Её тело начинала разрушаться и разлагаться.
Рамона замахнулась топором по широкой дуге, и лезвие вонзилось прямо в лицо женщины, которое треснуло, как раковина улитки, что-то влажное и розовое выплеснулось наружу. Она споткнулась о свою деревянную ногу и упала на пол, липкая жёлтая жижа стекала с её разбитой головы.
Она больше не двигалась.
Рамона снова взмахнула топором, перерезав пару гидравлических линий, из которых хлынуло обильное количество красной крови. Это было невозможно, но она видела, как кровь пролилась на её туфли. Она разбила панель управления, а затем расколола силовой щиток, который взорвался ослепительной синей вспышкой.
Лекс делал то же самое.
Они побеждали.
Фабрика вокруг них шипела и скрежетала, лязгали механизмы, которые должны были двигаться с плавной равномерностью. Воздух был горячим и зловонным, всё подсвечивалось нерегулярным мерцанием.
Это был переломный момент.
55
Матушка Кроу вынырнула из тени, издавая пронзительный визг, словно мясорубка, вгрызающаяся в стальную пластину.
Теперь, в этот последний час, ужас внутри него был сильным и всепоглощающим. Как они могли противостоять ей? Как они могли надеяться одолеть биомеханическое чудовище, движимое чистым безумным сверхъестественным гневом? Казалось, они были разбиты по всем фронтам.
Существо направлялось к Рамоне.
И каким-то образом, он знал, что она была целью существа всё это время. Не он. Никто другой. Они были лишь копьеносцы. Настоящей королевой, центром власти была Рамона, и если чудовищу не победить здесь и сейчас, это означало конец для него…
Матушка Кроу, — совершенно спокойно произнес чей-то голос. Её зовут Матушка Кроу.
Это был голос Рамоны, как будто она говорила ему прямо в ухо.
Затем другой голос, его собственный, сообщил ему: “Сражайся за Рамону! Если она не сможет победить, ты тоже не сможешь! Так что дерись! Чёрт возьми, дерись!”
Да, так оно и было, и всё остальное не имело значения, а может, и никогда не имело.
Рамона ждала Матушку Кроу, и на её лице не отразилось ни малейшего страха или опасения.
— ИДИ И ВОЗЬМИ МЕНЯ, СТАРАЯ ЧЁРТОВА ВЕДЬМА! — крикнула она. — АХ ТЫ, ВЫСОХШИЙ СТАРЫЙ МЕШОК ДЕРЬМА! У ТЕБЯ НИКОГДА НЕ БЫЛО НИКАКОЙ ВЛАСТИ! У ТЕБЯ НИКОГДА НИЧЕГО НЕ БЫЛО! ТЫ ИСПУГАНА! БОИШЬСЯ ОСТАТЬСЯ ОДНА! БОИШЬСЯ, ЧТО НЕ СМОЖЕШЬ ДЕРГАТЬ ЗА НИТОЧКИ И ЗАСТАВЛЯТЬ СВОИХ РАБОЧИХ ТАНЦЕВАТЬ!
Матушка Кроу содрогалась от ярости, ревела и рычала.
Когда её громада пролетела прямо над головой, Лекс взмахнул гаечным ключом и разбил несколько рук манекенов, которые тянулись к нему. Но этого было недостаточно, и он это знал. Ведьма просто самовосстановится. Он должен был уничтожить это место. Её ареал обитания. Он совсем обезумел, размахивая гаечным ключом и колотя по трубам, вентилям и приборам. Он увидел массивный червячный редуктор, вмонтированный в стену, и бросился на него, как берсерк, колотя пока цепь не соскользнула с шестерёнок и не раздался скрип искорёженного металла, взрыв огненно-синих искр, и сама фабрика, казалось, закричала в агонии.
(НЕТ! НЕТ! НЕТ! Я НЕ МОГУ УМЕРЕТЬ!)
Он слышал в своей голове пронзительный, мучительный голос Матушки Кроу. Он набирал силу, как буря, и вонзался прямо в череп Лекса, перемешивая его мысли.
Цепь жужжала и искривлялась, выбрасывая чёрный дым, пахнущий горящей нефтью и промышленными отходами, а затем она соскочила с шестерёнок, раскачиваясь, как бумеранг, и чуть не снесла Лексу голову. Она с лязгом упала на пол, её тяжёлые железные зубья оторвали распределительную коробку от стены.
Это было похоже на разрушительную цепную реакцию.
Главная пружина потеряла свое натяжение, огромные маятники наверху, как и всё остальное, не выдерживали раскалибровки, раскачиваясь и ударяясь друг о друга. Один из них вырвался из своего гнезда и прорезал огромную паутину наверху… и паука, который цеплялся за неё. Оба рухнули вниз, маятник пронзил машину, ремни и роторы взлетели в воздух, как шрапнель. Сам паук рухнул среди обломков, разлетевшись на миллион извивающихся кукольных частей, которые были поглощены пламенем.
И снова в голове у Лекса зазвучал голос Матушки Кроу.
(ДЕТИ МОИ! МОИ ДЕТИ! УБИЙЦА!)
В воздухе стояла обжигающая вонь, запах перегоревших предохранителей и расплавленной резины. Весь комплекс разваливался на части.
— ТЕПЕРЬ ТЫ ОСТАНЕШЬСЯ НАЕДИНЕ С ТЕМ, ЧТО СОТВОРИЛА! — насмехалась над ней Рамона. — ТЫ ВСЕГДА БЫЛА ОДНА! У ТЕБЯ НИКОГДА НИКОГО НЕ БЫЛО! НИКТО НИКОГДА НЕ ЛЮБИЛ ТЕБЯ, И НИКТО НЕ МОГ ВЫНЕСТИ ТВОЕГО ВИДА, ЧЁРТОВА СТАРАЯ ДЕВА!
Червеобразная туша Матушки Кроу ударилась об пол, её конечности сломались и загорелись. Она возвышалась над Рамоной, шипя и дымясь, от нее шёл едкий пар, который вонял, как горящие трупы. Её тело плавилось и лопалось, лица манекенов кричали от боли, а конечности разжижались, как горячий жир. Она поднялась, приклеенная к полу миллионами сочащихся струек горячего пластика.
(Я ОТКАЗЫВАЮСЬ УМИРАТЬ!)
Лекс опустился на одно колено, ярость слов твари, как пчелиный улей, гудела в его голове. Он вскрикнул, чувствуя истинную силу её разума, когда она пронзила его собственный. Она могла бы превратить его мозг в соус, если бы захотела, и если бы не Рамона, она, вероятно, сделала бы это.
Образ Матушки Кроу расплылся перед его глазами, а затем он увидел… он увидел, как её голова превратилась в огромный циферблат часов, который должно быть был футов двадцать в диаметре. Вместо часовых и минутных стрелок на нем был распят труп, шелуха из костей, тряпья и взъерошенных белых волос: физические останки Матушки Кроу. Её лицо было изуродовано и продырявлено червями, пергаментная сухая кожа прилипла к ухмыляющемуся черепу, как папье маше. Десятки шлангов были подключены к мумии, как если бы она была центральным процессором, все они дрожали, как щупальца. То, что всё ещё населяло эти кости, было неимоверным злом, извращённым разумом. Даже после кончины лицо мумии застыло в гримасе неземной ненависти.
Рамона швырнула в неё что-то похожее на алюминиевый фонарь, и её череп раскололся, как ваза, и из него вырвался белый свет.
Она ринулась на мумию и начала рубить её топором. Одни отрубленные конечности начали таять при соприкосновении с полом, а другие извивались, когда жизнь покидала их.
Циферблат часов исчез, и появилась какая-то жуткая помесь женской головы и сороконожки, которая кричала в агонии, метаясь из стороны в сторону. Когда Лекс ударил тварь гаечным ключом, та швырнула его в сторону, и он упал на пол, кровь текла из разорванной раны на лбу. Когда жвала, которые странно походили на зазубренные щипцы для льда, потянулись к Рамоне, она издала дикий и оглушительный вопль и вонзила лезвие своего топора прямо в лицо твари, которое раскололось и хлынуло струями жёлтой слизи.
Искалеченная и ослеплённая, Матушка Кроу наполовину уползала, наполовину тащилась, но Рамона не отставала от неё.
БАХ! — удар топора.
БАХ! БАХ! БАХ!
Лекс поднялся на ноги, трубы и механизмы с грохотом обрушивались вокруг него, когда завод начал разваливаться. Он бил гаечным ключом по сочленениям хитинового панциря, горячая жидкость выстреливала в воздух и покрывала его лицо волдырями.
(Я БУДУ, Я БУДУ, Я БУДУ ЖИТЬ ВЕЧНО!)
Но он знал, что это не так. Даже её бессмертный разум не смог пережить полного разрушения завода. Она была почти побеждена, и только её бушующее эго поддерживало её в этом состоянии.
Она поползла прочь, как сплющенный паук, сломанная и смятая, большие куски её тела отваливались и открывали внутренние механизмы, заключенные в стальной каркас, который напоминал какой-то абстрактный скелет. Она была сильно искалечена, её предсмертные крики постепенно теряли громкость и превращались в пронзительный скулёж. Перерезанные компрессионные и гидравлические шланги тянулись за ней, как разрезанные артерии, извергая чёрную жидкость в булькающие лужи.
Рамона бросилась за ней и обрушила топор на остатки расколотой головы, и та разлетелась на части, брызнув в воздух мутной кровью. Пылая и искрясь высоковольтными проводами, едва двигаясь, останки Матушки Кроу были охвачены пламенем, потрескивая и рушась.
И к тому времени весь завод был в огне.
56
Рамона схватила Лекса за руку и потащила прочь, лавируя среди груд обломков. Стекло разбивалось вдребезги, стены рушились. Клубы чёрного дыма заполнили воздух. Полетели осколки металла. Электрические провода разряжали свои последние вольты, когда предохранители взрывались один за другим.
Они едва успели выбраться оттуда, как началось настоящее разрушение.