Облепленная рвотой и жгучей жёлтой кровью, которая продолжала струиться из множества щелей, она была прижата к отвратительной опухшей плоти существа, пытавшегося похоронить её заживо в себе, в своей горячей пластиковой коже, в липком заражённом бульоне из тканей.
Именно в этот момент она услышала, как что-то пульсирует внутри, и поняла, что это, должно быть, сердце твари. У машин нет сердца, но эта штука была не совсем машиной, скорее биомеханическим существом.
Собрав последние силы, Рамона глубоко погрузила в неё руки, повреждая костяшки пальцев о шестерёнки и вращающиеся колёса, и почувствовала, как её руки сжимают мясистую пульсирующую массу размером и формой напоминающую футбольный мяч. Она оттолкнулась изо всех сил, выпадая из объятий чудовища вместе с его сердцем.
— НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! — гремели голоса, отчего казалось вся комната затряслась. Сосуды и банки разбивались вдребезги, по стенам пошли трещины, а с потолка посыпалась пыль.
Сердце было очень скользким, похожим на какой-то гнилой, разбухший чёрный помидор.
ТУК-ТУК! ТУК-ТУК! ТУК-ТУК!
Она попыталась разорвать его пальцами, но оно было резиновым и скользким, дико трепетало, как будто пыталось выпрыгнуть из её рук.
ТУК-ТУК! ТУК-ТУК! ТУКТУКТУКТУКТУК…
Когда шипящая, пузырящаяся масса Франкенкуклы приблизилась к ней, она бросила сердце на пол и подняла топор. Голоса закричали в последний раз, прежде чем лезвие опустилось и рассекло дрожащую мышцу, которая взорвалась жёлтой жижей, как переполненный водой воздушный шар. Франкенкукла закричала, шатаясь и врезаясь в предметы.
Рамона схватила свой фонарь и топор и прошла через дыру, проделанную чудовищем там, где раньше стояла дверь.
53
У Лекса оставались считанные секунды.
Находясь внутри смертоносного часового механизма, который был воплощением разума Кукловода, он знал, что единственный способ остановить его — вывести из строя эту машину. Это был единственный возможный выход.
Когда Лекс почувствовал, что Кукловод уже близко, он стал искать что-нибудь, что можно было бы использовать для уничтожения механизмов.
Должно же что-то быть.
А потом он увидел это.
Огромный четырёхфутовый гаечный ключ, который должно быть весил фунтов тридцать. Для Чазза было бы детской забавой размахивать чем-то подобным, но для Лекса, который всегда был худым, жилистым парнем, который никогда не мог набрать вес, независимо от того, сколько нездоровой пищи он съедал, это было похоже на размахивание огромным боевым топором.
Лекс сжал гаечный ключ, наслаждаясь ощущением его тяжести.
Не колеблясь, он замахнулся на первое, что увидел — шестерни. Ему показалось, что он услышал крик сверху, когда ударил первый раз, а затем он был уверен в этом, когда гаечный ключ выбил несколько шестерён, нарушив их калибровку, отчего они начали скрежетать и извергать хлопья металла и искры.
Завыла сирена.
Здесь, в самом эпицентре, это было похоже на сирену воздушной тревоги, оглушительную и ревущую, такую чертовски громкую, что он больше ничего не слышал. Он ещё раз ударил по шестерням, затем развернулся и опустил гаечный ключ на металлическую трубу, которая тут же зашипела от выходящего пара. Эти два несильных удара казались пустяком по сравнению с необъятностью машины вокруг него… но всё же они имели эффект. Фабрика вся задрожала. Её хрупкое оборудование подверглось нападению. Он был вирусом, который заражал всё её тело.
Вот тогда-то и проявился Кукловод.
Раньше оно пряталось в тенях, выскакивало, затем отступало, как будто не знало, что предпринять, но теперь всё изменилось. Кукловоду ничего не оставалось, кроме как сражаться. Оно вышло навстречу незваному гостю приняв тёмную, аморфную форму, которая, казалось, постоянно менялась, как будто не могла решить, чем же стать.
И Лекс тоже не знал какую форму оно примет.
Что-то внутри него требовало, чтобы он бежал, но что-то другое, гораздо более сильное и непреклонное, приказывало ему стоять на своём.
Посмотри ему в глаза и не показывай страха. Выставь его ничтожеством, которым оно и является.
Звучало замечательно в теории. Но когда оно вышло из тени, чтобы растерзать его, как паук, рвущийся схватить насекомое, всё внутри Лекса превратилось в резину. Сначала ему показалось, что он увидел огромный металлический пресс с зубьями. Затем что-то похожее на гигантскую демоническую многоножку, которая кричала голосами терзаемых детей. Оно показало ему сотню ртов, затем тысячу красных глаз с чёрными прожилками и, наконец, когти, похожие на осколки стекла, предназначенные, чтобы выпотрошить Лекса.
Даже не моргай. Не отводи взгляда.
Держа в руках тяжёлый гаечный ключ, он чувствовал себя абсолютно бессильным против этой твари, которая кружила вокруг него, ужасающая механическая многоножка, подвешенная над землей на своих марионеточных нитях. Оно смотрело на него сверху вниз красными глазами, ужасно замысловатыми по своей конструкции, как вращающиеся гироскопы, многолинзовыми и многогранными, как фасеточные глаза мух. Огромное извивающееся червеобразное тело представляло собой машину сложной геометрической формы, увитой компрессионными шлангами и высоковольтными проводами, похожими на свисающие петли внутренностей. Оболочка твари выглядела так, словно была больше металлической, чем из плоти, или, возможно, плотью ставшей металлом. И когда оно приблизилось к нему, он осмелился моргнуть и увидел, что оно состоит не только из частей машин и плоти, но и из манекенов, сваренных в некое отвратительное собрание проклятых. Безглазые и кричащие, они тянулись к нему тысячами рук и пальцев.
И высоко вверху, он увидел лицо Кукловода… и это было лицо женщины. В этом не было никакой ошибки. Лицо старухи, которую он видел в доме, той самой, что зашивала мёртвого мальчика. Может быть, не совсем человеческое, но когда-то бывшее таким. У неё были волнистые соломенно-сухие волосы, похожие на светящихся белых червей, пустые глазницы, и сморщенные дёсны, усеянные чем-то похожим на жужжащие зубья цепей. Ужасная машина ненависти и возмездия, но когда-то, когда-то она была живой женщиной.
Когда она спустилась к нему, он поднял свой гаечный ключ, хорошо осознавая жалкую угрозу, которую он представлял перед лицом этой огромной химеры, рождённой из чёрной утробы фабрики.
54
— ЛЕКС! — воскликнула Рамона, когда увидела, что он столкнулся с чем-то, что она даже не могла внятно описать. — ЛЕКС!
Существо остановилось, его сегменты изгибались и скрежетали. Оно парило, выпуская пар и выдыхая дым, капли жидкости стекали с его нижней стороны.
Теперь оно повернулось и двинулось в её сторону.
Рамона сделала шаг назад и споткнулась о дренажную трубу. Она упала на задницу, но не выпустила из рук ни фонарика, ни топора.
Это Матушка Кроу, Рамона! Она идёт за тобой!
Но то, что она видела в этот момент, было не Матушкой Кроу или биомеханизмом, которым она стала, гибридом плоти и железа, а толпами кукольных людей, неуклюже идущих в её направлении. Это были бледнолицые манекены в чёрных плащах, марионетки со злобными сосущими ртами, клыкастые куклы-младенцы с бритвами в руках и кошмарные Тряпичные Энн, размахивающие мясницкими ножами.
Во главе стаи шло что-то похожее на высохшую мёртвую ведьму в рваном сером платье, которая ковыляла на деревянной ноге. Рамона увидела, что она держит в одной руке хихикающую голову манекена, раскачивая её взад-вперёд за блестящие чёрные волосы, и не было никаких сомнений, что это Су-Ли.
— РАМОНА! — кричал голос. — РАМОНА! ОЧНИСЬ!
Она моргнула, придя в себя, и увидела, чем был занят Лекс. В руках у него был огромный гаечный ключ, и он бил им по механизмам, отрывая шланги от них. С каждым ударом, заметила она, кукольных людей становилось всё меньше, а сама фабрика, казалось, дрожала от ярости или боли, а возможно, и от того, и от другого.
Одноногая женщина всё приближалась. Из её пустых глазниц текла кровь, и ещё больше её капало из зашитого рта. Она вытянула высохшую руку, и Рамона увидела, как от неё отпали три пальца.
Она была ранена.
Всё это место было повреждено.
Лекс уничтожал их.
— РАЗЛОМАЙ ВСЁ ЗДЕСЬ! — крикнул он. — РАЗБЕЙ! УНИЧТОЖЬ! СЛОМАЙ!
Но Рамона уже знала это. Матушка Кроу была машиной, а машина — Матушкой Кроу. Они существовали в каком-то отвратительном, безумном симбиозе, и один не мог жить без другого. Каждый удар, нанесённый по механизму, был ударом, нанесённым лично ей.
Одноногая женщина была уже в нескольких футах от неё, когда Рамона поднялась на ноги. Швы на её лице расходились, и кровь, тёмная, как чернила, свободно вытекала из многочисленных щелей. Воя, она попыталась вцепиться в Рамону окровавленными пальцами, но та легко увернулась.
— Пизда! — зарычала женщина гортанным голосом. — Вечно мешающая пизда! Я СХВАТИЛА ЕГО, И СХВАЧУ ТЕБЯ! ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ?