- Пошел корове сена дать. Раздевайся. Заколела небось?
- Нет, я не замерзла. Всю дорогу - бегом.
Мать поставила на стол стакан горячего чаю и тарелку со свежими шаньгами. Шаньги были такие пухлые и румяные, что казались живыми, и Таёжка не смогла отказаться.
- Я столько ем, - жалобным голосам сказала она, - что скоро стану совсем толстая.
- Ну, до этого далеко, - усмехнулась Мишкина мать.
Вошел Мишка.
- Ух и морозец же нынче! - объявил он, снимая шапку и приглаживая на голове короткий белый хохол. - Градусов пятьдесят, аж зубы ломит.
- От вранья, - добавила мать. Таёжка засмеялась. Мишка налил себе чаю и, покосившись на мать, наклонился к Таёжке:
- Поторапливайся. Мне немецкий списать надо.
Мать положила Мишке в мешок пирогов с молотой черемухой, кедровых орехов, сала, сушеных грибов и сказала Таёжке:
- Ты там присматривай за ним. Парень-то безголовый. А в субботу за вами Федор приедет. И когда только эта морока кончится!..
"Морока" заключалась в том, что в Мариновке была только начальная школа. Поэтому Мишка с Таёжкой учились за сорок километров от дома, в Озерске.
Одевшись, ребята вышли на улицу. Буран провожал их до самого сельпо. Возле сельпо стояла Федина трехтонка.
Капот её был заботливо укутан в стеганый ватный кожух, и мотор добродушно порыкивал. Сам Федя сидел в чайной и ел суп. Его силуэт темнел в желтом окне, будто вырезанный из толстого картона.
Мишка подошел и постучал в стекло. Федя повернулся, сделал руку козырьком и закивал головой.
- Полезли в кабину, - сказал Мишка и открыл дверцу.
В кабине было тепло, сладко пахло нагретым бензином. Мишка включил фары, и на дорогу легли два слепящих круга. В вязких снопах света роилась изморозь.
Потом в кабину влез Федя и весело спросил:
- Ну, цуцики, поехали?
Машина взревела и рванулась вперед. Скоро огоньки села остались позади, и потянулась степь с редкими березовыми колками. С левой стороны от дороги снег был как будто перепахан гигантским утюгом. Здесь недавно прошел грейдер, оставляя за собой крутые снежные гряды, чтобы не заносило дорогу в город.
Дорога была горбатая. Местами ветер слизал с неё снег, и дорога чернела голыми проплешинами. Через четверть часа выехали на зимник, и под колесами грузовика заскользило гладкое зеркало льда.
- Как по асфальту, - сказала Таёжка. Федя сунул в рот папиросу и тихонько запел:
Это было давно,
Год примерно назад.
Вез я девушку
Трактом почтовым...
Потом в песню вступил Мишка. Вдвоем у них выходило здорово: хрипловатый, ломкий басок Феди и тоненький Мишкин голос.
Попросила она, чтоб я песню ей спел.
Я запел, и она подхватила...
Кони мчались стрелой,
Будто ветер степной,
Будто гнала нечистая си-ила-а...
А утро все больше светлело и ширилось. Мимо мелькали прибрежные деревья в тяжелых гроздьях инея; тускло синея, пробегали сугробы, и летел под колеса сизый стеклянный лед.
ЗЛОСЧАСТНАЯ ЧЕТВЕРКА
В школе ещё никого не было. Только по коридорам бродила заспанная тетя Дуся и растапливала печи. В гулких, пустых классах пахло смолой и горьким дымком.
В 6-м "В" топилась высокая голландская печь, до самого потолка закованная в железные листы. Мишка приоткрыл дверцу топки, и на полу запрыгали оранжевые зайчики.
Мишка блаженно щурился и кряхтел" как старый старик.
- Табаку взяла? - спросил он, не поворачивая головы.
Таёжка достала из портфеля газету и табак, завернутый в носовой платок. Табак ей приходилось тайком брать у отца. Он вряд ли мог заметить пропажу, потому что одной горсти Мишке хватало на всю неделю. Да и курил-то он для пущей важности.
Пока Мишка трудился над своей цигаркой, Таёжка, высунув кончик языка, переписывала ему домашнеё задание по немецкому.
- Ты не больно-то старайся, - посоветовал Мишка. - А то никто не поверит. Кляксы штуки две ляпни.
- Хорошо, - отозвалась Таёжка и посадила аккуратную кляксу.
Потом стал собираться народ. Пришли толстый Генка Зверев и Витька Рогачев, по прозвищу "Курочка-Ряба". Он и правда походил на курицу - с остреньким носиком и круглыми птичьими глазами. Генка и Курочка-Ряба отличались тем, что дрались даже на уроках, но почему-то всегда ходили вместе. Может быть, их роднило то, что оба они были из одной деревни и оба "хромали" в диктантах.
Потом появились Щегловы, братья-близнецы, низкорослые и краснощекие, похожие на медвежат.
Братья заглянули через плечо Таежки и разом спросили:
- Немецкий?
Согласованными, одинаковыми движениями они открыли свои портфели, достали тетради и ручки и деловито принялись списывать.
- Хорошо Мишке, а? - сказал Курочка-Ряба и подмигнул Генке Звереву. Тайка ему даже нос вытирает.
Таёжка покраснела и склонила голову ещё ниже над тетрадкой.