Он шёл более уверенным шагом.
Его мысли прояснились, и он начал думать менее инстинктивно и больше как человек. Ранее он бежал куда глаза глядят. Теперь, когда угроза не таилась за каждым углом, он начал думать, как найти остальных. Потому что, на самом деле, это было самое худшее… быть одному. Люди-манекены, Одноногая Леди и Матерь Пауков — все они, конечно, были ужасны, но от одиночества становилось ещё хуже.
Если бы рядом с ним был кто-то, например Рамона, он бы с радостью сражался вместе с ней (или с ним).
Забудь о Рамоне, тупица. Ты бросил её, когда та тварь схватила тебя. Ты сбежал. Ты показал ей, из чего ты сделан.
Он отказывался думать об этом.
Всё было совсем не так. И всё же мысль о том, что он трус, преследовала его и не отпускала. Она быстро разрасталась в его голове, пока не затмила все остальные мысли.
Он побежал.
Он знал, что бежит не от реальной угрозы, а от самого себя. Он метнулся за угол и врезался в одного из кукольных людей, и они оба упали.
Тварь оказалась под ним.
В те несколько секунд шока, прежде чем он смог подняться, он увидел, что это была Одноногая Леди. Её белый парик почти сорвался с головы и свисал набок, как тряпка. Её лицо было рыхлым и дряблым, глазницы заполняла бездонная чернота.
Чазз закричал и отшатнулся назад, ударившись головой о край здания и увидел искры в глазах. Хуже всего было то, что она пристала к нему. Он ударил её и оттолкнул, но она была прикована к нему. Они вместе покатились по тротуару, но он не мог отбросить её. Он оказался на спине, а она лежала на нём, не двигаясь и ничего не делая, просто мертвый манекен, сиамский близнец, от которого он не мог отделиться.
Он снова закричал, когда её ужасное лицо оказалось в нескольких дюймах от его собственного.
Её лицо рассекали огромные борозды, трещины и глубокие морщины. Чёрные швы тянулись от уголков её рта до лба, где они соединялись с более сложными стежками. Её лицо было словно сшито из трёх или четырех лиц. Швы были настолько тугими, что оттягивали губы от розовых дёсен и похожих на колышки зубов.
Но самым шокирующим было то, что она была жива, хотя и не двигалась. Она дышала, и он чувствовал глухое биение её сердца.
Он ошалело пытался освободиться от неё, но она цепко держалась за него.
Вскочив на ноги, он снова и снова бил её о кирпичную стену здания, пытаясь разбить вдребезги, но она была невероятно крепкой и упругой. Её голова подпрыгивала на обвисшей, дряблой шее, лицо касалось его лица, губы были холодными и жирными, как рыбьи внутренности.
Где-то в процессе она просто соскользнула с него, как сорванная кожа.
Он не побежал.
Он упал на задницу, бормоча что-то безумное, изо рта текла слюна, а из глаз слёзы. Он не думал, и ничего не делал. Просто ждал, пока она проснётся.
Казалось, больше ничего не осталось.
26
— Они остановились, — сказала Су-Ли, пытаясь выровнять дыхание в тёмной тесноте подвала. “Я их больше не слышу.”
— Это ещё не конец, — сказал Крип.
Лекс промолчал. Он полагал, что они не спустились бы в подвал, если бы не Крип, и это его не слишком радовало. У Крипа сдали нервы. Лекс не верил, что там, наверху, им грозила реальная опасность. Это было странно и тревожно, но настоящей угрозы не представляло. По опыту закусочной он знал, что они могли выйти в любое время, когда захотят. Независимо от того, как комната перестроилась, они всё ещё могли выбраться, потому что “настоящая” комната всё ещё была там, даже если её не было видно.
Теперь он уже не был так уверен.
И снова Кукловод ими манипулировал, загоняя в нужное ему место. У него было такое чувство, что наступило кратковременное затишье, пока сирена не завоет снова.
— Здесь что-то есть, — сказал он. — То, что Кукловод хочет, чтобы мы увидели или нашли.
Крип дрожал рядом с ним.
— Что нашли?
— Даже не знаю. Но, поверь, здесь нет ничего случайного.
Все трое стояли, прислонившись к стене у подножия лестницы. Лекс запер дверь в подвал, и кукольные люди некоторое время били и царапали её, прежде чем успокоиться. Он знал, что они всё ещё там, но они ничего не предпринимали. Затишье. Он подумал, что разумнее всего было бы улизнуть сейчас, пока они бездействуют. Скоро сирена зазвучит снова, и тогда начнутся настоящие неприятности.
Но этому не суждено случиться.
Он был почти уверен, что их будет около дюжины, замерших в коридоре, и у Крипа не хватит смелости двигаться среди них, даже если это означало свободу.
Так они и ждали, сидя плечом к плечу, не в силах вернуться и боясь углубиться в сам подвал.
Лекс, чувствуя себя злым и расстроенным из-за всего этого, сказал: “Как ты думаешь, что нам делать?”
— Откуда мне знать?
— Ты привёл нас сюда.
— У меня не было выбора.
— Ты мог бы действовать более разумно.
— Пошёл ты.
— Прекратите, — сказала Су-Ли. “Прекратите оба. Раз уж мы здесь, давайте посмотрим, что здесь есть.”
— Здесь кромешная тьма. Ни черта не видно.
— Воспользуйся зажигалкой, — предложил Лекс.
Крип, вздохнув, выудил её и протянул Лексу, не желая быть тем, кто навлечёт на себя гнев Кукловода. Лекс взял её и зажёг. Пламя было ярким и ровным. Они оказались в длинном узком коридоре. У стен было навалено много всякого хлама: стопки смоченных водой картонных коробок, старые велосипедные рамы и особенно отвратительного вида матрас, почти чёрный от пятен, как будто кто-то давным-давно истекал на нём кровью.
Удивительно, но на старом комоде стоял канделябр. В нём были закреплены три наполовину сгоревшие красные свечи. Как в старом европейском фильме ужасов
— То, что надо, — сказала Су-Ли.
Лекс зажёг свечи.
— Теперь мы можем притвориться, что мы пара тупиц в фильме про монстров.
Крип хихикнул, но в его смехе не было веселья, только медленно разгорающаяся истерика.