Живая ткань.
Нет, не живая, а мёртвая. Он чувствовал исходящий от неё запах гниения. Он сделал всё, что мог, чтобы сдержать рвотный позыв. Машина была не из металла, дерева, резины и пластика… нет, это было живое существо, организм, который был мёртв или умирал. Она разлагалась вокруг него, и он был пойман в неё, как мышь в гниющую тыкву.
Крип просто сидел, ошеломлённый и почти задыхающийся от этой мысли. Этого не может быть. У него просто галлюцинации. Его вообще здесь нет. Сейчас он лежит в палате с мягкими стенами, накачанный сильнодействующим снотворным, и кричит во всё горло.
Паника пронзила его изнутри, острая и резкая, когда голос в затылке сказал: “Сначала машина сгниёт как любое живое существо, потом черви выползут из сидений, трупные мухи вылупятся из приборной доски и прочие паразиты будут копошиться в этой каше. И ты будешь здесь. Увидишь всё это…”
Он больше не мог этого выносить.
Он просто не мог.
Дико визжа, он колотил по окнам, с потолка над ним свисали огромные лоскуты плоти, а сиденья под ним превратились в гниль. В воздухе стоял густой трупный запах, зелёный туман, горячий и вызывающий тошноту. Он ощущал его вкус на языке, чувствовал его мерзкие соки, как росу на лице. Когда Крип попытался перелезть через переднее сиденье, ухватившись за губчатую ткань его обивки, из неё хлынула чёрная жижа, замаравшая обе его руки.
Гниль была везде, и не было никакого спасения от неё.
Он маниакально принялся рвать обивку, раздирая её пальцами, впиваясь ногтями в мясистые ткани, и где-то в процессе начал кричать, когда его рассудок окончательно помутился.
34
Пока Су-Ли всё глубже запутывалась в лабиринте кукольного коридора, Лекс делал всё возможное, чтобы не потерять самообладание. Он говорил себе, что всё это иллюзия, физическая или ментальная, но всё равно иллюзия. Он должен был игнорировать свои низменные животные инстинкты страха и необходимости бежать вслепую. Он должен оставаться на месте, иначе он заблудится.
Но в конце концов, когда реальность была полностью разорвана на части и заново создана вокруг него, он потерял контроль над собой.
— ТЕБЕ ПРИДЁТСЯ ПРИДУМАТЬ ЧТО-НИБУДЬ ПОЛУЧШЕ! — воскликнул он. “ЖАЛКИЙ ДЕШЁВЫЙ ТРЮК! ЭТО ЧЕРТОВСКИ ВТОРОСОРТНО, КАК И ТЫ!”
Выплеснув свой гнев словами, он почувствовал себя лучше, сильнее. Он всё ещё был напуган, но он делал единственное, что мог сделать, направляя весь ужас в ненависть и гнев, пока его руки не сжались в кулаки, тело не затряслось, а зубы не стиснулись. Он находился в длинном, узком освещённом коридоре, стены которого были покрыты каким-то розовым блестящим материалом, который расширялся и сжимался при дыхании. Потому что оно дышало, и он слышал его низкое, шипящее дыхание. Он пытался притвориться, что ничего не слышит, потому что казалось, что если он признает этот звук и ужас, который он внушает, то станет гораздо хуже.
— Это будет не так просто, — мягко и решительно сказал Лекс. “Я знаю твой секрет. Ты один, и тебе страшно, и ты пытаешься внушить нам этот страх. Но это не сработает. Потому что ты слаб.”
Похоже, оно его услышало.
Не успел он произнести эти слова, как звуки дыхания стихли, и он едва мог их расслышать. Стены уже не дышали. Они мелко дрожали и всё ещё казались сделанными из мягкой розовой кожи, но уже не дышали.
На мгновение ему показалось, что он слышит страшный и далёкий звук мучительного вздоха.
Затем стены снова начали дышать. Дышать? Нет, они хватали ртом воздух почти болезненно, как лёгкие умирающего человека.
— Жалкая иллюзия, — сказал Лекс, пнув ногой стену.
Самым удивительным и почти комичным было то, что появился синяк. Если бы вся эта история не была такой идиотской, он бы рассмеялся.
Стены всё ещё дышали, но теперь они немного успокоились. Затем они начали набухать с каждым вдохом, раздуваясь и раздуваясь, как наполненные воздухом мешки. Они сжимались. Ну что ж, пора проверить его по шкале клаустрофобии. Стены надвигались всё ближе и ближе. Они раздавят его, задушат своей мясистой массой.
Лекс бил ногой снова и снова, но, несмотря на синяки, стены не отступали.
Именно тогда произошло самое неожиданное и неприятное.
На стенах появились овальные углубления, тысячи по обе стороны от него. Они расширялись, пока не стали похожи на глянцевые камеры пузырчатой плёнки, только водянисто-розового цвета. Когда они расширялись до размеров, что казалось должны были взорваться от внутреннего давления, они раскрывались. Это были не волдыри, а глаза — зелёные, голубые, карие, некоторые красные, как в фильмах ужасов. Теперь он находился в камере из плоти с тысячами глаз, сочащихся слизистой жидкостью.
Стены продолжали надвигаться всё ближе, глаза, бесчисленные живые немигающие шарики, уставились на него, глядя ему прямо в душу, пока его кожа буквально не начала покрываться мурашками, и он обнял своё дрожащее тело от чистого ужаса.
"Нет, нет, нет", — произнёс в его мозгу детский голос. Всё что угодно, только не это.
Он знал, что не может позволить этому сломить себя. У него не было фобий. Но Кукловод был полон решимости сломить его. Оно использовало смесь клаустрофобии, ометафобии(боязнь глаз) и скопофобии(боязнь быть увиденным) и самым страшным было то, что она работала. Лексу казалось, что дрожит не только его кожа, но и внутренности.
Вот как оно сломает его.
Вот как оно поимеет его.
Глаза всё приближались. Они были большими, распухшими и блестящими, из них текли слизистые слезы. Он знал, что через несколько секунд они прикоснутся к нему.
— Нет, — пробормотал он себе под нос. Он не мог этого допустить. Остальные нуждались в нём, и он это знал. Более того, Су-Ли нуждалась в нём, и он не мог её подвести. Но страх вывел его из строя, полностью лишил желания сражаться.
Не позволяй этому случиться, сказал он себе. Не дай ему победить. Борись! Используй свой разум! Думай! Думай!
И независимо от того, было ли это осознанно или нет, он сделал первое, что показалось ему разумным: он ткнул указательным пальцем в один из глаз. Ощущение не было неприятным, по крайней мере для него. По крайней мере, не изначально. Он полностью погрузил палец и почувствовал, как оно вздрогнуло от вторжения и, возможно, от боли.
Но это продолжалось недолго.
Восхитительное и почти непристойное тактильное ощущение сменилось болью. Внутри было очень жарко. Плоть его пальца горела, как будто его ужалила медуза. Когда он попытался выдернуть палец обратно, глаз закрылся, как розовый сморщенный рот вокруг кончика его пальца, и ему пришлось дёргать изо всех сил, чтобы освободиться. Студенистая слизь, похожая на яичный белок, брызнула ему на руку. Она обжигала его кожу. Но что ещё хуже… он почувствовал резкий укол в левом глазу, как будто ткнул сам себя.
Несмотря на боль, он тыкал глаза снова и снова, чувствуя, как они лопаются брызгами слизи, и чувствуя, как боль отдаётся в его собственных глазах. Но он не сдавался. Так он выколол ещё шесть глаз, пока боль не заставила его упасть на колени.
Когда он открыл глаза, пытаясь совладать с болью в них, стены с глазами отступили на несколько дюймов. Он приготовился повыбивать их все… но что-то начало происходить. Пока он смотрел, из каждого глаза выросли крошечные ножки, как у паука. По четыре у каждого глаза. И со способностью передвигаться, они отделились от стен.
Лекс вскрикнул.
Он пинал и бил кулаками по стенам, давя глазных пауков под собой и на себе, пока не стал мокрым от глазной слизи.
Они ползали по его лицу и копошились в волосах, спускались по спине и забирались на штанины, и единственное, что он мог сделать в своём безумии — это выбраться оттуда, пока не утонет в них. Он начал пробираться прямо через стены, вырывая куски розовой плоти.
35
Су-Ли ползла на четвереньках по проходу между куклами, пока не поняла, что кукол нет и на самом деле она поднимается по лестнице. Переход был быстрым, и она понятия не имела, было ли это очередная иллюзия. Она остановилась, пытаясь приспособиться к окружению.
Откуда, чёрт возьми, взялась эта лестница?
Она не знала, и ей, честно говоря, было всё равно. Главное то, что она выбралась из того ужасного кукольного дома. Ковёр приятно шелестел под её руками. Она так устала, так сильно устала. Она опустила голову на одну ступеньку, наслаждаясь ощущением ворса под щекой.
Да, это было приятно.
Ей нужно было позвать Лекса, но у неё не было ни сил, ни воздуха в лёгких. Всё её тело болело, мышцы были напряжены. Её веки закрылись, и она начала засыпать, когда где-то позади раздался громкий стук.
Она подняла голову.
Тук-тук-тук.