Ворон внушительно проскрипел:
— Ты делаешь важное дело, Дима. Очень важное. Если ты думаешь, что расследование преступлений — это сплошные погони, перестрелки и все такое, то ошибаешься. Девяносто процентов усилий сыщика уходит на кропотливую скучную работу. Без нее никак не обойтись.
Я заметил в траве полуистлевший прошлогодний окурок. С нарочитой брезгливостью поднял его двумя пальцами и отправил в карман куртки.
— Потом в урну выброшу!
Степа промолчал. Решив, что почва подготовлена, я спросил:
— А как ты вообще заделался сыщиком, Степа? Ведь не с бухты-барахты?
Ворон наклонил голову и оценивающе посмотрел на меня, как бы прикидывая, стоит ли рассказывать, а потом проронил сдержанно:
— У меня был хороший наставник.
— Сыщик?
— Майор Московского уголовного розыска.
— Человек? — удивился я.
— Естественно. Воронам воинских званий пока еще не присваивают. Николая Даниловича оболгали и уволили из органов. А у него — два ордена Красной Звезды! Он страшно переживал. А тут подвернулся я — ну, и…
— Как это, подвернулся?
Степа помрачнел.
— Знаешь, что такое дачный сортир?
— Кто же не знает! Будка с таким сердечком. А в полу — круглая дыра. Спускаешь штаны, присаживаешься — и вперед.
— Вот-вот, — сухо подтвердил он. — Когда мне от роду было три месяца, я попал в выгребную яму под сортиром. Мальчишки швырнули.
— Сволочи! — вырвалось у меня.
— Выбраться я не мог и стал уже захлебываться в вонючей жиже. А Николай Данилович меня вытащил. Принес домой, отмыл. От меня потом еще месяц пахло. Он был холостяк, и я стал жить у него. Майор всему меня научил: говорить по-человечьи, летать и многому другому. В сыскном деле он был гений! Со временем мы с ним нашли того, кто его подставил, и вывели на чистую воду. В тюрьме сейчас. Жуткий тип. Полковник, между прочим. К сожалению, в отставке здоровье Николая Даниловича пошатнулось — прошлой весной он умер.
— Неужели ничем нельзя было помочь?
Степа вздохнул:
— Застарелая язва желудка. Светлый был человек, редкая умница.
— Жаль, что мы раньше с тобой не встретились! — воскликнул я. — У меня отец — отпадный хирург. Он бы ее вырезал, язву — и все!
Ворон печально тюкнул клювом по ветке.
— Конечно, жаль. Правда, Николая Даниловича оперировали в лучшей клинике города Франкфурта. Это в Германии. Я организовал. Но, видно, не судьба.
— Организовал? Ты? — поразился я. — А как же виза, заграничный паспорт, деньги?
— Это была не проблема. — Степа, разминаясь, потрещал сначала одним крылом, потом другим. — Не забывай, что я могу проникнуть практически куда угодно: и в банк, и в посольство.
Я стоял с открытым ртом и обалдело смотрел на него.
— Когда будешь покидать парк, не забудь про окурок! — усмехнулся ворон.
…Расположившись на Юркином диване, мы со Светкой резались в подкидного. Когда брата не было дома, я всегда занимал его диван, хотя у меня имелся точно такой же. Юркин почему-то казался уютнее.
Светка вдруг спросила:
— Дима, а что там с моей звездой не в порядке? Ты ребятам рассказываешь…
Я сделал таинственное лицо:
— Секрет.
Но Алябьева тащила и тащила из меня жилы, и я объяснил:
— Это просто приманка! Вор должен забеспокоиться — и выйти на меня, чтобы узнать, что да как.
Зазвонил телефон. «Волк!» — мелькнуло у меня. Я осторожно поднял трубку.
— Алло!
Глухой и далекий, как со дна океана, голе проговорил:
— Через десять минут будь в кафе «Ромашка». Один!
Кафе «Ромашка» было через дорогу.
— А кто это? — спросил я.
Голос ответил:
— Это по поводу цацки со стекляшками. Приходи один, понял?
И трубку повесили.
Светка вопросительно смотрела на меня.
— Насчет долга, — небрежно сказал я. — Один парнишка хочет баксы отдать. Посиди! Я туда и сразу обратно.
Она надула губки.
— Я с тобой, Дима.