
— Вы и для меня играете. И для Уинн-Дикси. И для Плюшки-пампушки.
— Верно. Но вы же не на улице.
— Спасибо, Отис, — сказала я. — Хорошо, что вы мне все рассказали.
— Да что там… это не секрет.
Тут пришла Плюшка-пампушка, и я тоже дала «Ромбик Литтмуса». Только она сразу выплюнула и сказала, что ей невкусно.
— Такой вкус, будто у меня никогда не будет собачки.
В тот день я подметала медленно-медленно. Мне хотелось подольше побыть с Отисом. Чтобы ему не было одиноко.
Похоже, все люди на белом свете одиноки. Я вспомнила о маме. Я то и дело вспоминаю о ней… как будто залезаю кончиком языка в дырочку от только что вырванного зуба. Раз за разом мои мысли возвращаются к пустоте, которую может заполнить только мама.
огда я рассказала Глории Свалк об Отисе — о том, за что его арестовали, — она начала хохотать, да так, что мне пришлось придерживать ее вставную челюсть, чтоб не выпала ненароком.
Посмеявшись вдоволь, она, наконец, вымолвила:
— Ну и ну… Вот тебе и опасный преступник!
— Он просто очень одинокий. И хочет не сам себе играть, а чтоб его кто-нибудь слушал.
Глория вытерла глаза подолом своего платья.
— Я все понимаю, дорогуша, все понимаю. Просто иногда жизнь до того печальна, что становится смешной.
— А знаете, что я еще узнала? — Мне разом вспомнились все печали, о которых я услышала за последние дни. — Помните, я рассказывала про девочку с кислым лицом? Про Аманду? Так вот, у нее в прошлом году братик утонул. Ему было всего пять лет. Как Плюшке-пампушке Томас.
Глория больше не улыбалась.
— Я слышала об этом, — кивнула она. — Слышала, что в городке утонул мальчик.
— Вот поэтому у Аманды такое лицо. Она горюет по брату.
— Очень возможно, — согласилась Глория.
— Выходит, каждый человек по кому-то горюет или скучает? Как я по маме?
— Хм… — Глория задумалась. Прикрыла глаза. — Мне иногда кажется, что у всего мира щемит сердце, — произнесла она, помолчав.
Я больше не могла думать обо всех этих бедах и горестях. Ведь им уже не поможешь. Поэтому я предложила:
— Хотите еще послушать «Унесенные ветром»?
— Конечно, — встрепенулась Глория. — Я целый день только того и жду. Интересно же узнать, что еще затеяла мисс Скарлетт.
Я раскрыла книгу и начала читать, но меня все мучили мысли об Отисе. Как же так? Почему ему запрещают играть на гитаре для людей? А в книге Скарлетт собиралась на пикник, где должна была быть музыка и еда. И тут мне пришла в голову одна мысль.
— Нам тоже надо так сделать, — сказала я и захлопнула книгу. Уинн-Дикси, дремавший под креслом Глории Свалк, тут же встрепенулся и начал озираться.
— Что сделать? — не поняла Глория.
— Позвать гостей. Мы позовем кучу гостей! И мисс Фрэнни Блок, и пастора, и Отиса, и Отис поиграет нам на гитаре. Мы и Плюшку-пампушку позовем. Она любит музыку слушать.
— А «мы» — это кто? — спросила Глория.
— Мы — это мы с вами. Приготовим какую-нибудь еду и пригласим гостей сюда, в сад.
— Хм… — Глория Свалк задумалась.
— Можно сделать бутерброды с арахисовым маслом и нарезать их такими маленькими треугольничками, чтобы выглядели покрасивее.
— Господи! Ну что ты говоришь? Думаешь, весь мир любит арахисовое масло, как мы с тобой и как эта собака?
— Ну, ладно. Можно сделать яичный салат и намазать его на бутерброды. Взрослым такое нравится.
— Ты умеешь делать яичный салат?
— Нет, мэм. У меня нет мамы, и таким вещам меня учить некому. Но вы-то наверняка знаете, как его делают. Вот я и научусь. Ну, пожалуйста.
— Что ж… — сказала Глория Свалк. Она положила ладонь на голову Уинн-Дикси. И улыбнулась. Я поняла, что она отвечает мне «да».
— Спасибо! — Я вскочила и бросилась ее обнимать. Очень крепко. Уинн-Дикси завилял хвостом и попытался протиснуться между нами. Он терпеть не мог оставаться в стороне, когда происходило что-то важное.
— У нас будет самый лучший пикник на свете, — сказала я Глории.
— Но ты должна дать мне слово, — предупредила Глория.
— Какое? Я любое слово дам!
— Ты пригласишь мальчишек Дьюбери.
— Данлепа и Стиви?