По ту сторону пламени - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 5

Глава 5

Я искала. Терялась во дворах и переулках, торопилась догнать гремящих за стенами тварей — никогда не успевала. Забавно: мы поменялись местами. Разгадывала чужие воспоминания по следам на полу и стенах. На той, что начиналась за красной, слоистой от краски дверью нашей квартиры, каждый отсчитанный Айиными часами день прибавлялась царапина. Сколько их наберется в конце? Айяка однажды заметила, что иногда пропускала, и поэтому мы наверняка потеряли неделю. Но я бы сказала — целую жизнь.

Жизнь в подвальном мраке и несмолкающем хриплом шепоте, тонком запахе птичьего помета и биении крыльев под потолком: воробьи все чаще спархивали к покрытому изморозью знаку, а потом бились между колонн и стеллажей в поисках выхода. Многие его не находили.

— Почему моя улица? — спрашиваю Плутона, отогреваясь на крыльце и наблюдая, как с разрисованных шрамами предплечий стекают радужные пятна витражной тени. Тварь щурится, раздувает узкие ноздри. Взъерошена после прохода через защитный барьер вокруг заклинания. Горячие цвета исчезают, касаясь чешуйчатого, теперь очень настоящего лица. В сумерках каменного парка мой кошмар растерял иллюзорный морок. Другие создания тоже перестали отмечаться предчувствием гибели — но только для меня и Нааса. Маги по-прежнему бледнеют и замирают, когда неподалеку оживает тьма. Тру опухшие веки:

— Здесь не произошло ничего ужасного. Случались места и хуже.

Коридор с бурыми брызгами: несколько пропущенных уборщиками капелек у плинтуса. Оставались там даже когда я заканчивала школу. Дом с проломленной крышей веранды, затерявшимся внутри осколком — куда после приходили умирать окрестные коты и собаки. И дед тоже попросил отвести его в устланный просевшими телами дикий яблоневый сад, где пронзительно пахло разложением и на единой ноте гудели тяжелые, зрелые мухи.

— Вот здесь. Помоги мне сесть. Пора немного отдохнуть. Мы проделали долгий путь, правда? — в те годы он уже давно не ходил дальше туалета. Морщинистое

лицо посерело и блестело от пота. Я размяла плечо, на которое он опирался. Больно.

— Тебе плохо? Принести воды? Я быстро сбегаю… — я не спросила, зачем мы здесь. Наверное, знала.

— Да… дда, так будет лучше, — согласился на выдохе. Собирался что-то сказать, но я вскрикнула:

— Я сейчас! — и убежала. А когда вернулась — вопреки обещанию медленно, чтобы не расплескать до краев полный стакан — его больше не было.

Я почти чувствую гнилостный дух и вижу сгорбленную фигуру под деревом — будто дремлет, облокотившись о ствол. Но кто станет спать в подобном месте?… Встряхиваю головой, возвращаясь в жаркий полдень Отрезка.

— Суть в надломе. Здесь ты изменилась. Приняла решение и последовала ему, — обещала перестать убегать. Не там, на трамвайной остановке. И кто мы сейчас, если не беглецы?

— Оно ни черта не изменило. Я осталась прежней.

Из подъезда напротив выныривает Наас. Улыбается и салютует сверкающим на солнце мечом. За ним Тони, закинул свой на плечи. Лезвия настолько тупые, что некогда смертоносное оружие теперь тянет лишь на дубинки. Тварь хмыкает, подбирается для прыжка:

— Как хочешь. Но ты ошибаешься. Мы все кружимся, Аваддон. Блуждаем кругом или взбираемся по спирали — ты ни за что не поймешь, пока не найдешь точку отсчета. Однажды ты оглянешься назад и увидишь: случившееся на этой улице изменило твою жизнь.

— Почему ты называешь меня Аваддоном? Меня зовут Зарин.

— Я так не думаю.

Порыв ветра — и ее нет рядом.

— Пойдем с нами! — кричит рыжеволосый маг. — Тренироваться! Догоняй! — бросает уже на бегу.

Мышцы ноют после вчерашней схватки. Голова кружится — от прогорклой пепельной магии подвала.

В день, когда моя плоть перестала гореть, Кану пришла идея:

— Тренировки, — парень появился на пороге кухни. Загородил проход, отсекая путь к отступлению. Прическа растрепана сильнее обычного. Жара наконец-то победила, и капитан пятого блока снял форму. Но даже без смертоносных перчаток, в обычной черной майке и джинсах, Кан напоминал хищника, почуявшего запах добычи. На запястье блеснул запутанный в ремешках знак Университета.

— Я и тренируюсь, — быстро ответил Наас. Кан прошелся по нему цепким взглядом. Рыжеволосый маг ссутулился, спрятал ладони между колен.

— Оно и видно, — фыркнув, Нинин брат переключился на меня. Я гуляла до рассвета и не нашла Плутона в утренних сумерках на привычном месте, поэтому оказалась дома — не вовремя. Кан склонил голову набок, оценивающе разглядывая мои худые руки:

— Итоговый экзамен включает и физические нормативы. Владение оружием, холодным и огнестрельным, борьбу, выносливость. Мы чаще полагаемся на тело, не на волшебство. Твой год проходит прямо сейчас. Нельзя терять время.

— Это ловушка, он убьет тебя, — громко прошептал Наас. И вызвался составить компанию. Айяка с Тони, посоветовавшись, тоже решили присоединиться.

— Мне ужасно скучно, — поделился Наас по дороге. Было жарко и солнце слепило, заставляя щуриться. Выбеленный светом Кан бежал трусцой впереди к лишь ему известной цели. Мы отстали, чтобы поговорить между вдохами. — Тони или с Каном… в шахматы шпилится… ненавижу… Либо с Айякой… гуляет… Ты… занята… Айя… — парень нахмурился и умолк. Он никогда не заговаривал с черноволосой волшебницей. Я посмотрела ей в спину — тяжелый хвост носился маятником туда-сюда. Тони держался рядом, вот повернулся к своей девушке: все ли в порядке? Айяка рвано кивнула и споткнулась. Она даже слабее меня. Но будущим ученым не нужно бегать.

В боку нещадно кололо, а легкие пекло. Я хлопнула Нааса по плечу вместо ответа и попыталась сосредоточиться на дыхании.

— Я понял… куда! — я тоже. К девятиэтажке, сзади которой — стадион, шаткие трибуны. Покосившиеся футбольные ворота и дымящая пылью земля. Высаженные в шеренгу сухие тополя дырявят небо. Это место неприкосновенно. Я давным-давно обошла все три подъезда, но не смогла открыть ни одну дверь. В Отрезке бывает: как ни ломай — и царапины не прибавишь. Тони сказал про похожий дом:

— Ждет своего человека. Или… не-человека, — добавил, услышав переливчатую трель под лестницей. Мы перестали дергаться при подобных звуках, а Айяка больше не вскрикивает, тут же зажимая рот. Твари днем не показываются, но присутствие ощущается — хотя бы ознобом в затылке.

Ночью не высовываемся мы, чтобы не нарушить само собой установившееся равновесие.

— Думаешь, город закончен? Построился наперед? — Наас замер у окна. Как завороженный провел пальцами по чешуйчатой от краски раме, подцепил ногтями каменную бахрому. — Знает наше будущее и прошлое.

— Магазин выглядел ровно как я запомнила, — беззащитно нахмурилась Айяка. — Но он был… — в памяти возник седой от пыли и воробьиного помета зал.

— Разорен, да, — девушка взлетела по ступенькам на следующий этаж, давая понять, что тема закрыта.

Ну и ладно. Я отвернулась к Наасу. Он коротко ударил кулаком в стекло. Зашипел от боли, затряс рукой. На окне остался смазанный красный отпечаток. Но стоило моргнуть — чисто. Рыжеволосый маг, зло скривившись, слизал кровь со стесанных костяшек. Я взяла его за руку, переплетая пальцы.

— Достало все это, — бессильно выдохнул. Губы яркие от…

— Еще чуть-чуть, — если Илаю суждено прийти, то — куда? Как понять, где он сломался?

Быть может, прямо здесь? Стадион и девятиэтажка ведь принадлежат кому-то, чье время в Отрезке еще не пришло. Монолитное воспоминание — вплоть до настила из двух дверей на смолистой рубероидной кровле. Я изо всех сил тянула за угол спрятанный под досками плед и топтала забытую на карнизе сигарету. Бесполезно. Прошлое незыблемо: не отломать и сучка в целом парке.

Глупо и мелко — как страшно шептал Наас. Из глупых и мелких вещей вроде одеяла и колючих ветвей в парке складываются целые миры.

Хорошо, если ничего от Илая и других здесь нет. Мы должны уйти раньше, чем замерзшие линии портала оживут и выплюнут мага огня в компании отряда охотников.

— У нас еще есть время, — я разминаюсь в центре футбольного поля, пока по отчаянно дребезжащим трибунам носятся, звеня клинками, Наас и Тони. — Все будет…

— Хорошо, — говорит Кан. Прижимает ладонь между лопаток. — Только держи спину ровнее. Вот так.

Я сбиваюсь с ритма упражнения.

Слишком близко. Запах дыма и пота. И кожи, хоть он давно не надевал своих смертоносных перчаток. Кан занимается со мной каждый день, выбирая момент перед закатом, когда Наас отправляется на поиски рогатой тени. Неизменно перехватывает в узком коридоре, улыбается до ямочки на правой щеке и ловко подбрасывает нож. Рядом на кухне болтают влюбленные. Девушка нежно смеется, свистит закипающий чайник. Их хватило на три тренировки: Тони уже прошел инициацию, а Айяке не нужно уметь бегать и драться, чтобы сдать экзамен второго блока. Я молча принимаю оружие. Верчу в деревянных пальцах. Мне плохо дается эта наука, но Кан, похоже, доволен. Занятия напоминают танец: я отхожу, он наступает.

Я помню про красавицу Энид. Он явно хочет забыть.

В пустом городе, где замирают звуки, сложно забыть что-либо по-настоящему.

— Хотела сбежать от меня сегодня? — с усмешкой спрашивает охотник, перенося вес с носка на пятку. Готовится напасть. Спустя десятки учебных поединков я знаю его привычки и тело чудовищно… тесно. Теперь он мало разговаривает со мной, предпочитая действовать.

Наверное, оттого, что я снова и снова задавала вопросы о Нине. Кан дергал уголком рта и менял тему.

И кто здесь убегает?

— Променяла на этих двоих? — вплотную. Приходится задрать подбородок, чтобы смотреть ему в глаза, а не между ключиц.

— Да, — вскидывает брови. Перевожу дыхание и убираю со лба влажную челку.

— Почему? Я такой страшный? — нет… Да.

Но и я — такая. Сегодня одна из колонн в подвале раскололась, повинуясь моему желанию и давнему воспоминанию:

— Конечно — она, а кто еще?! Бога ради, комната была заперта снаружи! Она даже впустить никого не… — прикрытая дверь не гасила яростный шепот. Полночь. Я проснулась от боя часов в гостиной и вышла в туалет. Щенок умер неделю назад. Тогда я зажимала уши и прятала мокрое лицо в коленях. Ничего не сделала, чтобы защитить. Не пошевелилась, когда визг наконец оборвался.

Лучше он, чем я.

— Ей только шесть!

— Она сказала, что он умрет! Сказала, только увидев его! Она убила его, она больная, надо…

Я ударила дверь, ударила колонну, папин голос тоже треснул на части — как я и хотела. Он не имел права так говорить.

— Я не знаю. Я тебя не знаю, — возвращаюсь в жаркую реальность.

— У нас еще будет масса времени познакомиться поближе. Когда вернемся, — в тонкой майке и шортах я чувствую себя голой под его взглядом. — Я жду этого с нетерпением. Кстати, как у вас там продвигается с тварью?

Прикусываю губу и пожимаю плечами. Стискиваю скользкую от пота рукоятку ножа. Он еще долго терпел прежде, чем перейти к сути. Не стоит грубить. Мы

должны вернуться союзниками, если я хочу выжить в Университете. В пятом блоке охотников.

— Вы в Отрезке, кишащем тварями, Аваддон. Никто не удивится, если вернутся не все, — мягко выдыхает тварь — в моей памяти. Когда Плутон это сказала? В ответ на…?

— Нормально. Неплохо. Думаю, уже скоро, — пусть Кан найдет мою улыбку многообещающей. Пусть думает, что умнее всех. Перехватываю оружие и провожу вполне успешный захват. Парень хрипло смеется и повторяет:

— Хорошо, очень хорошо! — вырывается. Он гораздо сильнее. Заламывает руки, ловит за волосы, заставляя мучительно выгнуться. Выкручиваюсь до ломки в суставах, лезвие режет воздух. Черт. Шепот огнем обдает ухо:

— Ты быстро учишься. Мне нравится. Люблю достойных противников.

Сиплю раньше, чем успеваю подумать:

— Тот, кого ты убил, был достойным?

— Чт… — хватка на секунду слабеет. Выдергиваю запястья, бью в солнечное сплетение. Отскакиваю и выплевываю:

— Я видела пятно на ковре. Не ври, что это Нина. Нины здесь нет, а квартира открылась!

Его верхняя губа дергается, на секунду обнажая зубы в оскале. Кан бросается вперед. Я пропускаю удар. Внутренности скручивает. Пытаюсь глотнуть воздуха, но не…

— Ты ни черта не знаешь обо мне и о ней!

Во рту разливается вкус металла. Кан бьет по ногам. Прижимает к земле, навалившись сверху и фиксируя локти до рвущей жилы боли. Слезы обжигают глаза:

— Ты убийца. Она трусиха. Вот и все.

Нинин брат рычит:

— Как будто я хотел убивать ее! — я смеюсь. Кан встряхивает меня, как куклу. Клацаю зубами, прикусывая язык.

— Ты такая же! Не можешь не нарываться! Тты… чертова Нина…! Я не просил многого — только не высовываться! Был хорошим младшим братиком. Украл партию экспериментальных оберегов, их бы на несколько лет хватило! Легче легкого! Наслаждайся жизнью без тварей! Присматривай за родителями! Не раскалывай голову подруге, даже если она увела твоего ублюдочного парня! Неужели сложно?! Но сестренка как всегда умудрилась все испортить своей чертовой магией. И позвонить мне: конееечно, кому еще решать ее проблемы?! Девчонка умирала! Ей бы никто не смог помочь. Думаешь, я не пытался?! — в поясницу упирается колено. Кашляю пылью и кровью — алые брызги исчезают, стоит моргнуть. Кан наклоняется ближе. Мечи перестали звенеть, в наступившей тишине его голос сочится ядом:

— Думаешь, я хотел расчленять тело и топить мешки в болоте? Убегать из дома, как преступник, а потом видеть в новостях свои фотографии и рыдающих родителей? И что она сказала вместо спасибо? — Кан передразнивает совершенно непохоже на Нину:

— Надо было сразу отвести меня в Университет! Хотел сбежать туда один?… Я защищал ее от Хайме, а эта су…

— Не хватит на сегодня? — Тони. За ним Наас, бледный и подобравшийся. Постукивает мечом о землю. Кан отпускает, я неуклюже поднимаюсь. Руки не

слушаются, когда я пытаюсь убедиться, что кости целы. Кан зачем-то тянется к моим покрасневшим запястьям, но Тони рявкает:

— Не трогай ее! — прозрачные зеленые глаза темны от гнева.

— Все в порядке, — каркаю. Наас подходит ближе. Раздраженно качает головой в ответ. Разглядывает, будто впервые видит. Вытираю кровь с разбитого подбородка и фыркаю: спохватились. Мои предплечья давно в ссадинах и синяках, колени разбиты, а на голени не заживает длинный порез.

Кан жесток, но он отличный учитель.

— Теперь я буду ее тренировать, — говорит Тони.

— Да ну? — Нинин брат насмешливо вскидывает бровь. — Не припомню за тобой особых успехов в рукопашной.

— Стреляю я лучше тебя, — хмыкает парень. Капитан пятого блока рассеянно тянется к кобуре, забыв, что оставил пистолет дома. А его нож по-прежнему у меня. Роняет:

— Патронов наперечет.

— Поищем еще. И с рукопашной как-нибудь да разберемся.

— Спасибо, — протягиваю Кану оружие. Пальцы трясутся, но благодаря ему я теперь знаю точно, как вспороть горло одним чистым движением.

Правда, спасибо.

Морщится, отступает:

— Оставь себе. И любые догадки на мой счет — тоже.

— Или что? — сжимает меч Тони.

Кан ухмыляется и отворачивается:

— Полегче, рыцарь. Еще порежешься.

— Почему ты не сказала, что он тебя достает? — шипит Наас, глядя вслед уходящему охотнику.

— Я первая начала. И сама могу себя защитить, — отвечаю в тон. Маг хмурится, сжимает губы. Золотистый хвост треплет налетевший ветер.

— Да ну?! Серьезно? — плечо пронзает болью. Успеваю увернуться от следующего удара и атаковать. Лезвие вспарывает футболку. Боже. Серая ткань расцветает красным. Роняю нож.

— Это я сглупил, — трогает пятно. Осторожно раздвигаю рваные края. Выдыхаю: порез неглубокий.

— Извини… я забыла про нож… — Наас тревожно смеется, накрывает мои дрожащие ладони.

— Я тоже. Прости. Больно?… — плечо? Да, но Кан бьет сильнее. Бил.

— Нет, — притягивает ближе, прижимаясь лбом ко лбу. Против воли всхлипываю: мне его не хватало. Или огня в нем, не знаю. Неважно.

— Против Кана этого мало, — Тони скрестил руки на груди. — Не оставайся с ним наедине. Мне не нравится…

— Со стороны вы выглядели ужасно, — перебивает Наас. Касается моего изсадненного подбородка, заставляя поднять глаза. — Обещай держаться от него подальше.

Зажмуриваюсь. Кан просил о том же в отношении Нааса.

— Ты привыкла справляться сама, — говорит Тони. — Но некоторые проблемы не решить в одиночку. Пожалуйста, в следующий раз помни: мы здесь вместе.

Я всегда одна. И они преувеличивают опасность, потому что не знают про выстрелившую кусками бетона колонну.

Они просто хотят вернуться домой, а я — ключ к порталу. Киваю:

— Хорошо. Извините, что заставила волноваться.

— Обещай избегать Кана.

— Обещаю. Ладно.

Обещание и есть причина, по которой однажды я, выбравшись из вязкой тьмы подвала в хлопающий крыльями пыльный мир магазина, натыкаюсь на Айяку. Зябко охватив себя руками, девушка застыла у стенда с вазонами и землей в пакетах. Дергается, когда я пинаю ту же крышку, что в первый день подцепил ногой Наас.

— Привет, — кутается в легкую вязаную кофту, нервным жестом оправляет коричневую юбку. Торопится объяснить:

— Тони и Наас пошли в тюрьму. Кан остался дома, и Тони попросил…

— Спасти меня от общения с нашим капитаном, — лучше Кан, чем деревенеющая в моем присутствии Айяка. Кана я могу ударить. С ней — лишь молчать и избегать взгляда. — Мы можем тоже пойти…

Тонкие брови сходятся на переносице, враз придавая лицу уязвимое выражение. Жалобно предлагает:

— Может, просто прогуляемся? — ладно.

Снаружи прохладный ветер обещает зябкие сумерки. Над городом собирается бледный закат.

Когда мы забрались в тюрьму, солнце садилось иначе.

Густой оранжевый цвет линеил стены полосами решеток. Мы прошли чешуйчатыми от облупившейся краски коридорами, спустились в липкую влажность подвалов. Воздух там был плотным и клейким, а под ногами хрупала жирная черная жижа. Айяка первой сбежала наверх, в тюремный двор. После бесконечных железных дверей, клеток и сеток, тряской темноты в углах и неровного света от наколдованного Каном шара, на тесной площадке в каменном мешке дышалось почти свободно.

Возвышающаяся на холме серая громада с опаленным боком видна уже с площади, где фонтан и красные цветы. Можно различить витки колючей проволоки по периметру ограды, самодельные флаги на караульных вышках. Издалека — просто яркие пятна, а вблизи проявляются надписи:

Осторожно, люди!

Здесь безопасно.

Закрывайте двери!!!

Во дворе для прогулок их сотни. А еще имен, дат и — рисунков, стихов, просьб и молитв, исповедей и даже заклинаний: новых и древних, сложных и простых, написанных на старых стенах краской, маркерами, кровью, чернилами, мелом. Выцарапанных и выбитых.

— Защитные, укрепляющие, — тихо сказал Тони, смыкая грязные створки зеленых ворот. По ним и дальше полыхнули магией царапины барьера.

— Почему чары работают? — тревожно оглянулась Айяка. — Наложивший их еще жив? Мы все осмотрели…

— Их создали твари, — раздалось из-за закрытых дверей. Маги вздрогнули, Кан схватился за оружие.

— Зачем? — не понял Наас.

Лающий смешок:

— Чтобы они надеялись, что смогут передохнуть и придумать способ выбраться отсюда живыми.

— Аналог Заповедника, — Тони дернул массивную ручку, разрушая цепь и открывая бронзовую в последних лучах тварь. Плутон морщила нос: на земле у костистых лап потрескивала и сыпала искрами еще одна линия защиты. В пару ей перед тварью блестело мутное пятно.

— Не совсем, — Плутон показала зубы. — Мы даем пленнику решать самому, когда начать новый смертельный эксперимент. Милосердней неизвестности, в которой вы держите нас.

— Милосердней?! — вскинулась Айяка. Ее пальцы лежали на эпитафии:

Фейм М. Рарри, меня звали Боб Тревис Тейлор. 15 мая 1865.

Я почти увидела другие стены. Бар. Фотографии и слова прощания. Я тогда решила, что больно видеть их каждый день, но больно — здесь, где время стирает лица, а истории остаются нерассказанными, обрываясь криком под выдуманным небом Отрезка.

— Милосердней, — согласился с тварью Наас. Девушка посмотрела на него почти со страхом. Парень вздернул подбородок. — Хуже всего, если не знаешь, когда за тобой снова придут. Тебе повезло, раз ты этого не понимаешь.

— Они могли оставаться здесь годами, — Тони кивнул на окна третьего этажа с выбитыми решетками. Лазарет. Самые чистые комнаты в здании. Ряды кроватей с серым бельем. Книги и спекшаяся одежда на полках стеклянных шкафов. Для кого-то вроде Фейма-Боба тюрьма стала домом.

— Рано или поздно все выходят, — не все. Мы нашли скелет в петле на перилах парадной лестницы. Еще один, с дырой в черепе, — на караульной вышке.

— Почему ты не можешь войти? Я же здесь, — ты моя тень. Проходишь следом сквозь любые преграды.

— В заклинании часть меня. И других… Высших, — она выплюнула человеческий термин как отраву. — Наша сила отпугивает младших. Это место неприкосновенно.

— Тебе бы хотелось поохотиться на нас, — прошелестел Кан, оглаживая новый нож на бедре. — Или уже наелась досыта в нашем мире? Скольких ты убила после возвращения?

— Кан, — повысил голос Тони.

— Вы так остро пахнете, когда напуганы, — ощерилась тварь. — Но я выполняю свои обещания.

— Перестаньте! — где-то звякнуло, разбиваясь, стекло. Плутон склонила голову, прочертив рогами изящную дугу. Повернулась к подобравшемуся Кану узкой спиной:

— Наас. Идем.

Я встала между ними на линии огня, чтобы Нинин брат не решил воспользоваться пистолетом. Наас с грохотом захлопнул за собой ворота.

— Я путаюсь в днях, — говорит Айяка. Смаргиваю воспоминание и переспрашиваю:

— Что?

Девушка скользит взглядом по занятым птицами проводам:

— В смысле, мне сложно понять, что было вчера, а что неделю назад. Кажется, будто мы здесь год или всего сутки. Время странно идет. Ты не чувствуешь?

— Да, пожалуй, — натягиваю рукава куртки, пряча исчерканные шрамами запястья.

Наас и Тони сейчас переписывают имена и прощальные слова мертвецов. Они не могут поступить иначе, хотя понимают тщетность усилий: почти все строки обращены к семьям, а семьи магов обычно ничего не знают об Отрезках, тварях и самом волшебстве.

А мы не имеем права рассказать.

— Большинство из родственников тоже давно мертвы, — пролистывая клетчатые страницы, напомнил Кан. — Зачем вы их записываете? Вот, 1365 год. Даже потомков не найти: он не оставил настоящего имени.

— Иди к черту, — Наас яростно мылил руки, чтобы прогнать кислый тюремный запах. Напрочь игнорируя своего капитана, Тони обнял Айяку, зарылся носом в блестящие волосы.

— Думаешь, у нас получится? — спрашивает девушка, переступая через дыру в асфальте. Трещины расходятся лучами на метр в стороны. Дальше по улице — пролом в стене, накренившееся дерево с обломками корней, угол скалится битым кирпичом. Пунктирная линия чьей-то смерти.

— Вернуться? Да, конечно.

— Нет, потом… что потом? — Айяка почти танцует на каменном крошеве.

— Ответим на вопросы. Не раз, скорее всего. Но им не узнать правды, — я спрашивала, можно ли прочитать мысли. Нельзя. Запутать, внушить ложные идеи, вызвать галлюцинации — не прочитать. Посмотреть воспоминания, да только мы не покажем: притворимся, что не в состоянии запустить чары. Такое часто случается с магами, если заклинание требует сложных чувств. Возможен еще допрос на полиграфе под наркотиками, и мы пока не придумали, как…

— Тебе придется охотиться на тварей когда-нибудь, — осторожно говорит волшебница.

— А тебе и того хуже, если пойдешь к Хайме, — тру шрам на ладони, сворачиваю в переулок. Впереди просвет. Площадь с колодцем. Черт. Не стоило приводить ее сюда.

— Я не пойду к Хайме.

Слова настигают на середине квартала. Оборачиваюсь:

— Почему? — девушка неловко застывает, юбка еще путается в коленях.

— Я… просто передумала.

Врет. Не просто. Ей что-то нужно от меня. Злость прорывается коротким смешком:

— Да ладно? Это важное решение. Просто передумала?

— Нет… да! Подожди! — выхожу на площадь. Мельком отмечаю: мои звезды на месте. Покачиваясь, ловят последние зыбкие лучи. Я не задерживаюсь, но Айяка за спиной кричит:

— Это же твое… это… это ее колодец, верно?… Да стой же!

— Зачем? — рявкаю, рывком развернувшись. — Чего ты хочешь? Мне не нужна компания, мне не нужна защита — что бы вы там с Тони не думали! Мы не друзья, и потом… вот, что будет потом, после возвращения: мы никогда не заговорим снова. Разве нет?

— Я тебе не нравлюсь, — она трогает пускающее блики украшение. — Я знаю, почему. Я могу рассказать о ваших с Плутоном занятиях и избежать наказания. Даже если они не поверят, что меня обманом заставили провести вас в архив, ничего: маг огня, подчинивший свою силу и Высшую тварь, для них ценнее… — задумывается. Машет рукой:

— Да всего ценнее. Уверена, Кан тоже это понимает.

— И Тони, — холод в затылке. Шрам под ногтями пульсирует болью, в такт мелко дрожащим стеклам в окнах соседних домов.

— И Тони, — соглашается Айяка. — Но я буду молчать не из-за Тони. И не потому, что боюсь тебя… а я боюсь, — ее вцепившиеся в бортик колодца пальцы побелели. — Тогда почему? — под крышей лопается окно. Девушка дергается, сжимается. Молчит, пока падают осколки.

А потом быстро говорит вниз, в гулкую глубину:

— Я убила их.

— Что?…

Кривит губы и коротко, зло смеется:

— Убила. А потом подожгла магазин. Керосин и спички, никакой магии. Магия была до… — девушка отводит взгляд, гладит витые пряди. Я подхожу ближе. — Они… взорвались изнутри. Под одеждой… Этот звук, и как его свитер задергался от… — она опускает голову, но тут же вскидывается, выкрикивает сквозь слезы:

— Я хотела! Я хотела, чтобы они умерли! Я бы убила их снова, и точно так же, даже хуже!

Зажимает рот и отворачивается. Легко касаюсь вздрагивающего плеча:

— Ты защищалась, — вспоминаю ее давние слова.

— Нет, я… я отомстила. Я не смогла защититься.

Сжимаю пальцы:

— Это одно и то же.

Айяка качает головой.

— Нет. Нет. Я выбирала. Я не просто, я… я вдруг подумала, как… я знала, что могу. Раньше и потом ничего такого не было, но тогда я смотрела, как второй одевается, и решила. Что сначала сломается спина… я… — она закрывает лицо руками и глухо шепчет:

— Я только хотела посмотреть на витраж. Я не видела их, пока они не… никто не слышал. На пожар столько людей сбежалось, сразу же — целая толпа у входа… а минуту назад меня — никто не слышал.

— Мне… — жаль. Не то. — Тогда никто не услышал, но теперь ты рассказала мне. Ты что-то решила, поэтому пришла туда сегодня.

Девушка вытирает покрасневшие щеки:

— Да. Я хочу стать охотником. Хочу понять… это тьма спасла меня тогда. Возможно… — она облизывает губы, торопится сказать самое главное, — возможно, я сотворила тварь. Я видела движение, когда они уже… не двигались… Не знаю, я правда не знаю, но думаю…

— Рядом с ними все становится ярче и плотнее, — я разжимаю ладонь, показывая шрам, — отвратительно отчетливым.

Выдыхает:

— Да. Да. Я почувствовала это снова рядом с Плутоном. Твари отвратительны. Они как болезнь, которую не вылечить. Но та спасла меня, а значит — каждая из них родилась не зря. Они жестоки, непредсказуемы и хитры. Их нельзя оставлять на свободе, но и мучить в лабораториях бессмысленно. Что бы ученые не искали, они ищут не тем способом.

— А какой — тот? — давлюсь нервным смехом: слышала бы Плутон.

— Узнать их. Они создаются людьми и не должны сильно отличаться от нас. Теперь мы отмечены отпечатком. Нам нечего бояться. Мы сможем зайти так

далеко, как понадобится, чтобы научиться существовать вместе. Чтобы больше никто не страдал.

— Невозможно, — заглядываю во мрак колодца. Голос прыгает, отражаясь от стен. — Всегда кто-то страдает.

— Магия невозможна, — парирует она, по-детски шмыгает носом. Вздыхаю:

— Чего ты хочешь от меня?

— Научи меня защищаться.

— Я сама мало умею. И ты маг воздуха, не огня. Почему не попросишь Тони?

— Тони занимается со мной, но ничего не выходит. Я не могу сконцентрироваться, выбрать свою главную силу. Я постоянно вспоминаю… — Айяка морщится, словно от боли, — я все порчу. Я пыталась забыть, но не могу. И рассказать ему тоже, он будет смотреть на меня иначе, прямо как ты сейчас, — я не смотрю на нее. — Вот именно. Забудь про воздух. Я должна освоить огонь.

Она отталкивается от чугунного бока и обходит колодец по кругу, восстанавливая стену между нами.

— Я даже просила Плутона. Она отказала. Она разве не сказала тебе?

— Нет, — конечно, нет. С силой тру лоб.

— Я не выношу их. Тварей, — синие, широко раскрытые глаза полны сумеречного морока. — Поэтому хотела… препарировать. Заставить раскрыть все секреты — силой. Мне бы это понравилось.

— Наверняка, — чугун холодит ладони. — Твои страх и злость нашли бы выход.

— Именно. Я поняла это только здесь: дело не в тварях, во мне. Мне нужно препарировать себя, чтобы что-то исправить.

— Исправить не выйдет, — закусывает губу. Я почти не верю, что быстро выдыхаю: — Тебе придется проходить через это снова и снова, — в моей памяти маленькая я раз за разом шепчет: возьми, что хочешь, только уходи. Убей, но оставь меня жить.

Девушка грустно усмехается:

— Во мне сорок семь процентов воздуха, девятнадцать — воды и восемнадцать земли. Семнадцать огня, но тьма перевешивает все остальное. Я никогда не буду магом, пока не перестану бояться прошлого.

Переплетает пальцы, ежится. Твердо заканчивает:

— Ты мне тоже не нравишься. Но ты… что бы с тобой не случилось, оно все еще беспокоит тебя. Но ты научилась переступать и двигаться дальше, а я застряла.

— Почему ты решила, что я справляюсь лучше тебя? — обхожу ее, оставляя звезды и Плутонову вселенную позади.

— Ты пырнула Нааса ножом, — резко оборачиваюсь, а Айяка фыркает. Вдруг смеется, неожиданно громко и ломко среди мертвого города, давится хохотом:

— Я бы… так не смогла!

— Случайно! Я забыла про нож! Он первый начал… — но девушка трясет головой, вытирает набежавшие слезы:

— Знаю, знаю! — убирает прилипшие к щеке прядки, — ты понимаешь, о чем я.

Да. Будто сейчас и поняла:

— Я больше не сдерживаю свой страх, — прямо сейчас на мостовой — его осколки. Над нами в зыбком закатном небе с треском пролетают птицы. Я задираю голову к разбитому окну, когда раздается выстрел.

Замираем. Айина радужка напротив чернеет от волнения. Слушаем: птичий гомон нарастает. Выстрел. Еще.

— Тюрьма?! — срываюсь с места.

— Ближе! — точно, неясный рокот звучит будто бы за углом, грохот следом — четче: кварталы от нас. По стенам, выбивая штукатурку и окна, пробегает волна чешуйчатой дрожи. Закрываю лицо, кашляю, давлюсь пылью. Под ногами прыгает земля. Вспышка света за домами слева разгоняет синеющий воздух. Быстрее, быстрее! Я лечу, но улицы меняются до тошноты медленно. Поворот, серия выстрелов, рыжая арка — срежу через дворы. Айяка что-то кричит в спину, но ее голос перекрывает пронзительное до визга шипение. Звук вибрирует и захлебывается, после секундной тишины взрывается хрипом. В воротах на другой стороне двора клубится сажевыми хлопьями дым.

Задыхаюсь, нырнув в жирную черноту, едва успеваю отскочить — в сантиметре порывом ветра проносится металлическая сеть в вязи бликующих чар. Узорное полотно струится и ширится, а потом вдруг звонко схлопывается, как живое существо. Опутывает бьющийся комок блеклых суставчатых ног.

— Прочь! — рычит невидимый Кан. Прижимаюсь к решетке ворот, ловлю за руку и дергаю на себя судорожно кашляющую Айяку. Горло дерет и скручивает, но завеса уже редеет до серого, и я подаюсь вперед, забыв об осторожности. Связанная удавкой и заклинанием тварь надсадно стонет. Вихляя покрытым серыми пятнышками телом, рассыпает трескучие иглы-стрелы.

— Отвалите! Она стреляет! — хрипит Наас, заталкивает нас за забор. Я не отпускаю: он хромает, на джинсах — заплывшие кровью дыры.

— Она почти мертва! Останься! — маг рвется обратно, но Айяка тоже вцепляется в его куртку.

Из живота твари льется прозрачная жидкость, под брызгами пузырится асфальт. Опутанные серебром лапы вбиваются в землю в поисках опоры. Подламываются, с горьким хрустом расходятся на лучины. От них ползут трещинки, я чувствую вибрацию сквозь подошву ботинок. И природу создания — мертвую, давящую. Огромную.

Тварь хлюпает и затихает. Только игольчатая грива колышется с неровным дыханием. Кан осторожно подбирается к ней, застывает, наведя дрожащий пистолет на крючковатый, покрытый струпьями нарост. Лицо…

— Подожди! — Нинин брат раздраженно сводит брови. У него распорота скула, а из правого плеча торчат толстые полуметровые иглы.

— Что?!

— Хватит. Она неопасна, — тварь с сипением втягивает воздух. Ломается еще одна нога. Меня передергивает.

— Где Тони?! — тонко кричит Айяка.

— Там, — Наас неопределенно отмахивается. — Головой ударился, но вроде в себя пришел. Будет в порядке.

— Стой! — успеваю схватить ее за волосы. — Стой!

— Пусти! — тяну, заставляя неловко запрокинуть голову:

— Он будет в порядке, ты слышала, — внутри твари зреет рассвет. Айяка всхлипывает и пытается вывернуться, но я держу крепко. — Ты хотела понять. Это наш шанс. Кан позаботится о Тони. Верно?

Охотник кривится:

— Что ты собираешься делать?

— Тони, — приказывает Наас. Кан переводит взгляд с меня на него, на затихшую Айяку. Фыркает и опускает оружие:

— Вы… — я сужаю глаза. — Да черт с вами!

— Вали уже, — огрызается рыжеволосый маг. Его капитан зло щурится, сплевывает кровь, но неспешно отходит.

Я разжимаю пальцы и тут же получаю хлесткую пощечину:

— Никогда больше… — взвивается Айяка, но Наас перебивает:

— Смотрите.

Тварь мерцает. Тяжелое тело распласталось по асфальту, обломки лап легко покачиваются, словно в такт неслышной музыки.

Я первой опускаюсь рядом на колени и глажу шершавый бок. Она вздрагивает, но не отстраняется. Быть может, просто не может. Свет, к которому они все так стремятся, разрастается в ней прежде, чем погаснуть навсегда.

— Прости, — шепотом, не зная — понимает ли.

Но я почти понимаю. Она теплая, а должна быть ледяной. Тянется за ладонями, и я обнимаю, приникая горящей от удара щекой.

Она сильнее Плутона, раз не испугалась ее печати.

Высшая.

Обходя вспенившийся асфальт, Наас и Айя тоже касаются умирающего создания. — Она — чье-то воспоминание. Спасение. Все они… их жизнь — бег по кругу, неутолимая жажда. Поиск света, который кто-то запомнил и забыл, отдав в подарок, — я закрываю глаза.

— Наша тоже, — тихо говорит Наас.

Чем заплатила Айяка в тот день? Что пожертвовал Тлалок ради собственного ручного монстра? Как много потеряли Илай и Наас?

Как много они создали?

Запертой под жестким панцирем искре никогда не разгореться в пламя. Крохотный огонек дразнит и обещает. Лжет. Можно сделать его ярче, лишь сгущая тьму вокруг — броню из чужой боли и страха. Поэтому они охотятся на нас: ради пищи, не приносящей насыщения.

Тварь выдыхает в последний раз и кончается. Гаснет, но не темнеет, остается белой с зеленым, пустой внутри. Кожа под пальцами хрупает. Дает трещину. Кусочек проваливается и стукается в животе.

Наас прав. Мы, я — точно такая же. Расширяющийся ком кошмара, до боли в ребрах мелкая и глупая. Семьдесят пять процентов тьмы. И света, конечно, — света, но… темнота всегда перевешивает. Верно, Айя? Мы постоянно ходим по кругу. Застряли, не в силах отпустить.

Где-то в Плутоне сейчас горит мое пламя. Пока я жива, ей нечего бояться. Когда я умру… она снова превратится в черную дыру, если не найдет того, кто сможет и захочет ее услышать.

— Никто не должен жить вот так, — говорит Айяка.

Вокруг нас собираются птицы. Крыши словно накрыты живым покрывалом. Самые смелые спархивают к останкам.

— Зачем они?…

— Пришли за ней, — Наас, страдальчески морщась, встает и помогает подняться девушке. Воробьи странно молчаливы и будто ждут, пока мы уйдем. Шаги: Кан тащит путающегося в ногах Тони. Айяка бежит к ним, Наас подает мне руку:

— Хватит. Пойдем. Пусть заберут ее.

Притягивает вплотную, видно каждую веснушку на грязном лице. Говорит то же, что сказала черноволосая волшебница:

— Нам придется охотиться на них. — Мы не будем.

— Приказы не обсуждаются.

— Мы что-нибудь придумаем.

— Мы не сможем. — Мы попробуем.

***

Солнце жарит в макушку. Вездесущие воробьи галдят на карнизах. За спиной открыта дверь домой. Доносится голос Нааса, что-то эмоционально втолковывающего Тони. Прислушиваюсь: опять спорят, как избежать допроса под наркотиками после возвращения. На ступеньке в лужице влаги — чашка с еще прохладным кислым компотом. Айя сварила и принесла. Я вычерчиваю мелом на асфальте символы, сплетая простенькое волшебство. Читаю формулу про себя, нащупывая ритм и верные ударения. Слова путаются, но записывать нельзя:

— Потеряв власть на материке, оставшиеся в живых маги огня сожгли все книги, до каких успели добраться — а обширные коллекции ордена собирались столетиями, — сказала Плутон прежде, чем заговорить на незнакомом языке. — Пожары уничтожили многие магические тексты. В частности, секцию архива твоего тезки, Раймонда Аваддона, в которой хранились трактаты, описывающие принципы создания устных образов. Их врагам удалось сохранить и восстановить лишь записи готовых цепочек. Саму технику те, кто знал ее, раскрывать на бумаге не пожелали, а делились с преемниками лично. Представь, как мало знаний дошло до наших времен. В Университете наберется с дюжину заклинаний, известных обычным магам. Еще с полсотни в личной библиотеке Совета. То, что я даю тебе… вам двоим, — тварь усмехнулась, вспомнив Нааса, — из этих пятидесяти. Они бесценны.

— Но у меня не получается! Они слишком сложные, а еще нужно ощутить то, что заставит их работать. У каждого же заклятья есть рисунок, зачем…

— Ты справишься. Тренируйся, и однажды сможешь колдовать быстрее любого охотника в этих ваших нелепых перчатках.

Пока мне требуется несколько минут и попыток, чтобы засветить самое простое из слов.

— Как ты запомнила их всех? — спросила я, безнадежно потерявшись в хитросплетениях гласных и дорожках мертвого парка: бить по законсервированным ожиданием деревьям безопасней, чем крошить колонны в подвале.

— Тлалок с возрастом стал забывчив и… беспечен. Он составил список, — ее голос растерял цвет. Как всегда, когда тварь заговаривает о прежнем хозяине. — А позже у меня было полно времени, чтобы вспомнить каждое. Пусть они не действовали в Заповеднике, ты уже знаешь это чувство.

Да. Верно составленное волшебство горчит на языке и холодит затылок. От него тяжелеют ладони, немеет чуть ниже поясницы, где сосредоточие магии. И ничего, что каменные стволы не взрывались щепками — заклинания работали. Повторять и искать в себе нужные чувства сложнее, чем ждать озарения, касаясь рисунка. Но я продолжала, зажмурившись, пока далеко-далеко за горелыми ветвями трещали вспарываемые стены.

Теперь за углом нашего дома целый квартал испещрен разломами и пятнами пожарищ. Дырами от пуль в строе меловых человечков — Тони нашел чей-то запас патронов и через раз дающий осечки пистолет. Пули обычные, ими не убить тварь, но для тренировки годятся. Наас уже потратил свои на тварь, бесполезный револьвер пылится в ящике комода. Мы больше не ходим на стадион: далеко, опасно. Рассыпавший иглы монстр показал, насколько мы слабы. Следующая Высшая похоронит нас здесь, и кто-то сложит кости среди алых цветов.

Кан и Тони укрепили барьеры вокруг квартиры и знака в подвале. Колдовство непрерывно вытягивает из них силы, отчего пущенные на пробу боевые заклятия лишь оцарапали асфальт — а раньше оставили бы глубокие раны. Проверив защитный контур на прочность, Наас нахмурился:

— Этого мало. И если вы оба умрете, чары погаснут.

— И что предлагаешь?

— Помощь.

Кан рассмеялся и скрестил руки на груди:

— Ты нестабилен. Если налажаешь с формулой, все развалится.

— О, да отвали! Сделаю отдельный слой! — шарахнул дверью рыжеволосый маг. Он же вывел поисковые чары на пятнистых от старости обоях в коридоре. Теперь я различаю их структуру: где скелет, где сухожилия, где плоть. Странные названия, но очень точные. Источник магии всегда телесен, почему бы и колдовству не быть таковым?

Если приложить пальцы к знаку, что нацелен на темных созданий, и вспомнить безмятежное, равнодушное к ползающим мухам лицо деда, можно увидеть, как линии темнеют и обрастают смещающимися знаками. Раньше мы могли сосчитать их.

Больше нет.

— Нам пора уходить, — сказала я Плутону в рассветных сумерках, когда птицы возвращались от тела погибшего монстра.

— Нет. Ты научилась выпускать свою силу, но не подавлять. Зажигать, но не гасить формулы. Мы на половине пути, — она запрокинула голову, наблюдая за стаей в облаках.

— Они… пришли за ней, — так сказал Наас.

— Они приходят за всеми. И за тобой придут.

— Я не понимаю, — тварь опустила полуночные глаза:

— Никто не понимает смерть. Быть может, птицы уносят наши души к солнцу, туда, где нет места тьме… Или они тоже знают: нет ничего хуже, чем умирать в одиночестве.

— Это глупо, — это всего лишь воробьи.

Плутон грустно оскалилась:

— Всем нужна вечность, в которую можно поверить. Даже таким, как мы.

Я раскрываю ладонь, прослеживаю ногтем слоистый рубец. Белесые полоски в центре красного утолщения рассказывают разные истории. Птицы кричали в кронах, надрывно и переливчато, когда я падала, когда не-падала с крыши. Носились сорванными листьями над могилой Тлалока. Сидели, замерев, среди ветвей, пока меня вели к схороненному в лабораториях знаку из черной плоти. Они приходили и раньше, когда я… убивала. Только я едва обращала внимание.

А они ждали.

Скрипят половицы. Кан. Пропах мятой: сигареты закончились, теперь Нинин брат пьет чай, чашку за чашкой цедит травяной отвар. Наас удачно пошутил на этот счет, но я не могу вспо…

— Вспоминать сложнее всего, верно? — парень кивает на почти готовый рисунок. — Чтобы заставить их работать.

Первые слова, обращенные ко мне после той драки. Предложение мира? Разминаю затекшие плечи:

— Что ты вспоминаешь? Ты маг воды. Значит, твоя сила замешана на грусти. Довольно просто.

— Просто? — прислоняется к косяку. После нападения твари, когда только Кановы испещренные знаками перчатки и сплетенная из удавки сеть спасли наши жизни, он не снимает их даже перед сном. Сейчас чешуйчатая цепь свернулась кольцами на поясе. Я против воли тру шрамы на предплечьях. В висках звенит зреющая мигрень. Кан поправляет кобуру под мышкой:

— В бою не до тоски, — теребит ремешок со знаком Университета на запястье. — Когда каждая секунда может стоить жизни, постоянно думаешь о… разном. Почему так медленно двигаешься. Что сзади. Кто и отчего кричит. Какое заклинание выбрать — побыстрее или помощнее? — показывает кружево чар с точками разрывов на ладони. А выглядит легко. Приложи палец в нужную, вспомни хоть какой печальный фильм и — вперед.

Значит, моя ранящая стихия все же имеет преимущества. Страх или ярость просыпаются легче иных чувств.

— Маги огня несколько веков держали власть над остальными, — Кан угадывает мои мысли. — Сражаться огненными чарами легче. Я бы тоже их использовал, но во мне всего шестнадцать процентов. Чтобы этого хватило, нужно себя до инфаркта довести, — криво ухмыляется.

У Айяки — семнадцать, но…

Носком ботинка растираю рисунок в туманный круг.

— Хайме… или Советник Гофолия сказали, что нас было больше.

— Да. Магов воды тоже. Наше время наступило сразу с окончанием Огненной эпохи. Теперь идет воздушный период, — у него порез на скуле лущится. Кан рассеянно отдирает кусочки корки. Повязки с плеча охотник давно снял, но еще прерывисто вздыхает по ночам, когда, поворачиваясь во сне, цепляет раны от игл. Сколько черточек появилось на стене со смерти паучьей твари? Нужно спросить у Айяки, она их оставляет.

Наас уже перестал хромать. Тони раньше всех оправился, хотя той ночью бился в лихорадке и рвал желчью. С отчетливой мукой размыкал веки, когда Айя тормошила, не давая заснуть. Глядел, не узнавая. Отросшие русые волосы облепили покрытый испариной лоб. Мы сидели у его кровати до рассвета, тогда Кан и выкурил свою последнюю пачку. Лишь к полудню жар спал, и Тони забылся тревожным сном.

А на закате, оставив заботу о парне Наасу, Айяка следом за мной переступила порог самого страшного места в своей памяти.

Чтобы научиться поджигать.

— Какое воспоминание ты выбираешь чаще всего? — боль в голове мерцает и собирается в точку над левой бровью. Вытянув уставшие ноги, прогибаюсь в пояснице. Очень личный вопрос, но Кан уже был со мной откровенен.

— Как я играю в футбол с друзьями, — садится рядом. — Летом на пляже. Пошел ливень. Мы насквозь промокли, но продолжали играть. Ничего особенного. Просто очень хороший был день. А на завтра мы должны были переезжать. Из-за Нины. Снова. Я знал, что больше никогда их не увижу. Это разбивало мне сердце. — Понимаю, — сейчас он кажется не грустным, а спокойным. Уютным — в белой рубашке с небрежно закатанными рукавами. Мягко улыбается прошлому. С таким Каном нестрашно вместе греться под жарким небом.

— А ты? Пробовала водные чары? Что у тебя за воспоминание?

— Я еще не нашла подходящего, — формулы с водой в скелете отказываются оживать под моими пальцами, чувство грусти рвется в горе потери и привычный страх.

— Неудивительно, — хмыкает охотник. — Семьдесят пять процентов. Ты рождена для гнева и страха. Сложнее воды для тебя только земля.

Счастье. Я видела отголосок его счастья в фотографии с рыжеволосой девушкой. Энид?

— Ох, — зажмуриваюсь. Больно.

— Что такое?

— Ничего. Мигрень.

— У нас есть таблетки.

— Я уже выпила две.

За грязными окнами магазина вспучивается пернатая туча. Нарастающий гомон волной несется прямо к нам. Кан вскакивает, вытаскивая пистолет:

— В дом!

Захлопнув дверь, стиснул зубы, замирает. Ищет в себе горе. Трогает одно за другим поисковые заклятья: люди. Ничего. Твари — не больше обычного. Существа и сущности — ни одной точки.

— Какого черта? — полуголый Наас выпадает из ванной и взвывает, врезавшись в тумбочку. Айяка, прижав к груди полотенце, застывает на пороге кухни.

Я отворачиваюсь, приникаю к щели у косяка. В узком просвете птицы продолжают метаться под крышей, чиркать о стекло над входом. Часть кружит снаружи. Трепет и истеричное чириканье разносятся по улицам, привлекая внимание…

— Твари собираются, — говорит Тони.

— Плевать на тварей. Людей нет, — напряжение в голосе Кана электризует воздух. Я вздрагиваю.

Из приоткрытых дверей магазина выбегает кот. Стелется по земле, припадая на бок, сплошное черное пятно. Замирает посреди дороги, уставившись будто прямо на меня — невозможно! С утробным воем бросается вперед и через мгновение скребется, пытаясь прорваться в квартиру. Я отскакиваю, налетая на Кана.

— Что?!

— Кот.

— Чего? — Наас недоверчиво хмурится.

— Кот. Черный.

Зверь орет.

— Как они запустили чары? Если людей нет? — тревожно спрашивает Айяка.

— Он хромал. Ранен? — нащупываю шрам. Кот активировал магию знака? Бред! Кан теснит прочь, заглядывает в глазок. Линза забита пылью, улица за ней — набор клякс, но охотник сообщает:

— Там твоя тварь, — называл ли он хоть раз ее по имени?

— Отойди, — Плутон — словно трещина в стекле. Вытянулась в струнку. Кот теперь вьется у ее ног. Я дергаю засов и ручку:

— Плутон!

Тварь не отвечает. Часто и неглубоко дышит сквозь стиснутые зубы. Животное ковыляет ко мне, оставляя цепочку темных пятен. Выгнув пушистый хвост, трется теплым боком. Обычный кот. Наклоняюсь и нащупываю ошейник на загривке.

— Что происходит? — но Плутон, танцуя, пятится прочь. Встряхивает рогами, глухо рокочет:

— Вам прислали послание, я полагаю. Прочитайте. Я… Вернусь вечером.

— Но… — ушла.

— Что там? — Наас, зачем-то надевший куртку на голое тело, опускается на корточки. Придерживает выкручивающегося зверя, пока я снимаю широкий, распадающийся прахом ремешок с исписанной символами серебристой капсулой. — Дай сюда, — перехватывает кота Айяка. В ее руках он затихает, только зыркает круглыми желтыми глазами. Девушка показывает измазанную красным ладонь.

— Твари успели?

— Тварям плевать на животных. Поэтому его и отправили найти нас и передать сообщение.

— Не открывай. Надо проверить, — Кан сует пистолет за пояс и отбирает у Нааса добычу.

— Накопитель. Так он попал сюда, — говорит Айяка. — А на ошейнике, наверное, было поисковое, замкнутое в цепь.

— Я думал, накопители плоские, — хмурится Тони.

— И плоские тоже, — волшебница гладит кота.

— Все равно проверим, — Кан уже чертит запутанный, неравномерный узор. В нем сплетается тьма и огонь. Не поднимая головы, говорит:

— Зарин. Давай, — кладет капсулу в центр и освобождает мне место. Тренировки закончились. Что бы ни думала Плутон, нам действительно пора. И причина кроется в звонком от страха животном.

Я возвращаюсь в момент, когда подламывается крыша. Падаю, еще и еще, множество раз прежде, чем рисунок оживает. Накопитель трещит и подпрыгивает, раскрывается кровавым всплеском. Отчего-то резко пахнет свежей краской. Внутри — обернутая полиэтиленом бумажка.

— Вроде без сюрпризов, — Наас отбирает у Айяки полотенце и протирает сверток. Разрывает пакет.

— Дай, — Кан раскручивает листок и деревенеет:

— Твою…

— Да говорите же! — кот жалобно мяукает, стиснутый испуганной девушкой. Я не могу произнести и слова.

— Они проверили наши перемещения, — мертво озвучивает Тони. — Знают, что вы спускались в архив, что кто-то был в Заповеднике. Что мы выходили вместе в парк. Все связали.

— Конечно, они проверили, — шипит Кан. — А вы на что рассчитывали?!

— У них нет прямых доказательств, — Айяка вцепляется в спутанную шерсть. Повторяет мантрой все, что мы уже обсудили тысячу раз:

— Все можно объяснить. Мы не оставили следов на могиле. Чары Заповедника могли лопнуть сами под воздействием силы твари. Износились от времени и…

— Им не нужны доказательства. Им нужны маги огня и драконий портал, — Наас забирает бумагу. Я задерживаю дыхание.

— Держать под охраной. Живой… нестабильна… мы уверены… действовали без преступного умысла… Наас Мерезин… обеспечить устойчивый живой полюс. Двое календарных суток. Отряд охотников… подготовить зону портала к прибытию Совета, — записка рвется под его пальцами, — ненавижу! Максимилиан писал, точно! Я этого выродка узнаю по…

— Где Плутон?! — хрипит Айяка.

— Зачем тебе тварь? — Кан вскидывает брови. — Ты видела, как легко она зажгла формулу. Мы можем возвращаться.

— Нет, — трясет головой Наас. — Зарин запрут в Заповедник. Она не научилась подавлять силу, а это самое главное. Ритуалы убьют ее.

— У нас нет выбора. Скоро прибудут охотники.

— Нападем на них, — трет виски Наас — Даже нет. Запремся в тюрьме. Твари сделают все за нас. Когда Зарин будет готова — вернемся. Скажем, что долго не могли застать Плутона в Отрезке и открыть портал. Что прятались от тварей и пропустили подкрепление, не успели…

— Хочешь позволить тварям прикончить наших друзей? — взвивается Кан.

— Они знают, куда отправляются! Если выживут, попробуем поговорить!

— Ты сам себя слышишь?!

— Да! И тебе советую послушать! Или хочешь, чтобы они добрались до Нины?

— Нине пора самой нести ответственность за свою…

— Что? Магию? Как будто она ее выбирала!

— Перестаньте! — вмешивается Тони. — Айяка права. Нужно поговорить с Плутоном. У нас нет времени на споры. Она может…

— Опять тварь! — Кан сжимает кулаки. — Вы забыли, что они наши враги?! Всегда были, всегда будут!

— Не всегда… — шепчет Айяка. — Двести лет был мир.

— Нашла, что вспомнить! — огрызается капитан пятого блока. Наас прячет руки в карманы:

— Плутон…

— Тут ни слова про Плутона, — Тони изучает текст, — будто ее и нет.

— Но она-то есть! Есть целый город, полный тварей! — голос Нааса ломкий от неясного озарения. Вокруг нас закручивается ветер. Тони хмурится:

— А ведь верно. И Айяка правильно вспомнила: двухсотлетний мир. Пакт Серафима. Это может сработать снова. Это выгодно тварям. Если они согласятся, останется… надавить на Совет. Окружить Университет, например. Неприятно и страшно, но не смертельно: тварям не пробиться сквозь барьер, а маги спокойно выйдут, если будут с оберегами.

— Да, да! — часто кивает рыжий маг. — Мир сделает бессмысленными и незаконными исследования темной магии. Мы будем в безопасности!

— Но магов огня тогда было больше, — Айяка щурится и прижимает теснее кота, пытаясь укрыться от внезапно холодных порывов. Вороные пряди вьются змеями, хлещут по плечам. — Они согласились поддерживать тварей, чтобы тем не нужно было охотится. Прописали лимит смертей на год… Сейчас в Университете, считай, пять волшебников, если с Наасом. Ничтожно мало! Искать других нет времени, и без помощи тварей — почти невозможно!

— Младшим тварям достаточно пугать, не убивать, — говорю, обхватывая себя руками.

— У старших хватит мозгов и страха, чтобы подчиниться Высшим, — Наас оглядывается на тихие от присутствия дома. — Нужно прокормить только Высших, остальных они подомнут, загонят в лимит по убийствам. Старших не особенно много, если статистика искателей верна.

— Если, — с нажимом говорит Айяка.

— Вас не хватит, — трет затылок Тони. — Я не знаю, сколько во всем мире Высших, но…

— Надо поговорить с Плутоном, — тоже говорю я.

— Вы с ума сошли? — Кан судорожно озирается. Наверное, накрыло липким ужасом от привлеченных активностью знака тварей. — Вы… мир… безумие! Твари прибывают! Сколько людей создают их, даже не зная о существовании магии?! Даже пары процентов огня хватит, чтобы сделать новую младшую. Совет не просто так настаивает на их уничтожении, а ученые ищут способ массовой зачистки! Да они заполонят всю планету, если ничего не делать! Людей ведь тоже становится больше, и…

— И наш пятый блок с успехом это остановит! Проснись! Ученые не избавляются от тварей! — рявкает Наас. — Я много раз был… — переводит дыхание, мотает головой, пряча лицо. — Они пытаются их делать!

— Что? — потрясенно фыркает Кан. — Какого черта ты несешь?

— Глухой?

Но Нинин брат быстро возвращает самообладание:

— Значит, нужно для экспериментов! Живыми их сложно достать! Поэтому…

— Поэтому у нас сотни две охотников, но плевать! Прицепились к кучке огненных магов! Мантикора загадочно лишился ног, Янни напрочь не в себе. Илай иногда двух слов связать не может, а Нина после единственного ритуала без косяка жизни не видит! — кричит рыжеволосый маг, наступая на своего капитана.

— Нина в порядке! — по лицу того пробегает тень.

— Когда ты с ней в последний раз разговаривал? — вздергивает брови Наас. — Дай угадаю. Еще до того, как тебе пришлось сбрасывать труп ее подружки в болото, не так ли? До допросов в полиции и бегства в Университет, откуда тебе теперь не выбраться, да? Как давно ты выходил за пределы парка? Я в курсе твоего прошлого! Выведал настоящее имя и немного погуглил. Что перекосился, думал, никто не знает, что тебя разыскивают по подозрению в убийстве? Вот, чего ты так трясешься над своим капитанством: больше как в Университете тебе нигде карьеру не сделать. И все из-за сестренки, которая не способна держать свой страх при себе!

Кан бьет раньше, чем я успеваю заметить движение. Только стоял, сжав челюсти, а в следующую секунду прыжком оказался вплотную — и Наас сгибается пополам, давясь хрипом. Тони бросается разнять их.

Безбожно опаздывает.

Наас выставляет ладонь — рубашка Кана вспыхивает. Смерч подхватывает бледные языки, опутывая парня тугим коконом. Кан падает, с ревом катается по земле. Пытаюсь поймать чужое пламя, связать, но оно рвется с пальцев, пробивается даже под градом капель — Тони? Под ударами куртки Нааса — тот словно забыл о магии. Или знает, что способен лишь разрушать. Крики мешают сосредоточиться, в голове мелькают обрывки не той памяти: острой, больной,

страшной. И пол снова уходит из-под ног, а воздух — дробится на части. Крыша! Нет, нет, не то…

Мне нужно другое, момент спокойствия, момент счастья, момент до…

До.

Когда я уже увидела, но еще не поняла. Не связала магию раз и навсегда с болью и смертью. Пока нет… Пока обломки парят в невесомости. Горячая кровь разливается по коже. Капли стучат о шифер. Мир яркий. Ярче, чем когда-либо, а невозможное — нормально, и я тоже. Сжимаю стихию в кулак. Вот оно.

Всего секунда, но пока она длится, я имею право быть собой.

Пламя схлопывается.

Кан мечется. Вопль стухает до стона. Ткань рубашки местами впеклась в красную плоть, форменные штаны дымят, волосы сгорели. Наас застыл, неловко наклонившись.

— Я не… — говорит он, но Айяка вскрикивает:

— Холодная вода!… — у нее расцарапана щека. Кота нет.

К Кану не прикоснуться — сплошной ожег. Он и не дает: шатаясь, встает сам. Тянется за выпавшим на асфальт пистолетом, но я вырываю оружие из слабых пальцев, почти рефлекторно взвожу курок и…

— Конечно, — хохочет. Без ресниц и бровей багровое лицо выглядит жутко, неузнаваемо. — Вы всегда заодно! Стреляй! Чего ты ждешь?!

— Успокойся! Все — успокоились! — перекрикивает ветер Тони. — Кан!… Идем в дом! Мы…

— Нееет… — едва слышно. Запекшиеся губы лопаются, он проводит языком, морщится, пятится. — Неет, я поищу местечко побезопасней. Подальше от вашей компании.

— Не глупи! Тебе нужна помощь!

Парень вскидывает объятые дымом перчатки. По выбранным чарам пробегает рябь:

— Попробуй, помоги мне.

— Оставь его, — прошу Тони. Пусть идет. Он не услышит ничего из того, что мы скажем.

— Как великодушно, девочка-солнце, — ядовитые интонации. Нинина кличка. Кан никогда не называл меня… у него бегут слезы. Белки розовые от рваных сосудов. Мои руки мелко трясутся, но я не убираю палец со спускового крючка. Замечает и хрипло хихикает:

— Постарайся не выстрелить мне в спину, — но я нескоро вижу его лопатки. Парень отступает, не сводя с нас взгляда и пульсирующих магией рук.

— Я не хотел, — почти шепчет Наас. Но он хотел.

— Мы знаем, — Тони врет за всех. Я опускаю пистолет, когда сгорбленная фигура, качнувшись, скрывается за углом. Ветер уходит вместе с ним.

***

— У нас есть двое суток на план, — на кухне Тони расправляет смятую бумажку. — Потом пришлют отряд охотников, чтобы создать безопасные условия для прибытия Совета.

Помочь — так они написали. Помочь вернуться домой. Ни слова про наказание. Абстрактная угроза — мы знаем, что вы сделали. Но если поможете создать портал в мир тьмы…

— Мы не успеем ничего предпринять, — я обнимаю бледного как смерть Нааса. До боли стискивает мои плечи. Кусаю губы: пульсация в голове сменилась обморочной легкостью. Тошнит.

— Умрем здесь или там, — говорит рыжеволосый маг со смешком. — Мы уже мертвы. Умерли, когда попали сюда.

— Замолчи. Это ты нас сюда притащил, — Айяка отворачивается к окну. Вдруг дергает хрупнувшую створку, выталкивает наружу Канову набитую окурками банку. Стекло лопается внизу вспугнутыми птицами.

— Я не хотел, — повторяет мне в волосы Наас. Тони подходит к девушке:

— Айя…

— Ты сама согласилась нарушить правила, — смеюсь, — сама пошла за нами к могиле. Не смей обвинять его в своих ошибках!

— Но она права. Это — моя вина.

Да. И нет.

— У всех нас есть причины, по которым мы здесь. Глупые и мелкие, но и таких оказалось достаточно, — Наас невесело хмыкает:

— Запомнила… — убирает мне челку за уши. — Кан прав. Совет ни за что не примет мир, даже с тварями у ворот. Это — не выход. Выхода нет.

— Всегда есть что-то еще. Просто пока мы не видим, — звезды за плечом Тлалока. Звезды, что вывели Плутона со дна колодца, из белого плена Заповедника. Мы найдем дорогу домой. — Способ вернуться.

— Способ, при котором нас не отправят в Заповедник сразу после того, как сойдем со знака, — Наас шмыгает носом и, кажется, вытирает щеки. — Письмо — приказ. Мы должны сидеть смирно, чтобы в Университете открыли портал. Если вернемся сами — сразу огребем по полной. Мы под подозрением. Даже заговорить не успеем, какой уж тут мир?

— Пакт подписывали главы ветвей, — говорит в никуда Тони. — Со стороны людей — Совет, против сильнейших из тварей. Если Плутон соберет их, если мы проведем Высших сквозь знак в лабораториях прямо в сердце Университета… у Совета не будет выбора.

— Тогда нечего станет исследовать. Ученые отвяжутся от нас… — Наас, отстранившись, заглядывает мне в глаза.

— Люди погибнут, — проглатываю комок в горле. — Когда мы перейдем, люди погибнут. Ваши знакомые. Друзья. Кого обрадует мир такой ценой? И Совет… они могут заставить нас просто исчезнуть — после.

Наас молчит, ореховая радужка серая от тревоги.

— Могут, — соглашается Тони. — Со временем. Тогда и разберемся. Сейчас нельзя ничего предвидеть наперед. Я не знаю, как отнесутся наши к… — он оборачивается: скрип-скрип. Айяка рассеянно покачивает раму туда-сюда. — Перемирие снимет проклятья тварей. Это дорогого стоит. Если повезет, обойдемся без жертв. Попробуем договориться с ребятами, которых пришлют через сутки. Это точно будут охотники из нашего блока, максимум — искатели. Все свои. Шансы неплохие.

Скрип стихает. В тесном дворике за окном на просевшей желтой машине перепрыгивают воробьи. Я слежу за беспечными птичками, уносящими души к солнцу.

Я не умру в одиночестве.

Впервые эта мысль не приносит утешения. ***

Точка-Кан замерла в тюрьме. Наас, горестно сжавший яркие губы, отнимает ладонь от поисковых чар.

— Не двигается. Он там уже часа три, — и все три часа каждые пятнадцать минут в коридоре раздавались шаги, обрывались рядом со знаками.

— Он способен о себе позаботиться. Восстанавливающие чары сильно поправят дело. Расслабься, — сам Тони так тесно сцепил пальцы, что кости, кажется, вот-вот прорвут кожу.

Я останавливаюсь на пороге гостиной.

— Закрой дверь! — требует стоящая на четвереньках у шкафа Айяка. На полу — цепочка редких пятен. Отыскала сбежавшего зверя.

Наас прислоняется к косяку. Блекло шутит:

— Сколько нужно магов, чтобы поймать кота?

— Закройте!

— Ладно-ладно, — парень уходит на кухню. За ним шагает Тони. Я наблюдаю за безуспешными попытками Айи подманить кота лентой бинта, когда сзади начинает распеваться Абба. Легко ступая по скрипучему паркету, я подбираюсь ближе, чтобы услышать спрятанные за музыкой слова:

— Это самоубийство, — говорит Тони. — Особенно с Каном. Он все испортит.

— Вам необязательно участвовать. Хочешь, свяжем, объявим заложниками? Должно сработать.

— Нет. Оказаться неподвижными в разгар драки — плохая идея.

— Можете остаться здесь, в Отрезке. Если получится, мы вернемся за вами. Или не мы.

— Наас, прекрати. Хватит защищать меня. Теперь моя очередь.

— Ни хрена…

— Без тебя я бы давно умер.

— Или сам бы завязал.

— Конечно. Легко.

— Я не шучу.

— Я тоже.

— У тебя семья. Сестры…

— Да. Если вдруг… если я умру, расскажи им все. Про магию и Университет. Про озеро. Даже про озеро.

Наас невесело смеется:

— У меня шансов меньше, чем у тебя. На нас с Зарин сразу нацелятся.

— Обещай, что расскажешь. Они должны знать, они черти что обо мне думают. Лика спрашивала, не начал ли я снова колоться. Представляешь?… А что я мог ответить: нет, я пропал на полгода потому, что порошок выдохся, а за каждым оберегом очередь из десяти охотников?

— Тони…

— Меня это с ума сводит! — выкрикивает парень. — Как, по-твоему, администрация прикрывает наше отсутствие? Подсунули леденцы и позволили выдумать причину! Будто они сами плохо справляются!

— Эй, остынь. Обещаю, мы вернемся и все исправим. С отпечатками Плутона… с установленным миром — про прах можно будет забыть. Мы расскажем им обо всем вместе. И про озеро, если захочешь.

— Не захочу.

— Я понимаю.

— Но расскажу.

— Знаю.

— Хорошо. Об Айе не волнуйся. Она испугана, но она сильнее, чем кажется. И выключи это. Невыносимо, — я быстро ухожу в комнату, где девушка уже заканчивает обматывать бинтом вырывающегося кота. Стянутый поперек живота, тот выглядит крайне забавно. Айяка поднимает блестящие глаза:

— Он так сильно порезался. Как умудрился?

На кухне взвизгивает убираемая с пластинки игла. Грюкают чайником о плиту. Я пожимаю плечами:

— Ученые порезали, чтобы принести жертву? Посмотри на него, он не особенно расстроен.

Айяка всхлипывает, обнимая зверя и пряча лицо во взъерошенной шерсти:

— Что мы натворили.

— Понадеялись на удачу, наверное, — опускаюсь к ним на пол, протягиваю коту руку — понюхать. Познакомиться.

— Я представить не могла, чем все обернется. Решила, мне повезло: свожу вас в архив… Наас растрепал, что я влюблена в Тони? Не сейчас, давно… Боже, надо было просто подойти познакомиться! — она смеется, размазывая слезы по лицу.

— Разве не стоило того? Он бы все равно пошел за Наасом, только один.

— Стоило, — чуть успокоившись, говорит девушка. Серьезно спрашивает:

— А ты? Не жалеешь, что приняла ее клятву?

— Нет. Это странно, но нет.

— Почему?

В другой раз я бы ответила: не знаю. Но я знаю, и бывают моменты, когда очень важно, чтобы и другие знали — кто ты такой.

Я долго подбираю слова. Заглянувший в комнату Наас молча уходит обратно. Засвистев, умолкает чайник. Гремит посуда. Айяка гладит замурчавшего кота. Ее голубая блузка выпачкана кровью, а на щеке алеют набухшие царапины.

— Я была нужна ей. Она, — они, твари — хотели мою суть. Все вообще, с потрохами. Не требовали, чтобы я стала кем-то еще. Лучше или проще, — говорю с паркетом и привычно сжимаю левую ладонь в кулак. — Им было достаточно. И мне тоже. Я никогда не хотела быть другой, хоть еще недавно никогда бы в этом не призналась, даже самой себе. Я хотела, чтобы и людям рядом со мной было… нормально хотя бы. Но для них я всегда оставалась чудовищем.

Когда наконец смотрю на нее, Айяка больше не плачет. Выцвели красные пятна на щеках, исчезла скованность в осанке.

— Спасибо. Что ответила.

Киваю — на большее я не способна.

— Эй, хотите чаю? — дергаемся. Настороженно хмурясь, Тони замер у двери.

— Да, — стряхивает неловкость Айя. — Да… пойдем? — прижимает зверя к груди и вдруг берет меня за руку.

— Конечно.

— Наас придумал ему кличку, — Тони пропускает вперед.

— Кличку?…

— Я нарекаю тебя Жополизом! — торжественно и слишком громко сообщает Наас коту. Засучив лапами, тот выкручивается и ныряет под стол.

— Василий, — не соглашаюсь я. Всех котов, какие жили у бабушки и деда, с подачи последнего звали Васями, причем независимо от пола. Дед навеки заснул под деревом прежде, чем кокон из тьмы по-настоящему обрел плотность, поэтому он запомнился мне добрым, он ведь никогда не смотрел на меня как…

— Трус, — улыбается Тони. Я расплескиваю чай.

— С чего вдруг? — спрашивает Наас, заглядывая под стол.

— Разве нет?

— Имеет право. Он еще и поранился… Черныш, — говорит Айяка.

— Банально. Черный Властелин, хотя бы! — Наас скрывается под столом. Оттуда раздается рассерженное шипение. — Эй! Ублюдок царапается!

— А чего ты хотел? Мракобесина, — предлагает Тони.

— Неплохо, вылитый монстр. Смотрите, — из-под стола высовывается исполосованная рука. В глубоких царапинах выступают капельки крови. Айяка забывает про кота и переключается на Нааса: заставляет вылезти и обработать ранки спиртом.

— Он прошел через метров пятьдесят воробьиного дерьма, не выпендривайся. Нормально продезинфицируй, — поддерживает Тони.

— Ниггер! — рыжеволосый маг щурится, пока девушка тщательно протирает его изодранное предплечье.

— Нет, вот уж точно нет, — смеется она, — остановимся на Мракобесе. Бес… ему подходит. И не слишком уничижительно.

— Вот именно, — возмущается Наас, отбирая вату. — Ты тоже… дай я.

Осторожно трогает острый подбородок, поворачивая ее лицо распоротой щекой к свету. Мягко промакивает опухшие росчерки.

Почему он выбрал ее? Из всего Университета? Неужели больше ни у кого не было допуска в архив и слабостей, на которых можно сыграть?

Знал, кто ей нравится.

Избегал. Грубил.

Касается, словно боится.

Замечает мой взгляд и беззащитно, грустно хмурится.

Иногда мы любим не тех людей.

И с этим ничего не поделать. Но сидеть здесь, притворяясь, что не видишь очевидного, и гонять по кружке остывший чай — невыносимо. Я выхожу из кухни, из квартиры. Я иду искать Плутона.

***

Обойдя город, устраиваюсь на теплом бортике фонтана. Сижу до вечерней прохлады и после — глядя, как улицы теряют краски. Почти засыпаю, когда тварь наконец выныривает из залитой ночью арки.

Подходит, позволяет прижаться лбом к жесткому плечу. Закрыв глаза, слушаю эхо моего сердца под сотканной из тьмы шкурой.

Она нужна мне.

Понятная и совершенно чуждая.

Парадоксально свободная — после колодца и полувека в заточении. Недосягаемая. Кажется: вот, теплая, дышащая.

Но после гибели другой я не могу перестать видеть суть: искру, что отбрасывает тени, заставляя их плясать бесконечный танец. Пламя рождается, чтобы умирать. И Плутон будто умирает каждую секунду, прямо сейчас становится памятью. Разрушенными стенами Отрезка. Свистом ветра, биением пульса. Осознанием силы.

Пониманием власти.

Над этим городом, увидевшим жизнь — в смерти.

Над этим небом, таким огромным — и маленьким, если только захочешь.

Все становится маленьким, стоит сказать:

— Спасибо тебе.

Вздыхает в ответ.

Отстранившись, протягиваю записку, уже основательно помятую. Плутон мотает головой — знает.

— Мы хотим заключить мир. Люди и твари.

— Пакт Серафима.

— Это возможно? — или только безумная мечта? — Ты сможешь собрать всех Высших? Подчинятся ли вам остальные?

Рассматривает меня:

— Ты что-то сделала.

— Да. Я нашла нужное воспоминание.

— Расскажешь мне?

— Не сейчас. У нас времени до послезавтра. Если мир вообще…

— Однажды получилось, — ониксовые глаза подергиваются туманом. Тварь щелкает серебряными зубами. Долго молчит прежде, чем сказать:

— Я не успею привести их так быстро. И покорить младших. Мы разметались по всему миру… — узкое лицо застывает. Ей придется встретиться с себе подобными. Говорить. Сражаться?

После вечности в темноте подвала я начала различать напряжение, когда две твари сталкиваются. Будто составили одинаковые полюсы магнитов. Противоестественно. Невыносимо.

Отмерев, она продолжает:

— Послезавтра я буду рядом в любом случае, — вскидывает когтистую лапу, не давая возразить. — Ты не умрешь без меня.

— Новое обещание? — смеюсь: прошлое перевернуло мой мир с ног на голову.

— Старое. Возвращайся к своим. Сейчас безопасно, но не выходи одна. И… позаботьтесь о животном. Оно может оказаться полезным.

— Айя уже придумала ему имя, — зверь в надежных руках. — Бес.

Фыркнув, Плутон качает головой:

— Нашли, чем заниматься, — без перехода спрашивает:

— Вы разделились?

— Да, — тру переносицу. Чертов Кан.

— Это проблема? — у нее есть готовое решение, но я отвечаю:

— Нет. Утром разберемся. Он поймет, должен понять.

— Разумеется, — я различаю грусть в мимолетном оскале, и вижу очень явно — вспоминая на следующий день, когда наши крики встречают тишина и запертые ворота. За приоткрытым окном лазарета мелькает тень, но Кан не показывается.

— Надо было оставить тебя дома, — говорит Тони Наасу.

— Да, и Зарин тоже. Он бы живо вышел и вздрючил тебя, а потом застал бы нас врасплох и сдал охотникам. К черту его. Сейчас запрем знак, и я предлагаю ждать в подвале до завтра. Все равно там надо поставить барьер, чтобы Кан не

вломился. Нет смысла возводить еще один вокруг квартиры для нашей безопасности. Только силы потратим. Подождем ребят, договоримся. Выйдем вместе и тогда уже разберемся с Каном.

— Запереть знак… тогда наши сразу решат, что мы настроены враждебно, — морщится парень. — Но ты прав. Надо подстраховаться. Обереги лопнут после перехода. Нельзя, чтобы твари добрались до них первыми. Но все же Кан не идиот и знает, что вляпался не меньше нашего. Никакого помилования не будет, пусть хоть десяток магов огня притащит. Забудем про Нину. Его самого если не выпрут, точно разжалуют из капитанов, а то и из охотников. Карьере конец, а что он еще умеет? Он беглый преступник… ну, подозреваемый. Мир же с тварями вполне может обеспечить ему поддержку блока: администрация посчитается с мнением большинства и оставит Кану должность. Он должен понимать, что…

— Да-да, ты все это орал, а я слышал, — Наас пинает камешек, отправляя на десяток метров вперед. Солнце почти в зените, жарко печет макушку и голые ноги. Канов пистолет давит в косточку на бедре. Достаю и заправляю за пояс шорт сзади. Стоило взять и нож. Над левой бровью пульсирует мигрень. Прислушиваюсь. В ушах звенит. Щебечут птицы. Пепел с шелестом катится вдоль бордюров, набивается в ямки и трещины. Тони щурится, вглядываясь в пыльные окна. Окна смотрят в ответ. На рассвете поисковые чары роились точками. К ночи тьма погребет под собой линии.

Сбиваюсь с шага — в мозгу фейерверком крошится реальность.

— Зарин?

— Голова раскалывается, — сжимаю виски. К горлу подступает тошнота.

— У меня тоже. Это от недосыпа, — Наас на ходу завязывает косу, отбрасывает за спину — золотая вспышка, непослушные короткие прядки чиркают по напряженным скулам. Черная футболка раздувается от ветра: волнуется. Он всю ночь провел следя, чтобы капитан пятого блока не покидал пределов тюрьмы. Теперь пост в коридоре заняла Айяка. Если Кан сунется за ворота, она выстрелит в воздух.

Какая ирония.

— Кан больной ублюдок, а вы идиоты, если этого не замечаете, — говорит рыжеволосый маг.

Тони усмехается. Засунул разрисованные заклинаниями руки в карманы джинсов. Маркер кое-где размазался, а татуировки помешали исписать кожу выше локтей, но в походке мага появилась незнакомая грация, какую раньше я видела лишь у Кана и Плутона.

Дымная тварь стелется по крышам, мелькая среди дымоходов оскольчатой улыбкой. Я собираюсь сказать, что она вернулась, когда Тони останавливается. Вдалеке, где крошечный козырек отбрасывает разноцветную тень, на дороге стоит восемь… девять человек.

Нет. Еще рано!

И поздно — я слишком поздно понимаю: боль. Голова болела, когда портал выплюнул кота и послание.

Тихо-оглушительно хлопает дверь напротив вскинувших оружие магов.

— Айяка! — Тони бросается к ним, мы тоже. Звучат первые выстрелы, а впереди еще целый квартал. Один из охотников падает на колени, девушка шарахается обратно в квартиру. Я не вижу, ранена или нет. Остальные поворачиваются.

— В стороны! — кричит Тони. Пули царапают асфальт. Они целят по ногам, надеясь достать нас живыми. Куда подевалась Плутон?!

Я даже не ищу воспоминаний — ни к чему. Слова разрыва, подпитанные страхом, убегают трещинами по стенам, чтобы взорваться битым камнем в фасаде Айиного магазина. Плитка и витраж разлетаются вдребезги, накрывая семерых пригнувшихся. Один неподвижен, другой — не прячется от града осколков, а бежит наперерез.

Он без форменного кителя, левая рука до плеча затянута черным: перчатка. Белая кожа почти сливается с белой же футболкой.

Илай.

За ним устремляется следующий, они говорили в баре, и раньше держались вместе — друзья? В форме охотника, поверх отблескивают серым пластины: сплав, не дающий тварям распылиться и исчезнуть! Илай уклоняется от выкинутых Тони сетчатых чар, но налетевший порыв ветра сбивает его с ног и прокатывает назад. Я торможу, чтобы поймать на прицел:

— Стой! — но огненный маг выворачивается из воздушной ловушки и бросается ко мне, игнорируя направленный в лицо пистолет.

— Перестаньте! Хватит! — кричит рядом Наас. Око тайфуна смещается вместе с ним. Маг в форме-доспехе вырывается вперед, запускает чем-то в Тони — заклятье вгрызается в дорогу. В нос ударяет гарью. Я стреляю, заставляя Илая шарахнуться к домам, когда Плутон появляется между его другом и замершими наготове Тони и Наасом.

— Нет! — не убивай, подожди!

Она оборачивается. Узкое лицо искажено раздражением, верхняя губа вздернута в оскале. Секунда промедления. Парень кричит заклинание — заклинание, после которого не выжить. А ей не сбежать в зоне колдовского металла. Охотник взмахивает руками, но не успевает направить магию на застывшую тварь.

Я стреляю раньше.

Он дергается. Из горла брызжет кровь. Зажимает рану, удивленно глядит перед собой.

— Ниль! — Илай летит к оседающему парню. Плутон переступает на месте, пытливо ловит мой взгляд. Длинным прыжком оказывается среди спешащих на помощь охотников. Опрокидывает кого-то. Захлебывающийся крик, хруст. Тварь вспархивает с дергающего ногами тела, у него вместо головы — разливающееся алым месиво. Тонко вскрикивает, споткнувшись, единственная в отряде девушка: синяя повязка медиков, красные волосы в небрежном хвосте рассыпаются по плечам. Красавица с фотографии, Энид. Плутон сменяется пеплом и, вспугнув беснующихся птиц, возникает уже на крыше. Я только замечаю, что небо полно воробьев, а в провалах окон плещется тьма. Илай хрипит заклинание, вскидывает полыхающую электричеством перчатку — мощный взрыв выносит рамы.

Зажмурившись, закрываюсь от чиркающего по предплечьям стекла. Рядом что-то жарко шипит, чуть дальше бьется ветер, поднимается на дыбы асфальт.

Едкий шорох оканчивается всхлипом: Тони разжимает кулак, ближайший из нападающих валится на землю.

Илай стоит у неподвижного тела. Его невозможные глаза совершенно безумны. Бросается вперед, доставая нож — рваные движения неправильно, противоестественно быстры. Но теперь он моментально останавливается, когда я опять поднимаю пистолет.

Трое других не двигаются. Вокруг них танцует пламя: Наас. Энид сжалась у трупа с разорванной головой, зачем-то нащупывает пульс. Это не все…

— Где еще один?! — сиплю я.

— Что?… — Наас тяжело дышит, шарит взглядом по мертвецам.

— Их восемь!

— Сзади! — крик. Айяка выныривает из дыма. Цела. Девятый вместе с ней, но они странным образом держатся сообща. Девушка надрывно повторяет:

— Сзади! — сзади меркнет свет. Оглядываюсь.

Кан. Перчатки продирает сиянием. Плотная завеса тумана накрывает улицу свинцовой плитой.

Пол накреняется. Столкновение со стеной выбивает воздух из легких. Нажимаю на курок — выстрел теряется в темноте. Ошпаренные спина и бок взрываются болью. Сквозь звон в ушах слышу вопль капитана пятого блока:

— За мной! Быстро! Оставьте их! Твари…! — яркий день теряет краски. Чистое небо гаснет от не вовремя пробудившейся ночи: твари пришли на пир. У прибывших нет защиты Плутона, а обереги должны были лопнуть. Приподнимаюсь на локтях, ищу Нааса и Тони. Мимо проносятся трое охотников… один возвращается за красноволосой девушкой:

— Вставай!

Наас неуклюже выбирается из-под обломков шифера. Трогает рассеченный висок. Перекатившись на живот, надсадно стонет Тони. Вдалеке Кан командует:

— Тюрьма на горе! Туда! — Илай еще здесь. У тела. Кисти и футболка вымазаны кровью.

— Останься. Пожалуйста, — прошу. Едва слышно — но парень поднимает голову. Гремящая сыпучая тень прокатывается между нами, чуть замешкавшись возле огненного мага. Тьма мчится вслед за беглецами под прикрытием зданий. Плутон проявляется роем в ближайшем парадном.

— Кан! Отрежь его! Не убивай, но не дай… — не дай заговорить с ними, мы еще можем все исправить… Четыре трупа на разоренной улице и громоподобный птичий щебет размазываются, отдаляются-приближаются. Плутон исчезает.

Илай тоже.

Незнакомый маг, совсем мальчишка, подходит ко мне:

— Вставай. Я помогу, — девятый. Невысокий, худой и светлокожий, с россыпью веснушек на вздернутом носу. Встрепанная черная челка падает на глаза. Айяка склоняется над Тони. Наас, пошатываясь, встает. Смотрит вслед удаляющимся охотникам:

— Не успеют.

Хватаюсь за протянутую руку, но упираю ствол под ребра:

— Успеют. Твари сегодня получили достаточно. Они захотят растянуть охоту.

— Надо вернуться в дом и найти их по поисковым чарам, — Айяка. — Рики…

— Рики лучше не дергаться лишний раз, — прищуривается Наас. Подобрал чей-то пистолет и тоже направил на парня.

— Да как хотите! Идем же! — рявкает девушка, помогая хромающему Тони перелезть через вздыбленные куски дороги.

Меня ощутимо ведет влево. Если бы не костлявое плечо Рики, я бы упала. Он морщится, когда я впиваюсь пальцами в плотную ткань кителя, но молчит. Отпускаю спусковой крючок, чтобы случайно не…

Господи.

Друг Илая… Ниль. Лицо так и застыло с ошарашенным, пустым выражением. Посеревший от оседающей пыли, выгнулся на бордюре. Кажется, будто пытается вдохнуть — вот сейчас повернет голову и выплюнет стекающую из приоткрытого рта…

— Смотри под ноги, — говорит Тони. Отворачивается от другого тела.

— Шевелитесь, — Наас, пятясь, держит Рики на прицеле. Первым достигает лишившегося отделки дома напротив магазина. Испещренные оспинами стены не узнать, и Айин персональный ад тоже. Девушка неловко ступает по блестящему радужному крошеву. Задержавшись на пороге, судорожно выдыхает.

— Что? — спрашивает Тони.

— Ничего, — неправда. Вскинув тонкую бровь, Айяка разглядывает лежащего ничком охотника и — искривленные опоры с пустыми скатами козырька. Давлю розовый осколок. Витраж, из-за которого ее жизнь навсегда изменилась, вернулся в прошлое. В этот раз Айя не сломалась.

Сломался маг, чье фото со временем окажется на залитой алым светом стене бара, обрастет горькими словами и бледными воспоминаниями.

— Почти добрались, — сообщает Наас из коридора. Подталкиваю Рики ближе к поисковым чарам. Три точки на финишной прямой. Наверняка уже видят зеленые ворота. Одна — в нескольких кварталах к северу. Кан?

— Это, скорее всего, Илай, — Наас говорит о пятой: дрожит на семь улиц к востоку от нас. — Он в ту сторону рванул, я успел заметить.

Почему он не двигается? Выставил барьер? Ранен? Говорю раньше, чем думаю:

— Я пойду к нему.

Парень хмыкает.

— Что? Он беззащитен, — опасней половины тварей Отрезка.

— Ну да, — Наас со стоном отнимает ладонь, гася заклинание. — И неадекватен: сразу после ритуала. Но — правильно. Мы должны поговорить с ними. Момент хуже не придумать, но новый отряд может появиться, когда угодно.

— Да, они пгидут следом, — Рики глотает рычащие буквы, отчего его речь похожа на лиственный шорох. — Нам пгиказали гасчистить путь и отпгавить сообщение — охотникам или искателям. Почему вы не заблокиговали знак? Мы думали…

— Мы не успели, — Айяка кривит губы. Глупо, какие мы глупые: отвлеклись на Кана. Поверили, что у нас в запасе два дня.

— Ооо, думали они! Умники! Давай его сюда и иди, — цедит Наас, заламывая парню руку. — Что там про сообщение?

— Не трогай его! Он на нашей стороне! — ощупывая лодыжку Тони, хмурится Айяка. — Лучше и правда займись знаком! Поставь блок.

— Сейчас. Сначала поговорю с личным секретарем Максимилиана, — шипит рыжеволосый маг, толкает пленника в кухню. Свистящий порыв ветра проносится

по коридору, сбивая с полки вазу и рассыпая мертвые гвоздики. — На нашей, как же! А в рюкзаке что? Да он больше тебя!

— Наас!

Брошенный у тумбочки пухлый рюкзак действительно мог бы вместить самого Рики и еще бы место осталось.

— Иди, — говорит мне Тони. — Осторожней там, ладно? Приготовься защищаться прежде, чем разговаривать. Илай сейчас не в себе, может напасть — хоть вы и… одинаковы, — моя магия, моя суть защитит надежней любых заклинаний. — Мы пока пообщаемся с Рики и найдем Кана. Я найду Кана, — поправляется, — Нааса скорее послушают те трое. А ты посторожишь… своего приятеля, — заканчивает с улыбкой. Айяка фыркает:

— Между прочим, ты прав. Мы друзья. С детства. Рики привел меня в Университет.

— Да, они ведь прислали Энид, — парень, морщась, качает поврежденной ступней. — Она прекрасный медик, но, думаю, скорее их отношения с Каном стали причиной назначения. Хикан — мой друг. Благодаря ему я оказался в Университете. Мы были очень близки, пока не…

— Эйса не в тему, — отзывается с кухни Наас. — Карс и Ниль тоже. Еще двоих не опознать… а у этого накопитель на шее! Дай-ка…

— Все они сильные маги. Поэтому и вышли вперед, прикрывая других. Совет продумал оба варианта: если мы в ловушке и хотим вернуться… и если специально выпустили Плутона, а теперь прячемся от наказания. А Эйсандея явно от ученых выбрали.

— Они ожидали, что мы поставим барьер. Поэтому отправили тех, кто может уговорить нас снять заклинание, — скрещивает руки на груди волшебница.

— Чары ненаходимости! И ради этого вы мучили Мантикору? У остальных почему таких нет? Или воспользуются позже?

— Наас! Хватит! — рявкает Айяка. — Ты делаешь ему больно!

— Вы нузны им зывыми, вссе вы, — сдавленно сообщает ее друг.

— Зачем? — Тони встает и ковыляет к ним. — Мы-то зачем?

— Ели вы могли вызыть в Отъезке с твагями, то ибо осень удасьливые, ибо геиальные вошебники, ибо носители отпечатков, — волнуясь, Рики чаще теряет согласные. — Вссе сконяются к тъетьему. Тваги посьти не отметяли людей гавными себе. Ученые наеються изусить метки. Насли стагое заклинание, котоое долзно их выявлять. Если оно габотает…

— …нам конец, — шепчет Айяка.

— Да. Всем: сем больше матегала для исседований, тем лучше.

— Выродки, — выплевывает Наас. Я проверяю патроны. Ставлю на предохранитель — боже мой, почему раньше не поставила?! Считаю выдохи, вожу дулом по шраму на ладони. Хватит медлить. Иди.

— Чего они ждали так долго? — в тон моим мыслям спрашивает Тони.

— Восстановения огенных. Янни до сих пог… никто не знает, получисся ли у него пговести юдей.

— Кто будет с ним? Почему он, не Мантикора?

— Мантикогу пока пустили на накопитеи. В гюкзаке ессе два с поисковыми чагами и сообсяющимся сосудом. Есси послать пгавильный код, с Янни пгидут его бгат, Сойт Гоэн и Сано Тхеви. Совет с оханой и Мантикоой — после них.

— Черт, Сойт! — ударяет по столу Наас.

— Сано — Свидетель. Значит, это группа для исследования, — говорит Тони. — Сойт Роэн — ее телохранитель. Пустой, твари его не замечают. Отличный выбор. Мария Хектор тоже пустой, и из блока ученых. Но он явно нужен только, чтобы стабилизировать брата.

— А они времени зря не теряли! Накачали энергии аж на три группы!

Перестаю слушать, возвращаюсь к выстрелу, активирую чары поиска. Илай на прежнем месте. Выхожу, выбегаю.

Одно лишь его незримое присутствие в Отрезке разгоняет пульс и ширится пустотой за ребрами. Вытираю вспотевшие ладони о майку, перехватываю пистолет удобнее. Безжалостное полуденное солнце высвечивает каждую трещину, каждый камешек прокатившейся битвы. Спотыкаюсь: тела застреленного Айей охотника нет. Лишь багровая лужа отмечает точку, где оборвалась жизнь.

Поворачиваю прочь от пятен. Пусть дорога выйдет длиннее — плевать.

Ускоряюсь, напрягая ноющие мышцы, пролетаю через дворы и переулки. Строения скоро оскаливаются кирпичом и бетоном, сменяются руинами. Квартал, выбранный Илаем, основательно разрушен предыдущими жертвами города. Я тоже внесла лепту: вот гора черепков, в которую превратилась аптека. За ней через три здания обгоревший каркас колокольни. Огненный маг скрывается в угловой пристройке следующего дома. На вывеске вдоль фасада сохранились трехцветные буквы: пиццерия. Черное от времени, продуваемое сквозняками дерево тихонько потрескивает. Тонко ноет поворачивающийся флюгель. Я толкаю дверь. Не заперто.

Стоит позвать, чтобы он понял, кто… но мне не произнести и звука. Снимаю пистолет с предохранителя, проскальзываю между баррикад: лестница наверх перекрыта, но Илай на первом этаже. Я не знаю и — знаю. Остро пахнет снегом и металлом. Сердце колотится в горле. Чертов скрип отмечает шаги. Хаотично наставленная мебель — мешанина столов и стульев — превращает просторный зал в лабиринт. Выпутавшись из очередного тупика, оказываюсь перед острыми гранями барьера.

Невероятно.

Литая тьма.

Иссиня-черная вязь плавится, словно тень от свечи. Заношу руку в сантиметре от колеблющейся нити. Холод лижет ладонь.

— Не трогай, — он выходит из-за загородивших угол полок. Пыльные лучи выхватывают половину лица, забрызганную чужой кровью футболку. Левая рука в боевой перчатке выглядит обрубком.

— Почему?

— Это ранит тебя.

— Огонь не ранит.

Прищуривается:

— Это не огонь.

— В чем разница? Они части целого.

— Они противоположны.

Не отводя взгляда, зажигаю огонек на кончиках пальцев.

Комната в миг оживает, барьер вспухает — точь-в-точь вставшее на дыбы животное. Илай заслоняется от теплого света лушащейся волшебством перчаткой.

Изможденный — кости и мышцы, кожа в лиловых пятнах полопавшихся сосудов. Живой и мертвый одновременно.

— Убери, — почти просит, скривившись, как от боли.

Пламя ныряет внутрь, вычленив скелет пястья. Илай неглубоко и хрипло дышит. Из носа часто капает кровь. Запрокинув голову, парень глядит на меня из-под опущенных ресниц. Темные дорожки расчерчивают подбородок, шею. Спотыкаются о ворот.

Меня бросает в жар.

— Ты больше не можешь использовать огонь? Только тьму? Что они с тобой сделали?

Резким движением вытирает струйки. Этот жест… утро после освобождения твари.

— Ты знаешь, — Илай смеется. Лающий звук повисает между нами, разделив надежней извивающихся чар.

— Все можно исправить, — тени от барьера червями ползают по бледному лицу. Не отвечает, даже не моргает. Но я вдруг вижу.

Илай — искра в коконе смерти.

Едва ли человек.

Вздрагиваю и шагаю назад. Маг бросается сквозь чары, выкручивает руку, заставляя выронить пистолет. Судорожный вдох — и я прижата спиной к жесткому телу. В шею впивается лезвие:

— Я должен отдать тебя им. Вместо себя. Или убить.

— А хочешь? — говорить больно, проглотить слюну еще больнее. — Хочешь? Я убила твоего друга.

— Ты выбрала тварь. Не человека.

— Да. Мне жаль, что пришлось выбирать.

— Почему? Почему она? — горячее дыхание путается в волосах.

— Она спасла меня.

— Она использует тебя.

— А ты нет?

Осторожно накрываю свободной рукой его — с ножом. Провожу по измазанным подсохшей кровью костяшкам и дальше, по холодной коже перчатки. Рывком расстегиваю заклепки, стягиваю до локтя — до бугристых старых порезов. Голос срывается в шепот:

— Ты еще не убил меня. Выбрал отдать им? Думаешь, так купишь себе свободу? Рывком разворачивает, перехватывая за спиной запястья, дергает за волосы. Запрокидываю голову, заглядывая в пульсирующие зрачки за белыми ресницами. От алой радужки осталась лишь тонкая полоска по краю:

— Почему ты не боишься меня?

— Мы одинаковы.

— Нет. Пока нет.

— Ты не ранишь меня сильнее, чем ранили до тебя. Хочешь — убей. Только сам знаешь, каково потом жить с этим.

Дергается: хватка на секунду слабеет.

— Что ты хочешь вспоминать после? Что принесет тебе покой?

Звякает выброшенный нож.

Меня никогда не целовали. Я не представляла, что поцелуют, и — так. Яростно, отчаянно. Вяжущий металлический вкус на языке, его невыносимый запах — снег

и кровь. Больно. Хорошо. Пальцы с нажимом проходятся по позвоночнику. Я обхватываю Илая за шею. Ловлю рваные пряди. Перебираю, сжимаю и тяну, отстраняя. Он выдыхает:

— Можно остаться.

— Нет, — трогаю его запачканный подбородок. — Нет.

— Если мы вернемся, ты скоро изменишься, — в ответ гладит порез на моем горле. — Мы не можем остаться, — мы сойдем с ума в пустом городе.

— Мы не можем вернуться, — Илай прикусывает рваный рот. — Я… я — не могу.

— Мы заключим перемирие. Прошлое длилось двести лет. Твари защитят нас. Мы станем слабее, придется отдавать часть силы, но…

Качает головой:

— Перемирие ничего не изменит. Не… продлится долго. Мы отличаемся от других. Людей. Никогда не будем равными — они не позволят, — Илай мучительно собирает слова в предложения. Хмурится до острых морщинок на переносице. — Им нужны чудовища, с которыми сражаться. Добро и зло: люди и твари. Мы застряли посередине. У нас нет шанса выжить там.

— Нет, пока прячемся и убегаем. Будто твари. Нужно вернуться. Иначе как они поймут, что мы — не чудови… не только чудовища, — что-то ломается в его взгляде. Я говорю — вспоминая, повторяя, меняя, — далекую фразу из детского мультика:

— Оглянись вокруг. Разве ты не видишь? Это огромный, невероятный мир. Здесь найдется место для каждого.

Место и время — миг невесомости перед падением. Слишком зыбко, чтобы прочувствовать, но достаточно, чтобы знать: даже самые противоречивые вещи способны обрести равновесие. Точку, в которой обрываются-сходятся все линии. Пустоту, где зарождается волшебство.

— Пойдем со мной. Твари…

— Твари не тронут меня, — стоило догадаться. — Мне нужно… время. Пожалуйста. Иди. Я найду тебя.

Легко касаюсь обжигающих губ. Отступаю. Илай задерживает мою ладонь на секунду. Медленно подносит к лицу и оставляет еще один кровавый поцелуй: обещание. Он выглядит устало, но уже не пугающе сломанным. Похоже изменилась Плутон, когда я сказала:

— Да.

Я ухожу, не оборачиваясь. Иначе останусь.

Иначе умру.

***

Она ждет снаружи. Вскакивает, втягивает воздух: — Что произошло?!

Замираю, прислушиваясь. Тихо. Очень, очень тихо. — Кажется, все нормально, — слишком тихо, но…

— Твое лицо. Его запах.

О. На ладони поверх шрама — алый мазок. Значит, лицо тоже в его крови. Задираю майку и вытираюсь.

— Еще, — хмыкает и уходит вперед.

— Что с Каном? — поежившись от холодка за лопатками, догоняю тварь. Не оглядываться. Не сейчас.

— Сломал ногу, — Плутон распушает шерсть.

— Сам? Или ты ее сломала? — хихикает — будто пенопластом по стеклу:

— Есть разница?

— Конечно, — цежу сквозь зубы, продолжаю заклинанием: киоск на углу охватывает пламя.

— Ты злишься.

— Они застали нас врасплох. Мы должны были догадаться, подумать, что они могут прийти раньше времени! Почему ты не знала? Ты будто знаешь все на свете!

— Нет. Это не так. Мой источник сказал то же, что было в письме. Я понимаю, ты расстроена, но…

— А ты слишком довольна! — я не должна кричать, но кричу. — Хотя бы попытайся не наслаждаться так явно! Люди погибли! Прояви уважение!

— Тебе уже приходилось убивать. Беззащитных. Что за внезапная щепетильность? Это была честная битва. Они знали, чего ожидать, — тварь перестает ухмыляться. — И ты знала.

— Я думала, что знаю! Я ошиблась, — соленый вкус во рту больше не напоминает об Илае. Меня тошнит. — В этот раз все иначе.

В этот раз убитый мной не был безымянным бродягой:

— Ниль. Его звали Ниль, — отворачиваюсь от нее и полыхающей постройки.

— Ты пыталась остановить меня. Спасти его.

— Я убила его.

— Но ты не хотела, чтобы кто-либо умер. Это самое главное.

Она подходит ближе, кладет тяжелую голову на плечо. Мягко заканчивает:

— Я рада, что ты выбрала меня.

Зажмурившись в попытке удержать слезы, признаюсь:

— Я тоже.

— Помнишь, что я обещала тебе?

— Да, — закрываю лицо руками. Картинки снежной камеры в Заповеднике и держащегося за шею парня путаются. Голос Плутона ввинчивается в мозг:

— Я всегда буду за твоей спиной. Кем бы ты ни была, чем бы ни стала. Каждый раз, когда тебе захочется обернуться — из страха ли, гнева… От горя или… счастья, если такое возможно для нас. Я буду там, отмечая пройденный путь. Я знаю, ты думаешь, у меня не было выбора. Что я всего лишь не хотела умирать. И это верно. Тогда, не сегодня.

— Замолчи, — посмотри, что происходит с людьми вокруг нас. Я столько поняла, а ничего не изменилось: крыша снова рухнула, и волшебство обернулось трагедией. — Сегодня и навсегда, я выбираю тебя, из целого мира людей и чудовищ.

— Почему? Почему я? — выворачиваюсь.

Плутон встряхивается. Рокочет:

— Ты поверила в меня.

— Я растерялась. Не подумала о последствиях. Даже не знала о них! А теперь мы здесь, и люди умирают — из-за чертовой клятвы!

Тварь фыркает:

— Любая клятва — только слова. Глупо бояться слов. Слова указывают путь.

— И куда они привели нас? Слова убивают! Ты учишь меня словам, которые убивают! — стираю влагу с ресниц.

— Убивают не чары, — Плутон выпускает когти. Чадящий киоск распадается, выплескивая дым. Нас накрывает едкой волной. Давлюсь кашлем. — А желание. — Я не…

Я не хотел, — сказал Наас после. Словно не он постоянно прожигал Кана — взглядом, вскидываясь на каждую детскую подколку.

— Аваддон, — она вздергивает рога, сразу становясь выше и жестче. — В конце ты можешь спасти только себя. Всегда найдутся те, кто будет рядом. И другие, которые не останутся — что бы ты ни сделала. Магия вновь и вновь вынудит тебя обращаться к прошлому, но пока линии разомкнуты — смотри лишь в будущее.

Я смотрю — на изрезанные руки. В первую встречу Кан, сам того не понимая, показал Университет, каким его знают Илай, Наас и Нина. Ранил меня не для самозащиты. Не ради подчинения.

Просто из страха перед тьмой, потревожившей барьер.

Зачем бы еще он доставал удавку, когда всегда сначала тянется к пистолету? Вытираю нос:

— Я не против, если ты сломала ему ногу.

Плутон хохочет, мотает головой, рассыпая осколки смеха. Шипит:

— С ним был второй маг воды. Рыжеволосый мальчишка запер знак в подвале и кричал под воротами тюрьмы. Тот новый, с вами…

— Рики.

— Рики. На нем отпечаток. Очень слабый, но все же, — я, наверное, выгляжу удивленной. Тварь усмехается:

— С такой печатью нельзя покидать защитный контур. Поговори с ним. Он интересный, а может оказаться и полезным.

— Личный секретарь Максимилиана, — и друг Айяки. — Ему опасно доверять.

— Может быть, — соглашается и вроде спорит. — Других троих я отметила. Слышала, ученые нашли способ обнаруживать метки… теперь, когда они вернутся, тоже отправятся в лаборатории. Наасу будет легко договориться, — изгибается для прыжка. — Я должна идти.

Отметила. Троих. Не убила. Отдала части себя. В груди теплеет:

— Спасибо, — Плутон скупо кивает.

— Они согласны? Высшие. Кто-нибудь, — шрам липкий от поцелуя Илая. Если Высшие не поверят в возможность мира, нам конец.

Тварь опускает полные тьмы глаза:

— Они хотят верить.

— Нам нечего предложить взамен, кроме безопасности. Чем будет питаться большинство? Они умрут раньше срока, если перестанут охотиться.

— Высших всего семеро. Средняя ступень, которой также необходимо убивать, малочисленна. В прошлом пакте Серафима был прописан разрешенный лимит. Мы удержимся в рамках. Младшим придется обходиться малой кровью, но это хорошая цена за свободу и безопасность.

— Семь… как мало.

— Маги огня, способные создать нас и вырастить, давно перестали рождаться.

— А что потом? — вопрос ловит ее за секунду до ухода. — Если пакт нарушат.

— В прошлый раз была война, — Плутон облизывается змеиным черным языком. Я шагаю назад. Такой тварь я еще не видела — жадно мурлыкающей, искристой от

вкусных воспоминаний. — Мир нарушили люди, напав на долину фей. Выжгли дотла. Нас это не касалось: в те времена тьмы на земле было много, а магов, желающих сразиться со смертью, — мало. Но мы поучаствовали, — голос падает до вкрадчивого, с присвистом, шепота:

— Убили человека, который начал войну, зачистили его владения. Каждый город, каждую деревеньку. Везде оставили герб хозяина — кровью. Мы бы пошли и дальше, но началась чума. Младшие отхлынули в города. Они падки до мора, да и кто устоит… у эпидемий особый вкус, ни с чем не сравнить, — тварь до мурашек мечтательно улыбается и потягивается. — Жаль, Черная смерть осталась в прошлом. Тем хуже для людей: теперь нас ничто не отвлечет, а поводов для ненависти прибавилось.

— Только Университет, — я говорю твердо и слишком поспешно. Ногти впиваются в ладони. Внутри бьет воробьиными крыльями страх. — Если мир нарушат, не трогайте других, — сколько человек в Университете? Скольких я готова убить, чтобы…

Забирай, что хочешь. Только уходи, — меня знобит. Тогда я подарила тьме одного. Спустя девять лет способна отдать гораздо больше. Прямо сегодня выстрелила в человека, защищая монстра.

Закрываю глаза, считаю выдохи. Смотреть в будущее, не прошлое.

Но смерть повсюду. Даже прямо во мне, в крови грохочет наша клятва.

Плутон прыгает, оставив на асфальте росчерки от когтей. Отскочив на полквартала, скрежещет:

— Совет и люди из лабораторий умрут до единого. И каждый, кто был там и смотрел, пока они… — тварь зло скалится. Роняет слова, будто раскаленные угли: — Каждый, кого я вспомню. Мы убьем их не сразу. Растянем удовольствие… — жмурится, — на годы, возможно. Десятилетия сытости лучше однодневного пира, — встряхнувшись, рычит:

— Рамон Хайме хотел найти наш дом — что ж, я отведу его туда!

— Дом? — но Плутон отворачивается. Отвечает совершенно иначе, дымным шелестом:

— Мне пора. Будь осторожна. Следи за птицами: они собираются там, где разразится буря. Иные Высшие могут появиться раньше меня, поэтому лучше держитесь барьеров.

— Хорошо, — рвано киваю. Проглатываю комок в горле и произношу одними губами:

— Ты тоже… береги себя.

Тварь теряется в гари затухающего ларька. Глажу шрам, пока дыхание не становится ровным.

— Хватит. Не время бояться выдуманного будущего. Настоящее важней, и все может выйти иначе. Сейчас мне тоже пора. Пора, пора идти…

Я не сразу вспоминаю, куда. Тишина поглощает догорающие руины. Меня:

— Наас или Тони? — или отмеченный мраком Рики?

— Куда подевались чертовы птицы, почему так тихо?

Опускаюсь на колени и черчу заклинание поиска огрызком мелка. Ощущение потери — отчетливей, запутанней. Вот так: пустые полки, пустые гудки в телефоне. Папа ушел. Под пальцами сами собой линеятся улицы, здания. Точки. Одна рядом — Илай. Две дома, Рики и Айяка. Три в тюрьме. Последняя точка… — Последняя?! Где еще две?!

***

Вылетаю в нужный переулок. Тесный проход упирается в тупик: побитые окна, изъеденные временем черные камни. Живое пернатое покрывало поглотило крышу. Останавливаюсь, согнувшись пополам: боль в боку пронзает внутренности насквозь. За хриплым дыханием гудит тишина — словно ток в проводах. Птицы расселись на скелетах деревьев, гирляндами повисли между столбами, внимательные и молчаливые. Почти падаю вперед. Мышцы протестующе ноют. Бегу, не поднимая взгляда, ориентируясь по бурым кляксам и удлинившимся теням ветвей с беспокойными плодами.

Здесь. Прохладный сумрак парадного, резкий запах кошек и чего-то стариковского, больного. Пистолет оттягивает ладонь.

Канов след тянется по ступенькам наверх. Распахнутая дверь на втором этаже. Темная квартира. Отклеившиеся ленты обоев шуршат под сквозняком. В заставленной пыльной мебелью гостиной — стол на боку. Вязаная зеленая скатерть бордовая с одного края. Торчат ноги… одна неправильно выгнута.

Заставляю себя подойти ближе. Кан. Раскинулся навзничь, грудная клетка под клетчатой рубашкой с чужого плеча смята вовнутрь. Раздутое, глянцево-красное и заплывшее волдырями лицо — не узнать, ничего общего с прежним капитаном пятого блока. Опухшие веки скрывают черные глаза. Кровь из открытого рта будто отрезает подбородок, кисти тоже черные от… Закусываю кулак, чтобы не закричать.

— Он убил Тони, — вскидываю пистолет на незнакомый голос.

Наас.

— Тони?… — пылинки мерцают и вьются, мешают разглядеть… зажмуриваюсь. Глазам горячо.

— Там, — рыжеволосый маг сгорбился на диване. Руки безвольно лежат на коленях. Обогнуть тело. Опрокинутый стул. Свернувшиеся кольца удавки на полу — перемазаны алым. Рука дергается к шее, где бугрятся рубцы, натыкается на свежий порез. Иди.

Узкая дверь. Крохотная комната, занятая целиком двуспальной кроватью. Тони лежит ничком, наполовину съехал на пол, локти связаны за спиной серыми простынями. У головы еще ширится пятно. Не могу заставить себя перевернуть тело. Ощупываю теплую кожу под челюстью. Пульса нет.

— Я не успел, — шепот сзади. Стены простреливает трещинами. Закрываюсь от острой крошки. Сжимаю кулаки, вспоминаю крышу, но разломы продолжают ползти, смыкаясь трескучим кругом.

Наас трогает за запястье, тянет на себя, когда больно обваливается побелка. Обнимает до хруста в костях. Хрипит, уткнувшись в плечо, и страшно дрожит. Я не разбираю слов за мечущейся в воздухе взвесью.

На лестнице топот, но Наас не размыкает объятий. Обхватываю за талию, прижимаюсь щекой к щеке. Если кто-то решит убить нас сейчас — пусть, пусть.

— Тони! Где он?! — кричит Айяка. Отталкивает с дороги. Звонко вылетают окна — внутрь, впуская ветер и птичий хор. Бледный как мел Рики застывает на пороге гостиной. Его глаза прикованы к телу Нининого брата.

Трое магов останавливаются за ним. Энид зажимает рот, падает на колени у мертвеца. Я прячу лицо на груди у Нааса.

— Что произошло?!

— Байех потух, — отвечает Рики. — Чассь линий. Мы сгазу…

— Тони, — задыхается парень. Хикан? Тот, кто привел Тони в Университет? Невидимый, протискивается мимо и сдавленно всхлипывает.

— Кто…?! — сипит Энид, странным образом тише и громче чертовых воробьев и крошащейся штукатурки. Я вцепляюсь в Нааса. Ему, наверное, больно, но отвечает ровно, будто заучил наизусть:

— Он убил Тони.

Сжимаю пистолет, поднимаю голову и ловлю адресованный рыжеволосому магу яростный взгляд. Наас верно описал Энид: действительно, невероятно красива, лучше, чем на фотографии — кукольно-яркая даже под слоем пыли, с опухшим носом и неровными пятнами румянца на щеках. Пристрелю, если дернется.

— Ты всегда его ненавидел, — шипит девушка, баюкая на коленях голову Кана. — Почему он такой…?! Что вы с ним сделали?!…

— Он напал первым, — оглаживаю спусковой крючок. Волшебница замечает и вздергивает верхнюю губу в оскале, собирается заговорить, но охотник рядом с ней не дает:

— Дом горит, — чт… Он прав. Тонкий запах гари ползет от входной двери.

— Надо уходить, иначе пожар перекроет выход.

Энид взвивается:

— Погасите! Мы не можем…

— Мы оставим их здесь, — Айяка призраком возникает на пороге. — Его кости не должны оказаться в фонтане.

— О чем ты говоришь?! — но охотник… не Хикан, значит — Эйсандей, Эйса — подхватывает Энид и перекидывает через плечо. Девушка колотит по спине, срывает голос, пока маг несет ее прочь от Кана.

Наас ведет меня за ними. Оглядываюсь на изуродованный труп, на взявшихся за руки Айю и Рики. Хикан еще в комнате с Тони.

За приоткрытыми дверями квартир на первом этаже пляшет оранжевое зарево. Дышать жарко и тяжело, я и не дышу, позволяя легким гореть вместе с домом. Снаружи рыжие языки вывалились из окон и тянутся к крыше. Энид рыдает, раскачиваясь взад-вперед. Мне не стереть из памяти мертвое лицо Кана, зря только царапаю шрам и пытаюсь воскресить другое: ямочку на правой щеке, когда он усмехался. Суровые морщинки между черными вразлет бровями — когда хмурился и волновался. У носа — когда злился. Кан часто злился. На секунду я вижу его живым, но стоит моргнуть — и черты рассыпаются.

С Тони проще. Картинка возникает сразу. Наша тесная кухонька, вечерний свет. Загорелый худощавый парень сгорбился на стуле. Перед ним шахматы, недоигранная партия. Поднимает взгляд — рассеянный, нездешний, прозрачные зеленые глаза глядят сквозь меня. Ерошит отросший ежик русых волос. Вздрагивает, замечая. Светло улыбается:

— Привет. Ты сегодня рано.

Тони я запомнила правильно. Пусть так и не узнала, но запомнила. Это тоже важно.

В конце ведь только память и остается.

***

Дом горит много часов. Даже когда гореть уже нечему. Полыхает ровно в границах переулка, не поджигая соседние. Мы стоим на противоположной стороне, прислонившись к стене, за которой ворчит и перекатывается смерть — впервые бессильная кого-либо напугать.

В сумерках зарево заливает половину неба. Рушится, выпуская к бледным звездам столпы искр, кровля. Пепельные хлопья невесомо ложатся на кожу, подергивают воздух рябью помех. Запрокинувший голову к надломленной луне Рики говорит: — У нас мало вгемени.

Да. Айя отталкивает Нааса, когда тот пытается ее увести, и близко-близко подходит к ревущему пламени, под град выпрыгивающих углей. Парень запускает пальцы в волосы, застывает, горестно закусив губу. Тихо говорит:

— Мы должны вернуться домой. Я обещал ему. Пожалуйста. Если мы умрем здесь, никто не узнает. А его семья должна знать.

Эйса помогает подняться Энид. У обоих лица черные от копоти, у нее грязные дорожки расчертили щеки.

— Идем в тюрьму, — говорит охотник. — Там сильный барьер.

— Нет. К нам, — отвечает Наас. — Ближе к знаку. Вы отмечены тварью. Больше не нужно прятаться за барьером.

Он преувеличивает, но я молчу. В висках снова стучит мигрень. Уверена, у Нааса тоже.

Идем домой.

По дороге Айяка начинает рыдать. Они с Наасом останавливаются. Я неловко застываю рядом, пережидая усталость и тошноту.

Друг Айи зовет:

— Пойдем. Мы тут лишние.

Зачем-то говорю ему:

— Всегда хотела спросить у Тони, что значат его татуировки, — давлю в точку над бровью, где ноет боль. Слабость холодит поясницу. — Глупый вопрос, знаю, поэтому откладывала до подходящего момента. Мне казалось, успею еще. Но теперь его нет, а я не только про татуировки не спросила. Я вообще почти ничего не…

— Лед, — отзывается идущий впереди Хикан. — Они значили его стихию. Жесткие грани становятся мягкими по краям рисунка, на спине. Напоминание, что любой лед тает и становится водой, с которой ему под силу справиться.

— Линия на локте перекрывает следы от инъекций, — доносится сзади. Наас. — Черная полоса в его жизни.

Дальше мы идем в тишине.

Замечаю скользнувший между домами светлый силуэт. Вместе с ним движется вязкая тьма. Сердце пропускает удар. Стискиваю ладонь со следом крови в кулак. Затухающее пожарище красит ночь в теплые ржавые цвета. С каждым шагом что- то стирается, меняется или придумывается. Правда — хрупкая штука. Голоса Тони и Кана прямо сейчас теряются в трепете крыльев, а мы расскажем о них совсем не так, как они сами могли бы сказать:

— Жаль, что я не спросила.

Каким запомнит брата Нина? Тем, кто заботился о ней, или тем, кто ненавидел? Господи, они с Тони ведь ежедневно склонялись над черно-белой доской, часами переставляли фигуры! Оба маги воды, стихии грусти, у обоих есть семьи, которые ждут по ту сторону колдовства! Кан выбрал жизнь в границах Университета.

Тони хотел их сломать. Кан не подумал, что печать твари отправит его в лаборатории вместе с нами. Или подумал, но отказался поверить. Злился, боялся, сомневался, но ведь… неужели сражаться, убивать — единственный выход?

— Я проверю заклинание, — говорю у дома.

— Они уже должны быть там, — заторможено оборачивается Наас. — Мы отправили послание. Чтобы прислали не охотников, а исследователей.

В коридоре позади него включают свет. Огонек режет глаза и бордовый сумрак разоренной улицы. Охотники толпятся в проходе, осматриваясь. Эйса подталкивает безучастную Энид к ванной.

— Как? Как послали сообщение? — тру шею, разгоняя спазм. Боль стекает по позвоночнику.

— Сообщающиеся сосуды, — морщится парень. — Меняют цвета. Вроде азбуки Морзе. Неважно. Я запер знак. Они не выйдут за его границу. Мы идиоты, что сразу так не сделали. Не надо было всю чертову ночь следить за Каном, тогда Тони был бы…

Наас запинается. Касаюсь его щеки:

— Жив. Да, — а теперь нам придется жить с этим. — Мы ошиблись. Я… я не поняла, что мигрень связана с открытием портала. У тебя тоже сейчас болела голова? Наас до желваков стискивает зубы: да.

— Проверю подвал и быстро вернусь. Побудь с Айей, — и с ними.

Кивает, просит:

— Не задерживайся.

— Будь осторожен.

Наас невесело улыбается:

— Все нормально. Мы договорились. После печати Плутона и спорить-то не о чем было. Тем более, Хикан… неважно. Потом. Главное, мы теперь связаны.

— Вы и были связаны, — друзья, возлюбленные. — Зря Совет их выбрал.

— Надеюсь, — встрепанные прядки нимбом горят вокруг его запачканного лица. Я на мгновение замираю, позволяя картинке отпечататься в памяти.

На всякий случай.

— Ты в порядке? — обычно яркий голос сейчас совершенно бесцветен.

— Это я должна спрашивать.

— Нет. Я не в порядке, — он на секунду оборачивается к тусклой Айяке. — Но сейчас не время. Иди. Убедись, что барьеры работают. Мы не имеем права ошибиться еще раз.

Иду. По обломкам, перешагиваю через раму входной двери. Кубики стекла хрупают под ботинками. Обрывки плаката с обещанием скидки хлопают от сквозняка. Холодно, дыхание клубится. Ажурные фермы пусты: птицы греются у огня. Очертания предметов проступают и тают, стоит пройти мимо.

Я не слышу ни звука, и лестница по-прежнему оканчивается ватным мраком, но эхо чужой жизни заставляет волоски на затылке подняться дыбом. Постояв на первой ступеньке, спускаюсь.

Заклинание прозрения щекочет в висках. Теперь можно разглядеть подвал четко, даже свои покрытые мурашками ноги. Крадучись, обхожу ящики и тюки. Под подошвами тихонько шоркает бетон. Старший из охотников медленно поднимает оружие.

Целится точно в меня, хоть карие глаза лишены золотистого кольца заклинания. Лет тридцать пять, сутулый и загорелый. Лохматые темно-русые пряди,

недельная щетина. Безразмерная куртка с подкатанными рукавами топорщится карманами, на поясе джинсов — кобура со вторым пистолетом. Пинаю камешек через весь зал. Он даже не вздрагивает.

Чуть позади у груды сумок зябко кутается в ярко-фиолетовое пальто молодая женщина. Переступает на месте, едва слышно — вооруженный охотник свирепо щурится. Короткий малиновый ежик на голове волшебницы стоит дыбом: в воздухе потрескивает электричество. Сано Тхеви. Как сказал о ней Тони? Свидетель? А мужчина, наверное, телохранитель. Сойт Роэн.

Еще двое парней сидят спиной. У одного синяя куртка и огромный армейский рюкзак, а другой замер на карачках у парящей лужи. Янни, должен быть он. Словно в ответ на мои мысли, маг оборачивается. Бледный до синевы, светлые прядки облепили покрытое испариной лицо. Ребенок — говорила Плутон. Почти: не старше пятнадцати. Скребет по знаку пятерней, открывает рот. По подбородку сбегает струйка слюны. Я останавливаюсь.

— Теплая, — говорит Янни. Запахивает красный пуховик. Облизывается. — И холодная. Не понимаю.

Сойт Роэн выдыхает сквозь зубы.

— Тсс, — шипит парень в синей куртке. Брат Янни, Мария Хектор. Отчего-то кажется измученней мага огня, и без боевой формы охотников все они выглядят уязвимыми. Шагнув за колонну, спрашиваю:

— А ты какой?

Сано качается ближе к телохранителю. Янни солнечно улыбается:

— Мне жарко.

— Я была бы не против жары, — женщина говорит неожиданно низким, глубоким голосом.

— Это из-за ритуала, — Мария прикладывает руку ко лбу мальчишки. Хмурится. — Вряд ли ты этого хочешь.

Волшебница бормочет:

— Нытик.

— Может, заткнетесь? — осведомляется мужчина.

— Слушаюсь, папочка, — фыркает Сано. Я прислоняюсь щекой к шершавому камню. Пропустит ли барьер пули? Или стоит сбежать, пока они не рискнули зажечь заклинания или фонари?

Почему они не зажгли фонари?

— Так и будешь прятаться? — насмешливо спрашивает женщина.

Сойт Роэн морщится:

— Что с первой группой? — его тон… ежусь. Будто на допросе. Когда погиб… когда я убила сторожа, со мной трижды беседовали, и сейчас в памяти воскресают старые вопросы:

— Во сколько ты ушла?

— Как вышла?

— Через главный вход? Но тебя не было на записях с камер на крыльце.

— Дверь под лестницей? Минуту назад ты сказала другое. Ты врешь сейчас или соврала раньше? Почему?

— Ты чего-то боишься?

— Как добралась домой, если автобус заканчивает ходить в девять?

— Зачем шла пешком через весь город? Ты могла остаться. Ты и осталась. Мы проверили звонки с твоего телефона и знаем, что минимум до пяти восемнадцати

утра ты не покидала территории школы. К этому моменту сторож уже был мертв. Его тело нашли перед единственным освещенным классом. Сто двенадцатый кабинет. Именно там проходит продленка у твоей группы.

— Зачем он приходил к тебе? Во сколько?

— О чем вы говорили? — Как долго?

— Что ты видела?

— Что ты слышала?

— Тебя что-то напугало?

— Почему…

Зажмуриваюсь. Тогда я запуталась и сказала слишком много. Но я была ребенком, а в обычном мире дети не убивают взрослых — сплюснув голову, вспоров живот, плеснув алым в потолок. Мне не поверили, но отпустили к заплаканной, снова и снова набирающей папин номер маме.

Сейчас я — маг огня. Почти чудовище. Враг, а должна стать союзником. Говорю:

— Четверо охотников погибли. Я не знаю, кто. Мы хотели поговорить, но они сразу напали.

— У них был иной приказ, — возражает Сойт Роэн.

Пожимаю плечами — плевать, что им не видно:

— Мы разделились. Айяка осталась дома. Наверное, они не ожидали, что кто-то появится сбоку, — девушка выстрелила первой, но могло быть и иначе. — Открыли огонь. Мы вмешались. Ситуация вышла из-под контроля. Тони и Кан тоже мертвы.

Я позволяю решить, что битва оборвала шесть жизней. Пока опасно усложнять историю. Делаю глубокий вдох и — выпускаю страх. Вспарываю штукатурку, отступаю за шумом трескающихся стеллажей и ящиков. Кричу из коридора у лестницы:

— Зажгите костер! Знак выдержит.

Выстрел гремит раскатом грома, осколки камня обжигают щеку. Ну и дерьмовый же барьер поставил Наас.

Мужчина опускает пистолет:

— Где выжившие?

— С нами. Они не пленники, — голос бьется о стены. Эхо затухает в углах. Янни раскачивается из стороны в сторону, закрыв уши и не обращая внимания на сбивчивые уговоры брата:

— Не надо, Ал, пожалуйста! Ты же знаешь, что будет, если ты не успокоишься.

— Чего вы хотите? — игнорирует их мужчина.

— Пакт Серафима.

Фыркает:

— Мир с тварями? Невозможно.

— Необходимо.

— Совет не согласится.

— А другие маги?

Он не отвечает. Но поднимает голову Мария Хектор:

— Создавать тварей специально станет незаконным. Значит, пакт положит конец исследованиям Хайме, — словно пробует слова на вкус. Янни макает палец в лужу рвоты и пытается что-то нарисовать поверх черных линий знака.

— Да.

— Там есть пункт, прямо запрещающий физическое изучение темных созданий. Живых или мертвых… — парень вскидывается, — но сама магия огня и тьмы останется доступна. Пакт полностью защитит волшебников, только если…

— Мы поставим себя на одну ступень с тварями, — Наас понял это первым, в ночь у поискового заклинания, пока Кан залечивал ожоги в тюрьме. Мы застыли в коридоре и сонном оцепенении, лишь кот с громким урчанием терся о ноги. Неподвижный свет лампы крал время: вроде недавно отгорел закат, а Айины часы вдруг показали три ночи.

Я тронула соседний узор. Скоро он потонул в точках:

— Мы давно стоим бок о бок. Мир сделает убийство твари страшнее убийства человека. Будучи людьми, мы не имеем такой защиты.

— Вас официально перестанут считать… — покачал головой Тони.

— Подопытными крысами, — сжал кулаки Наас.

— Если мир нарушат, ваше положение станет хуже, чем есть, — сказала Айяка тогда, и Сойт Роэн сейчас.

— Или наоборот, — скрипит Янни. Маги вздрагивают, разворачиваются к нему. Но мальчишка замолкает. Продолжает чертить закорючки.

Или волшебство?

— Верно, — кто-то спускается. Достаю пистолет. — Начнется война, и люди проиграют.

— Это не значит, что вы выживете. В Университете хранится ваша кровь. Мы знаем, где найти ваши семьи и даже друзей. Вы не твари, вам есть, что терять.

— Мы готовы рискнуть. А вот Совет — вряд ли. Им терять побольше нашего. Ты прав, маги огня всегда отделяли себя от тварей. Пытались быть людьми. И вот, куда нас это завело. Если мы сумеем объединиться, Совет утратит власть над нами из страха перед тьмой.

— Кто же подчинит младших тварей? Кто удержит чертову армию тьмы от господства? — с интересом спрашивает женщина.

— Г'авное догвоиться с Выссыми, — отвечает вместо меня Рики. Спрятал руки в карманы не по размеру большой формы — ткань выглядит натянутой, как кожа барабана. Сбивчивый ритм его речи режет слух. — Те упгавятся со ст'ашими. Младшие же боясся магов. Они по сути безвъедны, только пугают.

— Высшим и старшим нужно питаться.

— И они будут. В заданных пгеделах. Маги огня помогут. А чагы Шейдона Бози позво…

— Я знаю все о чарах Шейдона Бози, парень, — отмахивается мужчина, — что помешает им собраться и напасть на Университет? Почему еще не напали? Беглая тварь знала его расположение. Все блоки в боевой готовности с момента ее исчезновения.

— Тварям не преодолеть барьер, они даже не могут помешать магам с оберегами покинуть периметр или вернуться в Университет, — я повторяю далекие слова Тони — еще из нашего мира, когда он стоял рядом с Айякой под волнующимися кронами дубов, живой и невредимый.

— Это только теория. Барьер не ис… пыты-ва… — Сойт Роэн заходится надсадным кашлем.

— Вот именно. Почему бы им не проверить теорию на практике: вдруг чары сломаются, когда на них навалятся все твари мира? — говорит Сано. — Если Высшие способны подчинить прочих…

— Им нужна не месть, а свобода, — Рики улыбается уголками губ, невидяще уставившись прямо в дуло.

— А тебе? Зачем ты здесь?

— Я пгосто хочу помочь.

— Дай мне причину поверить, — обойдя его, превращаю в живой щит. Упираю ствол в затылок. Рики шумно сглатывает.

— Поверить? Ха! Мы поверили, и он втянул нас в это дерьмо! Больше никто не знал цветовой код, — подвал озаряется неровным светом: волшебница держит белесый пламенный сгусток. От колонн тянутся дрожащие тени, Янни отползает прочь, к границе искрящего контура. — Зачем сдавать своих? Обиделся, что Максимилиан отправил на растерзание страшным тварям? — прячет свет на груди, греясь.

— Тваги не т'огают меня, сама знаешь, — Рики поджимает тонкие губы. — У менья сансов вызыть больше, чем у всех вас. И пгиказ дугой: изучить не Отгъезок, а твагей в естественной сгеде обитания. Понять. Только я давно их понял.

— На тебе отпечаток твари, — говорю я, — расскажи об этом. И подними руки, чтобы я видела. Медленно.

Подчинившись, он показывает пустые ладони. В зале наверху что-то глухо стучит, Рики оглядывается, цепляя оттопыренным ухом ствол.

— Стой смирно.

Шаги на лестнице. Двое? Трое?

Нет. Все.

— Зарин, отпусти его. Он же подал правильный сигнал, — надтреснуто просит Айяка. Они с Наасом спускаются последними. Эйса и Хикан держатся рядом, за ними Энид — блестящие щеки, штормовой взгляд.

— Нет. Пусть ответит.

— Что за вопрос? — Хикан, друг Тони. По-звериному желтоглазый — радужка кольцами сияет в темноте. Хрупкий, настороженный, младше меня. Короткие вьющиеся и совершенно седые волосы. Ему тоже явно велика форма охотника, значит — из другого блока. Эйса выше парня на голову и чем-то ужасно похож на…

— Да, Рамон Хайме — мой отец, — вздергивает изящно очерченную бровь. — Что? У тебя все на лице написано. И ты далеко не первая, кто заметил.

Говорит и держится свободней, но идеальная осанка, чеканная линия скул и тяжелый подборок, гладко зачесанная назад прическа просто повторяют профессорские. Даже с пластырем на переносице, чернильными синяками и оцарапанной щекой Эйса аристократически красив.

— А с твоим лицом что?

— Это я. Когда разговаривали у тюрьмы, — поясняет Наас. Странно. Я не обратила внимания раньше.

— Под моим окном ргосло дегево, — внезапно и почти без дефектов говорит Рики. — Стагый дуб с газвилкой прьямо напготив, можно было по ветке дойти. Я там читал летом. Удобно, как… как в крьесле сидишь. А выше было дупло, и из него всегда стгранно пахло чем-то едким. Я чихал постоянно, когда заглядывал…

— Так какой вопрос-то? — перебивает Хикан.

— … а он прьятался. Боялся, — Рики игнорирует его. — Я оставлял у дупла тъяпки для гнезда, еду, а он забиал. Не ел, пгосто утаскивал к себе, и потом пах еще хуже. Но я не понимал и пгодолжал подкамливать. Никогда не видел его толком, только

лапки: сегые, вгоде беличьих. На пгавой не хватало двух пальцев. Он не пугал меня, как и все тваи, хотя должен был. Я ведь почему-то совегшенно точно знал, что это не белка и не любое дугое животное. Он был моим чудовищем из шкафа, я так его и звал, хоть он зыл не в шкафу. И навгедить не пытался.

— Конечно, ты ведь пустой, — долетает с другого конца подвала. Сано. Знакомое слово. Тони сказал, Мария и Сойт Роэн тоже пусты. Мне не нужно спрашивать, что это означает. — Ты не чувствуешь тварей, а они не замечают тебя.

— Эта замечала, — кажется, Рики улыбается. Успокоился: речь потекла гладко. — Он цокал, когда я приходил. Перебирал мои волосы, хоть и прятался, стоило поднять голову. Иногда касался пальца, если сунуть в дупло и подождать… как руку пожимал… Я лазал к нему ежедневно перед сном в течение двух лет. Но однажды меня опередили. Я заснул днем, прямо на учебниках. Мне снилось, что кто-то в черном ходил по веткам за окном, а потом дерево вздрогнуло и посыпались листья. Проснувшись, я сразу полез проверить. Чудовища не было.

— Насланный сон, — тихо сказала Айяка.

— Да. Я попал в Университет спустя несколько лет. Было трудно, но я знал, что искать. То дерево люди обходили по дуге, а когда твари не стало — дети повесили на него качели. И до дупла добрались…

Вздрагиваю. Я ведь видела похожий дуб здесь, в Отрезке. С испещренной именами и ругательствами корой. Дыра над развилкой забита мусором. Тихонько покачивались на ветру две обрезанные веревки.

— Я находил аналогичные места и тварей. Следил за ними. Вышел на охотников. Дальше как у всех. Я почти забыл про Чудовище, пока не увидел его в лабораториях. Впервые целиком, — друг Айяки поворачивается, опуская руки. — Он узнал меня. Успел отдать свой след. Попрощаться… а потом Рамон начал эксперимент. Его убили, а я ничего не смог сделать.

— Я не знал, что у низших есть память, — хмурится Хикан.

— Бывает, — говорит Эйса. — Выборочная.

— Ты был там, когда он отметил меня. — Рики смотрит на него. — Но ничего не сказал отцу.

Парень прислоняется к стене, прячет ладони в карманы и скрещивает длинные ноги:

— Я не обязан ему докладываться.

— Мы с ним неплохо поладили, — усмехается Рики. — Я постарался. Теперь знаю, над чем он работает.

Маленький Янни за его спиной ложится на пол и тянет:

— Застаааавь ееейооо прыыыгнууть! Пуусть прыыыгнеет… — натягивает красную лыжную куртку на голову, поджимает колени к груди, чтобы скрыться от жаркого света. Мария беспомощно топчется рядом.

— Подчинение тварей. Не одной. Способ влиять на всех.

— И что плохого? — Хикан прищуривает невозможные глаза. — Не придется сражаться. Меньше смертей. Понимаю, пока до этого далеко, исследования могут продлиться неизвестно сколько, и до получения результатов охотникам не раз придется возвращаться сюда. Но большой отряд, вооруженный до зубов, имеет все шансы обернуться с хорошим уловом и малочисленными потерями. Тоже лучше, чем выслеживать каждую тварь чертову прорву времени, а потом упустить и остаться без зарплаты. Ну или сдохнуть в процессе поимки из-за дебильных

правил конспирации в жилых районах. Ограничение числа людей в группе до трех — против тварей просто смешно. Совету давно пора пересмотреть устав.

— Да им насссрать, если… все охот… ники пере. дохнут, — давясь кашлем, говорит Сойт Роэн. — Завербуют новых. Они хотят создать оружие и продать его подороже.

Рики кивает. Я опускаю пистолет. Парень трет переносицу, где остался красный полумесяц:

— Мы все в курсе о лекарствах и наркотиках, но оружие… мне кажется, это слишком.

— Вообще-то скорее дальновидно, — почти воркуя, возражает волшебница с малиновыми волосами. — Что? Не смотрите так на меня! Сами подумайте: существа исчезают из-за перенаселения планеты. Сущности навострились прятаться, хрен найдешь. Да и толку от них. Только твари и остаются. Через пару десятилетий существа кончатся, и наркоту не из чего будет делать. На что тогда содержать Университет? Колдовать за деньги? Открыть кунсткамеру? Я никого не оправдываю, но, серьезно, — какой выход?

— Хоть бы и никакого, — отвечает Эйса. — Сейчас это неважно. Мы отмечены Высшей тварью. И вы тоже будете. Печать может снять только она сама. Если думаете, что сможете сторговаться и избежать общения с учеными, или что они в своих исследованиях не выйдут за приемлемые рамки — рискуете фатально ошибиться. Пакт — лучший выход. Твари уже признали нас равными себе. Осталось закрепить это юридически.

— … т-тварью? Ты хочешь стать… — женщина шагает назад.

— Только на бумаге. Почему бы и нет?

— Тварям не место в Университете, вот почему! — рявкает она. — Нас выпрут в тот же день!

— Или нет. Врагов нужно держать близко, Совет хорошо это понимает. Тем более, с заключением мира они потеряют право стереть нам память, а мы знаем слишком много о внутреннем устройстве. Да и пусть выпрут! Магия… — Эйса фыркает, — магия повсюду! Хватит цепляться за Университет. У нас есть все, чтобы не зависеть от него.

— Да ну? У тебя где-то припрятана личная цепь порталов?

— Знак Университета позволит пользоваться текущей. Они легко перенастроят защитный контур, но порталы изменить нельзя. Проходы открыты для любого мага. Чтобы это исправить, придется переделать саму структуру чар, выкопать все мертвые полюса, а то и живые.

— Кстати, верно, — кивает Хикан. — Уйма возни, плюс даже Байра боится трогать саркофаги: заклятия на них слишком древние и плохо изучены. Если что-то сломаем, есть риск не починить. Да и зачем париться? Через метки можно следить за любыми перемещениями. Статус твари этого не изменит. Совет будет с абсолютной точностью знать, где находится каждый, — маг касается места за ухом, где прячется щит из алых линий. — Ну, не считая белых пятен.

— Пусть знают. Плевать! — восклицает Эйса. — Помешать ведь не смогут!

— Отчего ты так воодушевлен? — Сойт Роэн вскидывает брови. — Столько энтузиазма… рад, что… — Эйса меняется в лице, — …сломаешь отцу карьеру? Он всю жизнь отдал исследованиям. В этом дело, да? Папочка больше любил работу, а не тебя?

Сын Хайме до странности облегченно смеется:

— Пятнадцать лет в полиции — и вот, на что ты способен?

— Скажи, что я не прав.

— Прав, — парень спокойно встречает его взгляд. — Если хочешь все упростить.

— Все всегда просто, — мягко говорит мужчина. — Вон, паренек знает, — кивает на Рики. — Маленькие простые вещи вроде страха определяют целую жизнь. Дело-то было не в твари, верно, малыш? Ты слишком отличался от остальных. Тех, кто обходил дерево десятой дорогой. Ты искал не чудовище, ты искал, чем заполнить пустоту внутри себя. И тебе не очень понравилось то, что ты нашел.

Повисает пауза. Ссутулившийся и покрасневший Рики рассматривает дыру от пули в стене.

— Вы все здесь такие же. Изгои. Обрадовались встрече, заговорили, что мы в одной лодке. Что вместе сломаем текущий порядок. Но у каждого свои причины и скелеты в шкафу… прости: чудовища на деревьях. Вы не знаете друг друга. Так умирают, а не побеждают.

Вздохнув, Рики бормочет:

— Мы были изгоями, — встряхивает челкой, будто сгоняя наваждение. — Никого не тгогали. Пгъятались поодиночке. Боялись. Ты говоишь о ст'ахе. И он пгавда опъеделяет все. Пъичины неважны. Важно, что цель у всех здесь одна: вызыть, освободиться от уг'озы. Победить.

— Отомстить, — трет губы рыжеволосый маг.

— За что ты мстил ему? — Энид сипит на грани слышимости. По бледным щекам катятся слезы.

— Я… — Наас морщится, когда девушка цепляет его плечом, пробиваясь к выходу. В наступившей тишине шаги звучат барабанным боем.

— Куда она? Что такое? — кричит Сано Тхеви. Не услышала со знака.

Хорошо.

— Короче, вы либо присоединяетесь к нам, получаете печать тьмы, либо остаетесь пленниками, — громко отвечает ей Эйса. — Свяжем, запрем барьером в тюрьме, чтобы не мешали. Если все пройдет удачно, вернемся и переправим домой. Последствий не будет. Ну или нас прикончат, защитный контур падет, и останетесь один на один с тварями в их логове… как знать. Подумайте, что выбрать, пока Высшая не вернулась. Рекомендую вспомнить, в руках администрации ваша… наша кровь и черт знает какие чары — старинные и выдуманные техниками, особенно Байрой. Попытайтесь вообразить возможности Совета.

— Останься с ними, — говорю Рики. — Пока на них нет отпечатка Плутона.

— А птом? — не глядя и скомкав слова, спрашивает он. — Я уже отмечен. Одинакво загъяженные следы не могут сосуществовать вместе.

— Потом и решим, — ужасно болит шея, а холод словно въелся в кости. Пистолет оттягивает ладонь. Мышцы давно горят, и дуло начинает заметно подрагивать. Я киваю: иди.

— Пожалуйста, — просит Айяка. — Это ненадолго.

— У них тоже может быть сосуд, — говорит Эйса. — Стоит обыскать.

— Он не сработает в пределах заклинания, — следит за уходящим парнем Хикан. — Порталы всегда частично активны, даже без замыкания. Помехи не пропустят сигнал.

— Не бросайте нас здесь! — возмущается женщина. — Мы схватим воспаление легких к утру.

— Сано, бога ради, ты же волшебница, — Наас ждет, пока Рики ступит на знак, и закрывает глаза. Лицо искажает гримаса, следом вокруг барьера вспыхивает огонь.

— Ничего себе, — выдыхает Хикан. Янни вскакивает, вертится на месте, растопырив пальцы и тонко вскрикивая:

— Нет-нет-нет-нет-нет!

Мария подлетает к границе чар:

— Уберите! Ему нельзя быть рядом с огнем!

— Так успокой его! Тебя за этим и взяли, — отмахивается Сано. Женщина с видимым облегчением загасила собственное волшебство и теперь растирает ладони у самого пламени. В ярком сиянии видны ее напряжение и усталость. И возраст — лет тридцать.

— Я не могу! — огрызается Мария.

— Кто б сомневался. А я предлагала взять Риддла вместо…

— Прикрой меня, если что, — я оборачиваюсь к Наасу. — Твой барьер пропускает выстрелы.

Направляюсь между танцующими тенями к свету. Охотники замолкают и настороженно замирают, только мальчишка продолжал стонать:

— Жарко, жарко, убери…!

Прячу пистолет за пояс. Сойт Роэн показал себя отличным стрелком, мне не выстрелить раньше. Останавливаюсь у солнечной завесы и погружаю руку:

— Смотри.

Янни закусывает губу и мычит. На слипшихся стрелками светлых ресницах блестят слезинки.

— Ты тоже можешь. Я покажу тебе.

— Нет-нет. Ты другая. Ты сильная. Вся в холоде, — теребит подвернутые рукава огромной замызганной куртки. Старший брат — вблизи невзрачный и блеклый — обнимает мальчишку за плечи.

— На ней метка твари, — говорит устало. — Не бойся. Тебе же нравятся твари?

— Да… да, — Янни кривит губы в улыбке, всхлипывает и пытается отвернуться, но ему не дают.

— Это значит, что он хочет умереть. А ты слишком глуп или упрям, чтобы принять его желание, — цедит Сано Тхеви. Смотрит на Янни со смесью жалости и страха.

Я хорошо знаю этот взгляд.

— Замолчи, — заставляю языки расступиться. — Янни. Иди ко мне.

Мария открывает рот, но ничего не говорит.

— Он будет в порядке, обещаю, — Мария Хектор едва ли старше меня, но у крыльев носа и под светлыми глазами уже обозначились морщинки. Выдыхает:

— Позаботься о нем…

— Зарин.

— Зарин. Я… Мария.

— Вы скоро увидитесь, Мария, — поворачиваю кисть ладонью кверху. Парень чуть подталкивает Янни.

— Иди.

Тонкие обжигающие пальцы касаются моих.

— Пойдем, — соглашается маг огня. Его брат отчего-то вздрагивает.

— Идите! Конечно! Вам еще созывать армию тьмы! Илая Мназона где потеряли? Еще б Мантикору сюда, и можно просто завтра завоевывать Университет, — едко

комментирует женщина. — Униженные и притесненные восстали! Как же нам, самым обычным людишкам, повезло стать участниками столь великого момента! Еще и выбор предлагают, с ума сойти!