Водка обожгла ему горло, и он несколько мгновений стоял, будучи не в силах произнести что-нибудь.
- Скажи: мама! - посоветовал ему Ларио, вызвав общий хохот.
Карташев в ответ хлопнул его по спине и проговорил наконец:
- Черт меня побери - я передумал поступать на математический, потому что все равно срежусь.
- Инженер путей сообщения, значит, тю-тю?! Куда ж? Неужели на юридический? - весело поразился Корнев.
- Угадал!
- О-о! Легкомыслие!
- Водки! - решил по этому поводу Ларио.
- В таком случае, - вмешался вдруг Шацкий, - я тоже на юридический поступаю, а не в институт путей сообщения.
- Вот это хорошо, - быстро ответил Корнев, - вас там только недоставало! Первая умная вещь, которую от вас слышу. Согласен даже еще выпить по поводу такого счастливого случая.
После четвертой рюмки Корнев, порядочно охмелевший, сказал:
- Ну, пьяницы, довольно, пошли все вон назад.
Когда они вернулись на платформу, Корнева встретилась глазами с Карташевым... Он, под влиянием выпитой водки, особенно нежно взглянул на нее.
- Карташев, подите сюда, - подозвала его Корнева.
Они пошли по платформе.
Аглаида Васильевна, собравшаяся было что-то сказать сыну, только махнула рукой и, обратившись к брату, заметила:
- И не слушает даже! Посади меня где-нибудь.
Брат подвел сестру к скамейке, стоявшей в стороне, и проговорил, усаживаясь рядом:
- Да уж, сестра, такой возраст, что на всякую юбку променяет нас.
- Ни на кого он меня не променяет, - сказала, помолчав, Аглаида Васильевна, - он любящий, добрый мальчик.
- Так-то так, да года-то его не любящие.
- Глупости говоришь ты, - ответила Карташева, - если уж хочешь знать, могу тебе сообщить характер их отношений: он поверенный в ее любви к Рыльскому.
Аглаида Васильевна бросила насмешливый взгляд на брата.
- Сам признался мне. Совершенный еще ребенок, - усмехнулась Карташева. - Рассказывает мне, как он стал ее поверенным...
- Разиня какой...
Аглаида Васильевна, видимо, не рассчитывала на такой эффект и вызывающим голосом спросила:
- Почему разиня?
- Помилуйте, сестра, в его годы...
- Ну, вот опять его годы!.. только что ты говорил, что в его годы он меня с тобой променяет на всякую юбку, а теперь... Дело не в годах здесь, а в воспитании.
И Аглаида Васильевна с некоторой пренебрежительностью отвернулась от брата и стала искать глазами сына.
- Послушайте, Карташев, - говорила между тем Корнева, - я замечаю, что с тех пор, как... Ну, одним словом, с тех пор... вы помните... вы совсем переменили со мной обращение. Я хочу знать, почему это? Если в ваших глазах я пала...
- Бог с вами, что вы говорите, - горячо заговорил Карташев. - Я был бы негодяем, если бы, узнав так доверчиво открытую мне тайну, вдруг позволил бы себе... Да, наконец, что тут дурного? Поверьте, что всякий на его месте только...
Карташев замолчал.
- Что только?
Сердце Карташева замерло от вдруг охватившего его чувства.
- Послушайте, - сказал он решительно, - мы сейчас уезжаем. Неужели вы никогда не догадывались, что я был в вас, как сумасшедший, влюблен?
- Вы?! А теперь?
Карташев поднял на нее свои глаза.
- Н... да... послушайте... - растерялась Корнева, - что я вам хотела сказать?
Горячая волна крови прилила к ее лицу.
Они оба молчали и стояли друг против друга. Карташев испытывал какое-то совершенно особенное опьянение.
- Как хотите, сестра, но с таким лицом не поверяют и не принимают поверяемых тайн, - лукаво произнес брат Аглаиды Васильевны.
Мать сама давно заметила что-то особенное и теперь громко и строго позвала сына:
- Тёма, мне надо с тобой поговорить.
Карташев в последний раз посмотрел на Корневу. Все вихрем закружилось перед ним, и, не помня себя, он прошептал:
- Да, я люблю вас и теперь!
Взволнованный подошел он к матери.
Карташева встала и недовольно сказала сыну:
- Ты мог бы и раньше переговорить с посторонними (на этом слове она сделала особое ударение), а последние минуты можно, кажется, и с матерью побыть... Пойдем со мной.