Грехи империи - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 5

Глава 3

«Прогресс».

Невзрачное словечко, да и звучит не слишком забавно, но оно не сходит со страниц газет, будто имя нового бога Фатрасты. Можно подумать, Фатраста, эта страна грызущихся между собой переселенцев, эта дважды захваченная нация промышленного грабежа, способна породить собственного бога. Лэндфолл, столица Фатрасты, пережуёт его и выплюнет, и вряд ли это попадёт в газеты.

Зажатый с обеих сторон, Стайк сидел на неудобной деревянной скамье в узком коридоре. На этой же скамье теснились ещё с полдюжины сломленных и побитых жизнью мужиков, выглядящих на двадцать лет старше своего возраста. Избегая смотреть друг другу в глаза, они пялились в пол или потолок. Некоторые молились, другие были предавались безысходным раздумьям. Из высокого зарешеченного окошка лился утренний свет. В соседней комнате кто-то выкашливал лёгкие.

На коленях у Стайка лежала истрёпанная газета четырёхмесячной давности с заголовком «Прогресс» на всю первую полосу. Несколько минут он размышлял над заголовком. Может, дать волю отвращению и порвать её? Но доставать газеты в трудовых лагерях не так-то просто, эту он выменял на недельный паек табака.

Стайк вытащил наполовину изрезанную деревяшку и зажал как можно твёрже в искалеченной левой руке. Правой он взял украденный из столовой ножик и, уперев большой палец в спинку лезвия, принялся машинально строгать, не отрываясь от чтения.

В газете расписывалось, как упорно трудятся адроанские наёмники, «усмиряя фронтир». Вокруг Лэндфолла планируют открыть ещё три трудовых лагеря, чтобы разместить прибывающих из Девятиземья осуждённых. После казни на виселице какого-то молодого радикала в квартале пало вспыхнули бунты. Хотя гражданская война закончилась шесть лет назад, торговля с Кезом до сих пор не наладилась.

Стайк фыркнул. Судя по содержанию газет, которые попадали ему в руки, мир не сильно изменился за те десять лет, что он отбывал срок. Это по-прежнему обитель алчности, насилия, бедности и злобы. Он переключил внимание с газеты на деревяшку и несколько минут сосредоточенно обстругивал податливую сосну.

Стайк поднял своё творение к свету. Неважнецкое маленькое каноэ, как он сам его называл. Длиной с ладонь, узкое и гладкое, снаружи покрытое символами пало. Отлично выточенное, несмотря на тупой нож и искалеченную руку. Стайк сдул стружки, сложил газету и заставил себя встать. Правой ноге потребовалась лишняя пара секунд, чтобы выполнить приказ, отчего он нахмурился.

Он подошёл к двери во двор и слегка её приоткрыл. На крыльце поджидала девчонка, хотя из-за слоя грязи на лице — обычное дело в трудовом лагере — её можно было запросто принять за мальчишку. Босоногая, в старой рубашке Стайка, которую пришлось перевязать на шее и талии, чтобы не свалилась, девочка напоминала голодного воробья, у которого выщипали половину перьев.

— Селина, — прошептал он.

Встрепенувшись, девчонка повернула голову и взволнованно спросила:

— Бен! Ты освободился?

Стайк покачал головой.

— Ещё даже не прошёл. Возьми-ка. — Он сунул каноэ в щель, пока охранник не заметил, что дверь открыта. — Это часа на два.

— Я подожду.

Стайк тихонько закрыл дверь, поковылял обратно и, подавив стон, опустился на жёсткую скамью. Один из его соседей глянул на дверь, потом на него, но тут же опустил взгляд.

Не прошло и нескольких минут, как дверь в дальнем конце коридора открылась и появился охранник. Стайк не помнил его имени, но знал, что до войны тот служил в армии Кеза в военной полиции. Это был высоченный здоровяк с ручищами как пороховые бочонки. Охранник скользнул взглядом по жалкой очереди на скамье и рассеянно крутанул дубинкой. На нем была такая же ярко-жёлтая форма, как и на остальных охранниках, скопированная с фатрастанских мундиров, какие когда-то носил и сам Стайк.

Охранник зыркнул на него.

— Ты. Заключённый 10642. Идём.

Стайк с трудом поднялся на ноги и похромал к охраннику.

— Поторопись, — бросил тот. — Я не могу ждать весь день.

«Интересно, — подумал Стайк, — как бы ты выглядел без рук».

— Бездна, — выдохнул охранник, когда заключённый подошёл ближе. — А ты у нас не маленький.

Стайк не смотрел ему в глаза. Он знал, какого рода внимание привлекают его габариты. Ни к чему хорошему это не приводило, по крайней мере, здесь. Охранники любили преподать урок в назидание остальным на примере самых сильных заключённых.

«Я мог бы раздавить тебя как букашку». Стайк тут же подавил непрошеную мысль. Нельзя так думать. Он образцовый заключённый и намерен продолжать в том же духе, пока не истечёт его срок или пока его не загоняют до смерти. В голове вспыхнуло воспоминание: перчатки заляпаны кровью, в руке меч, он горланит гимн уланов, пешком продираясь сквозь вражеских гренадеров, таких же здоровяков, как этот надменный говнюк. Стайк моргнул, и видение погасло.

Охранник наконец сделал шаг назад и, придержав дверь, указал Стайку на очередной пыльный коридор с единственным окошком.

— Первая дверь направо.

Выполнив указания, Стайк оказался в небольшой квадратной комнатушке. Она живо напомнила ему исповедальню в кресимской церкви, пусть вместо плетёной ширмы между ним и соседним помещением здесь окошко с толстой железной решёткой. Сверху надпись крупными буквами: «Условное освобождение». Камера была хорошо освещена — наверное, чтобы судья мог как следует рассмотреть чудовище, которое собирается выпустить на свободу.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — донёсся голос из-за решётки.

Стайк опустился на низкий деревянный табурет, нервно прислушиваясь к тому, как тот скрипит под его весом.

Несколько мгновений царило молчание. Стайк поднял глаза и посмотрел сквозь решётку. Он уже дважды проходил через подобную процедуру и знал правила игры. Судьёй, занимающимся условным освобождением, попросту становится какой-нибудь старший тюремный администратор, у которого есть на тебя время. А значит, выбор между свободой и ещё двумя годами каторжного труда сильно зависит от того, с какой ноги встал утром судья.

При виде женщины по ту сторону решётки у Стайка запело сердце.

— Рейми? — позвал он.

Рейми Четырёхпалая особой привлекательностью не отличалась. Средних лет, невысокая, невзрачная, одетая довольно элегантно для трудового лагеря. С шеи на цепочке свисали очки. Она занимала должности лагерного бухгалтера и интенданта. Стайк оказался одним из немногих заключённых, умевших читать, писать и считать, а потому частенько помогал ей с гроссбухами. Ему нравилось проводить время в её тихом кабинете, где Селина могла играть на полу, а ему не грозили неприятности.

Рейми откашлялась. Порылась в бумагах, нашла карандаш и тут же выронила. Тот скатился со стола на пол. Она не стала его поднимать, а аккуратно выудила из кармана жакета ещё один и проверила грифель.

— Бенджамин.

— Как поживаете, Рейми? — поинтересовался он.

Она вымученно улыбнулась.

— Кашель замучил. Сейчас сухо, и сами знаете, какая пыль. Как ваше колено?

Стайк пожал плечами.

— Побаливает. У одного моего приятеля, ещё на войне, был такой кашель. Он добавлял мёд в виски. До конца не вылечил, но жизнь себе облегчил.

— Буду иметь в виду. — Она попыталась прочистить горло, но опять закашлялась. Придя в себя, снова порылась в бумагах и продолжила официальным тоном: — Заключённый 10642, Бенджамин Стайк. Слушание по условному освобождению после десятилетнего срока. Вас кто-нибудь представляет?

Стайк обвёл взглядом крохотную комнату.

— Мне запрещено получать письма и общаться за пределами лагеря, так что я вообще не уверен, знает ли хоть одна душа, что я жив.

— Понятно. — Рейми поставила галочку в бланке, пробормотав «без адвоката», и продолжила тем же тоном: — Бенджамин Стайк, во время революции вас приговорили к расстрелу за неповиновение приказам вышестоящего офицера. Милостью леди-канцлера приговор был смягчён до двадцати лет трудовых лагерей. Всё верно?

— Я бы не сказал «смягчён». — Стайк вытянул искалеченную руку и, как мог, расправил пальцы. — Приговор привели в исполнение дважды, прежде чем решили, что проще отправить меня копать канавы, чем фаршировать пулями.

Рейми вытаращила глаза, вся официальность пропала.

— Два расстрельных залпа? Я понятия не имела.

— В этом моё преступление. — Стайк опустил руку. — И мой приговор.

Закашлявшись, Рейми снова уронила карандаш, вытащила новый и поставила ещё одну галочку.

— Да, ясно. Что ж, мистер Стайк, последний час я изучала ваше дело. Прошло семь лет после инцидента с применением вами насилия, и уже пять лет в вашем деле нет новых пометок. Учитывая, — она прочистила горло, — что средняя продолжительность жизни заключённых в лагере «Доброе болото» всего шесть лет, я бы сказала, вы неплохо справились.

Не обращая внимания на больное колено, Стайк подался вперёд и замер на самом краешке табурета.

— Меня выпустят досрочно? — выдохнул он, не смея выказать нарастающего восторга.

— Думаю…

Рейми прервал внезапный стук в дверь с её стороны решётки. Нахмурившись, она аккуратно положила карандаш и встала.

— Минутку, — сказала она и вышла в коридор.

До Стайка доносились приглушённые голоса, но разобрать ничего не удалось. Вдруг голоса зазвучали громче, потом Рейми настиг приступ кашля. Последовала тишина, и Рейми вернулась в комнату с листком бумаги. Она аккуратно расправила его на столе и вложила в дело Стайка. Потом упёрлась взглядом в стол, нервно барабаня одним пальцем.

Стайк не знал, что всё это означает, но явно ничего хорошего. Он уже сдвинулся на самый край табурета. Хотелось протянуть руку через решётку и потрясти Рейми.

— Условное освобождение, — вежливо напомнил он.

Его слова вывели Рейми из задумчивости, и она с улыбкой посмотрела на него.

— Так, на чем я остановилась? Ах да, мистер Стайк, у меня две новости: хорошая и плохая. Плохая заключается в том, что, положа руку на сердце, я вынуждена отказать вам в условном освобождении. — Она заговорила быстрее. — Хорошая — в том, что в моей власти предложить вам перевод в трудовой лагерь с менее… опасной репутацией. Лагерь-курорт, как у нас их называют. — У неё вырвался нервный смешок, она опять прокашлялась. — Постели там мягче, рабочих часов меньше и условия лучше.

У Стайка упало сердце. Он уставился перед собой и переспросил безо всякого выражения:

— Другой трудовой лагерь? — Его словно ударили под дых. — Это моя жизнь. Думаете, мне есть разница, если постель немного мягче?

По виску Рейми скатилась капля пота.

— Я знаю, что вы можете меня выпустить. — Он врезал в стену кулаком здоровой руки, отчего Рейми подскочила. — Я знаю, это на ваше усмотрение. Десять лет я не поднимал головы. Без возражений терпел побои, голодал, когда бурда была совсем жидкой. Бездна, я научил вас читать, когда вы обманом попали на должность лагерного интенданта. Рейми, я думал, мы друзья.

Рейми замерла, положив ладони на стол и устремив взгляд прямо перед собой, как застигнутая врасплох лань в саду. Жизнь в ней выдавала лишь сильнейшая дрожь, сотрясавшая с головы до ног.

— Простите, — тихо произнесла она.

— Простить? За что?

— Я не знала, что вы тот самый Бен Стайк.

— Что значит «тот самый Бен Стайк»? А вы думали, сколько нас?

Стайк поднялся на ноги, в гневе почти забыв о боли в колене. Его макушка упёрлась в потолок камеры. Почему-то дрожь Рейми разозлила его ещё сильнее. Они столько дней провели в её кабинете без охраны, иногда даже вместе смеялись. Она флиртовала с ним. А теперь трясётся в ужасе, хотя между ними железная решётка.

— Мы друзья? — требовательно спросил он.

— Да, — пропищала Рейми.

Здоровой рукой и двумя целыми пальцами искалеченной Стайк взялся за решётку, ухватился покрепче и одним рывком вырвал из стены. У Рейми отвисла челюсть, но она не шевелилась. Он отставил решётку, перегнулся через её стол и, пошарив в документах, выудил нужный листок.

Это была записка из канцелярии Линдет. В ней содержалось три предложения: «Бешеный Бен Стайк, бывший полковник Стайк из «Бешеных уланов», — жестокий убийца, повинный в нескольких военных преступлениях. В условном освобождении отказать. Сделайте так, чтобы это выглядело правдоподобно».

Внизу стояла подпись Фиделиса Джеса, главы тайной полиции леди-канцлера.

Из коридора донеслись крики. Должно быть, охранники услышали грохот. Следом раздался топот. Стайк скомкал листок и швырнул его в лицо Рейми.

— Перестаньте дрожать. Друзей я не трогаю.

Отвернувшись от неё, он пошире развёл руки и стал ждать первого охранника, который сунется в дверь.