Киш небрежно надавил коленом на наклонный рычаг - заурядный специалист зажал бы его под мышкой, и "октопод", напевая, как шестидюймовая раковина, четыре мили несся вниз по желтой дороге, прорезавшей голую пустошь.
- Ну-ну, специалист вы отменный, - сказал Пайкрофт. - Зря пропадаете здесь. У себя в машинном отделении я бы вам подыскал работенку. Роберт, встань и погляди, - умилился Пайкрофт. - Он правит ногами. Ты такого в жизни не увидишь.
- И видеть не хочу, - последовал ответ. - За все эти его штуки пятьсот фунтов - это все едино, что без штрафа отпустить.
Парковая Полоса начинается у подножия горы, высота которой три сотни футов, а протяженность склона - полмили. Киш намеревался переправить нас через эту пропасть, держа руль одной рукой и свесив за борт другую, и так лихо проскочил кривой мостик на дне ущелья, что навел меня на мысли о быстротечности нашей жизни.
- Берегись! Мы уже в Саррее, - сказал я.
- Наплевать. Мы и в Кент завернем. Еще только три часа, у нас уйма времени,
- А вам не надо заполнить бункера, запастись водой, что-нибудь смазать? - спросил Хинчклифф.
- Вода мне вообще не нужна, а газолина в одном баке, если не случится аварии, хватит на две сотни миль.
- К вечеру ты будешь за две сотни миль от родного дома, маменьки и верного Фиделя, - сказал Пайкрофт, хлопая нашего гостя по колену. - Не унывай. Такой автомобиль - это почище, чем иной эсминец.
Мы не без достоинства миновали несколько городков, пока на Гастингской дороге не плюхнулись в Камберхерст, представлявший собой глубокую яму.
- Ну началось, - сказал Киш.
- Предшествующая служба при начислении пенсии не учитывается, - сказал Пайкрофт. - Как мы балуем тебя, Роберт.
- Когда вам надоест наконец дурью мучиться? - проворчал наш пленник.
- Когда - это неважно, Роберт. Где - вот чем бы тебе следовало поинтересоваться.
Я и раньше видел Киша за рулем и полагал, что знаю "октопод", но я не ждал от них такого вдохновения. Импровизируя, Киш ударял по клавишам лязгающим рычагам и трепетным педалям, создавая волшебные вариации и превращая наше путешествие то в фугу, то в сельский танец, а потом вдруг на каком-нибудь зеленом выгоне украшал их затейливыми колечкам,и трели. Когда я пытался его урезонить, он говорил лишь: "Хочу загипнотизировать эту курицу! Хочу ошарашить того петуха!", или еще что-нибудь, столь же легковесное. А "октопод" был выше всяческих похвал. Задрав широкий черный нос навстречу уже закатному солнцу, он возносил нас на вершины холмов, чтобы порадовать красотою ландшафта. Нырял, ухая, в сумрачные ложбины, поросшие вязом и сассекским дубом; поглощал бесконечные просторы рощ; пронизывал заброшенные деревушки, пустынные улицы которых отзывались удвоенным эхом на треск выхлопов, и, не ведая усталости, повторял все сызнова. Жужжал, как летящая в улей пчела, прочеркивая голые нагорья длинной тенью, а та становилась все длинней по мере того, как солнце удирало от нас в свою нору.
Мы все молчали: Хинчклифф и Пайкрофт, любуясь искусством коллеги, я с восторгом дилетанта перед мастером; наш пленник - от страха.
К вечеру, учуяв с юга запах моря, "октопод" взял курс в ту сторону и, как могучий альбатрос, стал описывать огромные круги среди зеленых равнин, окаймленных башнями фортов береговой охраны.
- Что это, не Итсбурн ли? - оживился наш пленник. - У меня там тетя... служит у мирового судьи в кухарках... она могла бы установить мою личность.
- Не стоит беспокоить ее из-за таких пустяков, - сказал Пайкрофт; и, прежде чем он кончил панегирик в честь родственных чувств, наших нелицеприятных судилищ и деятельности домашней прислуги, между нами и морем выросли меловые скалы.
- Вон та деревушка расположена, пожалуй, на отшибе, - сказал я, начиная чувствовать голод.
- Нет, - ответил Киш, - оттуда его вмиг довезут до станции... и вообще, не отравляйте мне удовольствие... Три фунта, восемнадцать! Да еще шестипенсовик! Возмутительнейшие придирки!
Я понял, что его терзают воспоминания о каком-то из уплаченных прежде штрафов.
Примерно на долготе Кэссокса Хинчклифф зевнул.
- Высадим мы наконец на какой-нибудь необитаемый остров нашего Роберта? Я тоже хочу есть.
- Капитан желает откатать всю выплаченную им на штрафы сумму, пояснил я.
- Если он ездит так всегда, Роберту причитается немалый куш, - сказал Пайкрофт. - У меня нет возражений.
- Я и не слыхивал о таких вещах. Господи, помоги мне. Слыхом не слыхивал, - бормотал наш гость.
- Так услышишь, - сказал Киш.
Это была первая и последняя реплика, с которой он обратился к констеблю.
Мы проехали через Пенфилд Грин, одурманенные свежим воздухом, ошалевшие от неумолчного гула автомобиля и умирающие от голода.
- Когда-то я здесь охотился, - сказал Киш, проехав еще несколько миль.
Он притормозил в тот самый миг, когда солнце коснулось горизонта. Мы свернули с шоссе и минут двадцать резво прыгали среди деревьев по канавам.
- Покупайте только "вездеходы", - сказал он, въезжая на скотный двор, где одинокий бык грозным ревом откликнулся на наше шумное вторжение. Откройте, пожалуйста, эти ворота. Надеюсь, мостки выдержат.
Доски затрещали под колесами, и мы врезались в густой кустарник.
- Мне, бывало, тоже приходилось рисковать, - сказал Пайкрофт, - но по сравнению с этим человеком я грудной младенец, Хинч.
- Не отвлекай меня, а наблюдай за ним. Вот оно, как говорит Шекспир, широкое образование! Слева по борту упавшее дерево, сэр.
- Отлично. Это моя веха. Держись крепче!
Задрав хвост, как ныряющий кит, автомобиль увлек нас на пятнадцать футов вниз по вьючной тропе, на которой густо переплетались голые корни огромных буков. Колеса перескакивали с корня на корень в полной тьме, которая царила здесь, в тени.
- Где-то тут неподалеку выкопан пруд, - сказал Киш. Он так усердно жал на тормоза, что автомобиль катился вниз, трясясь, как паралитик.
- Прямо по курсу - вода, сэр. Справа по борту груда хвороста и... нет дороги! - выкрикнул Пайкрофт.
- Вот это да! - воскликнул Хинчклифф, когда автомобиль, отчаянно накренившись влево, рванул назад и каким-то чудом ухитрился обогнуть угол нависшей над прудом тропы. - Ему бы еще два винта, и он, наверное, сумел бы сочинять стихи. Все остальное он уже умеет.
- Нас порядком кренит влево, - сказал Киш, - но, думаю, мы все-таки удержимся. По этой дороге редко ездят на автомобилях.
- Да что вы? - сказал Пайкрофт. - Вот жалость-то!
С треском пробившись сквозь чащу густого кустарника, мы вдруг вынырнули на полого поднимающуюся в гору, поросшую папоротником поляну, окруженную девственным, первозданным лесом. Мы выбрались из фиолетово-багровой тени и двинулись вверх, туда, где еще брезжил день. Здесь все вокруг будило ассоциации и чувства такой благоговейной красоты, что у меня повлажнели глаза.
- Бывают галлюцинации от голода? - шепотом спросил Пайкрофт. - Я только что видел, как священный ибис прошелся под ручку с нашим британским фазаном.
- Ну и чего ты всполошился? - сказал Хинчклифф. - Я уже две минуты вижу зебру и не жалуюсь.
Он указал рукой назад, и я увидел изумительно расписанную зебру, которая, раздувая ноздри, шла за нами следом. Автомобиль остановился, и зебра убежала.
Прямо перед нами был маленький пруд, над водой виднелся сложенный из палочек и веток купол, на верхушке которого сидел какой-то тупомордый зверь.
- Это заразительно? - спросил Пайкрофт.