В таком духе, не затрагивая щекотливых тем, шел разговор весь вечер. Только когда Виндгам собрался уходить, Сильк напомнил ему его обещание молчать про посещение ими «Аквариума». Виндгам повторил свое обещание, тем дело и кончилось.
— Что за глупый мальчишка! — сказал Джилькс своему другу, как только Виндгам вышел за дверь. — Я даже не знаю, стоит ли возиться с ним.
— А разве не приятно насолить Ридделю?
— Твоя правда, я и забыл об этом,
— Но что он глуп, это несомненно, — согласился, в свою очередь, Сильк. — Как он горячился! И что ему в этих гонках? Чья бы шлюпка ни выиграла, деньгами он не рискует, не то что мы с тобой. Кстати, дружище, помнишь ты свое слово? Шлюпка Паррета должна взять приз, иначе я потеряю кучу денег. Надеюсь, что это дело верное?
— Будь покоен. Раз я гребу в директорской шлюпке, от меня будет зависеть не дать ей придти к цели первой. Я думаю, что мое участие и не понадобится, но в случае чего — зарыл весло в воду раз и другой, и дело с концом.
— Как ты это сделаешь, мне все равно, лишь бы парретиты взяли приз: я не люблю проигрывать пари.
— Будь покоен, — повторил Джилькс.
В ознаменование того, что договор скреплен, Сильк вынул из кармана два сигарных окурка, из которых один взял сам, а другой предложил Джильксу. Друзья закурили и провели остаток вечера в дружеской беседе.
Из предшествующего читатель должен был догадаться, каким животрепещущим вопросом были для вильбайцев наступающие шлюпочные гонки. Июньские гонки вместе с майскими бегами и игрой в крикет всегда составляли в школе крупнейшее годовое событие. Но в этом году, когда к постоянному соперничеству двух отделений присоединился еще спор из-за старшинства, они получили особенно важное значение. Прежний школьный старшина оставил свою шлюпку во главе школьной флотилии, но теперь едва ли был хоть один воспитанник даже в самом отделении директора, который рассчитывал бы, что на гонках она удержит за собой издавна принадлежавшее ей первое место.
Отделение Паррета заранее торжествовало победу. Шлюпка Блумфильда, конечно, возьмет приз, и тогда всем станет ясно, за кем больше прав на старшинство: за Блумфильдом или за Ридделем. Состав гребцов у парретитов был превосходный, и казалось, только чудо могло помешать их торжеству. Однако директорские, как ни слабы были их шансы на победу, видимо решились на серьезную борьбу. С отъездом Виндгама отделение директора упало во мнении школы во всем, что касалось физической ловкости и силы. Теперь оно собиралось доказать свои права на отличие и в этом смысле — если не победой, то хоть доблестной попыткой победить, и не теряло времени.
Каждое утро и каждый вечер директорскую шлюпку можно было видеть на реке; команда ее практиковалась усердно и делала быстрые успехи. Кроме необходимой «казенной» гребли в четырехвесельной шлюпке, каждый гребец упражнялся еще по собственной охоте в ходьбе и гребле на ялике, для того чтобы сбавить вес своего тела и приобрести выносливость. Эти «сверхсметные» упражнения очень забавляли парретитов. Видя, сколько труда тратят их соперники на то, чтобы сравняться с ними, они еще сильнее чувствовали свое превосходство. Даже из директорских большинство считали все эти упражнения потерянным временем и были убеждены, что в конце концов они послужат лишь к вящему прославлению врага. Одного только Ферберна, первого гребца и капитана директорской шлюпки, такие мелкие соображения не смущали.
Ему было решительно все равно, что бы о нем ни говорили, раз он видел, что команда его делает успехи.
Так обстояли дела в ожидании гонок, как вдруг школу взволновало новое событие — появление Ридделя на руле директорской шлюпки. Как знает читатель, Риддель, по просьбе друга, ездил с ним несколько раз в двухвесельной шлюпке в качестве рулевого и из этих экскурсий почерпнул все свои сведения по морскому делу. Вначале мысль о том, что он может править шлюпкой во время гонок, не приходила в голову ни ему, ни Ферберну. Но после нескольких уроков Риддель сделал такие успехи, что мысль эта показалась Ферберну необыкновенно удачной, и он поспешил поделиться ею со своими гребцами. Разумеется, те первым делом пришли от нее в ужас. «Риддель слишком вял, слишком нервен, слишком рассеян, чтобы быть хорошим рулевым», говорили они. Но Ферберну не хотелось расставаться со своим планом. Он пошел к мистеру Паррету и упросил его придти на следующее утро на реку взглянуть, как правит рулем новый старшина, Мистер Паррет похвалил мореходные способности Ридделя, но посоветовал Ферберну испытать его еще в четырехвесельной шлюпке. Когда Ферберн изложил свой план Ридделю, тот не поверил своим ушам: ему предлагают быть одним из главных участников гонок! Да ведь это просто насмешка!
— Нет, голубчик, — сказал он Ферберну, — я ведь и так не из любимцев у товарищей. Что же, ты хочешь, чтобы меня окончательно засмеяли?
— Разве править шлюпкой такой позор?
— Править шлюпкой не позор, но будет позор и для вас и для меня, если во время гонок наша шлюпка уткнется носом в берег!
— Вздор! Ничего такого не случится!
Риддель продолжал отнекиваться, доказывая Ферберну всю нелепость его плана, — говорил, что он никогда не правил четырехвесельной шлюпкой, что на гонках он, наверное, струсит, — но Ферберн разбил все его доводы и заключил тоном, не допускающим возражений:
— Словом, завтра утром ты придешь на реку, мы снарядим четырехвеселку, и ты попробуешь на ней свои силы, а там увидим.
— Изволь, я приду, если уж ты непременно этого хочешь, — отвечал Риддель покорно.
Этот разговор происходил в тот самый день, когда Виндгам-младший пил чай с Джильксом и Сильком в комнате последнего. К концу вечера вся школа узнала о том, что новый старшина готовится в рулевые директорской шлюпки и будет участвовать в гонках. Поэтому, когда на другое утро Риддель явился на реку, он пришел в ужас, увидев, что чуть ли не вся школа высыпала на берег смотреть, как он будет отличаться. Замешательство его было так велико, что когда гребцы расселись по местам и шлюпка отчалила, всем стало ясно, что новый рулевой не на своем месте. Шлюпка вертелась во все стороны без всякой надобности — очевидно, рулевой постоянно забывал, где «право» и где «лево», — а выйдя на середину реки, она ни с того ни с сего описала почти полный круг. Это зрелище, как и следовало ожидать, доставило большое развлечение толпе любопытных, и до слуха Ридделя донесся с берега не один насмешливый возглас:
— Ай да рулевой! Кружит себе на месте, точно лошадь в цирке, и знать никого не хочет!
— Прямо-то править — это всякий умеет…
Шлюпка неуклюже подвигалась вперед, сопровождаемая громким хохотом с берега. Риддель совсем растерялся и выпустил из рук шнурки от руля.
— Что с тобой, дружище? Охота тебе их слушать! — сказал Ферберн вполголоса, наклоняясь к нему со своего места.
Этот дружеский голос вывел Ридделя из оцепенения. Он ответил Ферберну спокойной улыбкой и, сделав над собой усилие, выпрямился и натянул шнурки. Теперь он был опять самим собою.
— Навались на весла, ребята! — крикнул Ферберн, ловко закидывая свое весло.
Некоторое время шлюпка шла хорошо. Риддель держал надлежащий курс, и гребцы работали дружно. Зрители пришли в недоумение, и насмешки мало-помалу стихли. Команда была положительно недурна, да и против рулевого сказать было нечего. Сам Парсон, лучший рулевой в отделении Паррета, не мог бы править лучше. Недоброжелатели Ридделя приуныли. Но, к их великой радости, шлюпка шла хорошо недолго: через каких-нибудь двести саженей она опять завертелась и пошла боком. Что с ней случилось? Кто был виноват на этот раз? Конечно, не Ферберн: Ферберн греб мастерски и не мог сделать никакой оплошности. По-видимому, и не Риддель: руль стоял прямо, и Риддель был сам удивлен неровным ходом шлюпки.
— Кто там зарыл весло? — крикнул Ферберн гребцам через плечо.
Ни один из троих не отозвался. Шлюпка выровнялась и пошла прежним ходом. Ферберн, которого неудачи всегда раздражали, налег на свое весло и промерил команду на усиленной десятиминутной гребле без передышки в наказание за небрежность. Это подействовало, и зрители опять были поражены правильным курсом и быстротой хода шлюпки. Но вдруг в ходе ее произошла прежняя таинственная задержка; шлюпка опять пошла, боком. На этот раз Ферберн бросил грести и, обернувшись к гребцам, сердито спросил, кто из них «строит из себя дурака». Опять ни Портер, ни Котс, ни Джилькс не признали себя виноватыми.
Ферберн взялся за весло, и шлюпка тронулась среди возобновившихся насмешек зрителей. До конца пути шлюпка шла хорошо, хотя всякому было ясно, что команде недоставало окончательной отделки. Но как только повернули назад, в шлюпке снова почувствовалось сотрясение, и ход ее замедлился. С секунду Ферберн продолжал грести, делая вид, что ничего не замечает, но вдруг круто обернулся и открыл причину задержки. Весло Джилькса ушло в воду чуть не на фут, а сам он сидел, согнувшись вперед, так что ручка весла приходилась ему под самый подбородок.
— Что ты делаешь? — спросил его Ферберн с сердцем.
— Ничего, весло зарылось, — отвечал Джилькс.
— То есть ты его нарочно зарыл?
— Вовсе не нарочно. Невозможно грести с таким рулевым: лодка то и дело вертится,
— Вздор! Риддель правит как следует…
— Это ты говоришь, потому что сидишь ближе к корме, а попробуй-ка сесть на мое место, так и почувствуешь, как он правит…
— Во всяком случае, он правит добросовестно, а не выделывает исподтишка разные штуки и не сваливает их на других…
— И я ничего ни на кого не сваливаю…
— Лжешь!
— Ты сам лжешь!
— Берегись, Джилькс! — сказал Ферберн, выведенный из терпения.
— Чего мне беречься? Уж не тебя ли? — не унимался Джилькс.
Ферберн не удостоил его ответом.
— На воду! — скомандовал он гребцам, и шлюпка тронулась.
Этот короткий разговор слышали только сидевшие в лодке, но бывшие на берегу уловили его смысл по гневным взглядам и жестам говоривших.
— Браво! Директорские перессорились! — крикнул кто-то.
Толпа ответила ему веселым смехом.