Сержант Воронов.
С первыми каплями дождя Ворон понял- все, сегодня последний день. Не крайний — именно последний. Крупные, словно вишни, капли вовсю молотили по штормовке, делая груз и одежду заметно тяжелее. Хрусткая раньше хвоя теперь бесшумно и мягко пружинила под берцами и все чаще хлюпала и чавкала. Заплутавший в кронах ветер нес запах ели, сырости, свежести и новой жизни. Только вот для Ворона все уже было закончено. Впрочем, всерьез выжить после этой акции Воронов и не рассчитывал. Группу штрафников списали, отправив на самоубийство- но он и этому был рад. Увидеть небо без клеток, вдохнуть такой пьянящий и желанный запах леса и свободы. Сделать что-то важное. Пусть и напоследок.
Когда человек, подло и дико обокравший твою Родину, уезжает в страну продажных законов и на украденные деньги начинает кампанию по обливанию грязью этой самой обворованной Родины- это плохо. Плохо для Родины, плохо для ее репутации. Если же вдруг этого человека заставляет раскинуть мозгами пуля калибром двенадцать и семь десятых миллиметра- это хорошо. Хорошо для репутации. И для Родины хорошо. Это справедливо. Только вот справедливость- удовольствие очень дорогое. А потому баксами и прочей подобной макулатурой за нее не расплатиться. Не расплатиться даже чистым золотом. Кровь и жизнь- вот валюта абсолютной ликвидности. Оплачивают такие счета своей и чужой кровью. И жизнью. Сегодня на кассе лежали жизни Ворона и его лучших друзей. Единственных настоящих друзей. И расчет уже шел полным ходом. Из полного отделения их осталось всего двое.
Все и так было не просто- потом и вовсе пошло наперекосяк. Цель сактировали безупречно. Объект банально подставился — сам вдруг вылез из стальной скорлупы и Ворон, который вел его в прицел, отстрелялся на кураже. Расстояние было еще слишком велико, но он снайперской своей печенкой вдруг почувствовал, что ляжет как надо. И легло, еще как легло! Охрану, считай, переиграли вчистую, не пролив напрасную кровь. По негласным законам наемников им должны были дать уйти. С шумом, стрельбой, погоней, даже кровью — но без потерь. Наемники убивают ради денег, а не ради мести. Да и какая тут может быть месть- и те и другие профессионалы. Делают свою работу — просто сегодня одни из них оказались лучше. Или удачливее. Так за что мстить? Так рассудили бы мудрые азиаты. Но наняты были чертовы наглосаксы — стремясь отработать щедрый гонорар, а может, и действительно почувствовав себя оскорбленными — они воевали по-настоящему. Когда залпом тяжелого выбили Ганса и Татарина — Ворон огрызнулся. Огрызнулся всерьез. Пятеро диких гусей, или кто они там были, отправились к своим верхним людям в поля вечной охоты. Наглосаксы не только не поняли намека- они совсем озверели. И звереют вот уже восьмые сутки. За Татарином и Гансом ушли еще трое. У наглосаксов потери приближались уже к пятому десятку- убегать всегда легче. Совсем кисло стало, когда подключились вертушки- укрыться от них в зеленке было не так уж и трудно, а вот то, что наглам регулярно подбрасывали продукты и боеприпасы- это раздражало. Нельзя сказать, что отделение нуждалось в боеприпасах или голодало- успели подхватить снарягу выбывших. Но на надеждах измотать противника и уйти можно было смело ставить крест. Пять раз летучие делали высадку десанта по ходу движения- и каждый раз удавалось сделать петлю, а иногда и неплохо проредить самих этих высаженных. Но каждый раз прыгуны соединялись с основной группой загонщиков. С тупостью и настырностью английского бульдога наглы все перли и перли по следу. Отправляя раненых и вымотанных в тыл вертушками и не сбавляя темпа.
Происходящее никак не укладывалось в привычную логику. Вертолеты, орды преследователей — все это стоило просто нереальных денег. Тратить такие ресурсы ради поимки обычных киллеров? Глупо и нерационально. Дорого- одно это должно было остановить наглов. Всегда останавливало. Но не в этот раз. Не остановило. Впрочем, очевидно, что по объекту предоставили лишь необходимый минимум информации. Так что вполне возможно, что пустить группу ликвидаторов в расход для наглов теперь действительно дело чести. Не могут они позволить себе потерять лицо перед работодателем.
К вечеру восьмого дня янкесы здорово поумнели- определив примерно местонахождение остатков отделения Ворона десант выбросили по периметру километров в десять и сразу четыре группы. Наученные, работали парой- один крылатый выбрасывает, второй прикрывает. Ворон скрипел зубами от бессилия, но любая его активность была бы гарантированной смертью. Впрочем, как не кинь- всюду смерть- он видел ее теперь абсолютно отчетливо. Была у него такая особенность — чуять беду. Мог накаркать. Иногда даже прислушивались. Вот теперь и себе накаркал. Единственный оставшийся напарник- Орфей — на коротком привале выключился и не включился обратно. Насмешка судьбы- он не был даже ранен, вывернулся из под огня без единой царапины, десяток покойных янкесов уверенно мог записать на свой счет- а вот поди ж ты. Восемь суток изнуряющего, почти круглосуточного, бега — и все. Упал и уже не встал. Бензин закончился… И теперь смертельная ловушка разворачивалась только ради одного. Осознание неизбежного не обессилело Ворона. Напротив- он стал вдруг дико оживленным и деятельным. Едва сошла ночная мгла, Ворон стал готовить место последней битвы.
Полтора десятка РГДшек ушли на растяжки. Монки всего три — но и это хлеб с маслом. Тяжелые, заразы, но хлопот стоят- того не отнять. Мир тебе, Орфей — всю эту тяжесть тащил на своем горбу- что ж, пригодилось. Тело покойного Орфея станет отличной приманкой — этот безбашенный будет только благодарен за возможность даже после смерти отправить вслед за ним пару врагов. Дырокол пришлось бросить на месте акции — но есть безликая неучтенная СВД — таких по миру десятки и сотни тысяч, если не миллионы. В умелых руках — а руки у Ворона золотые с платиновыми контактами- эта красавица вполне может бед наделать. К настоящему рассвету все было, считай, сделано. Подходы к холму перекрыты сюрпризами, тело Орфея в низинке подготовлено для последнего показательного выступления. На холме выбрано и оборудовано полтора десятка лежек- путей отхода нет- не отходят из полного окружения. Попытаться пробиться сквозь почти сотню янкесов — нет, в чудеса Ворон не верил. Приговор вынесен — приговор будет приведен в исполнение. На секунду в памяти вдруг возникло словно вырубленное из мореного дуба лицо генерала Рокотова:
— Сделаешь дело- долг будет списан. Это если вдруг выживешь. Сразу говорю- маловероятно. Почти невозможно, Ворон. Если, кхм — второй вариант — жена твоя бывшая будет вдовой не заключенного военного преступника, а погибшего при исполнении военнослужащего со всеми льготами и выплатами. И наградами. И дочь… Дочь не оставим- прослежу. Это дерьмовый шанс для тебя, Ворон. Сильно дерьмовый шанс. И я, откровенно говоря, дерьмом себя и чувствую, что тебе это предлагаю. Но другого ничего у тебя нет. Вообще нет. Есть- трибунал, разжалование, тюрьма. Ты убил офицера, Воронов. Мразь- но офицера. А твои люди… Да я даже не знаю, кому из вас хуже- тебе, пристрелившему вышестоящего офицера, как бешеную собаку- или им- поднявшим мятеж.
А потом он услышал свой голос- глухой, словно из могилы:
— Эти условия будут для всего моего отделения. Чужих не возьму.
— И?
— Мы сделаем, Рокот. Даже если сдохнем- сделаем.
— Я даю тебе слово офицера…
— Я знаю, Рокот. Я знаю…
Рокотов был тварь, тварь старая, жилистая, жестокая и равнодушная. Холодный профессиональный убийца. Но выше своей жизни Рокот ценил свою честь. Свое слово. Свою гордость. А жизнь генерала Рокотова — это довольно неплохая гарантия, ведь он скорее умрет, чем нарушит свое слово.
Ворон помотал головой, отгоняя непрошеные воспоминания. Вдалеке грохнуло, послышались заполошные крики и отборный мат на английском. Смертник переложил СВД, щелкнул предохранителем и застыл. Соло для снайпера началось.