…Какой же была эта девочка, едва не получившая в дар особую судьбу?
Фея не ошиблась — они никогда не ошибаются! — Эли росла доброй и красивой. В лесном крае, где одну усадьбу не увидать из окна второй, а в городках даже главные площади не замощены камнем, она вполне могла считаться самой милой девочкой в округе. В городе побольше — из тех, где есть настоящие гостиницы и ярмарки проходят три раза в год, — ее, пожалуй, сочли бы хорошенькой и оглянулись бы вслед. А вот в столице — признаемся честно — ей пришлось бы довольствоваться званием самой миловидной девочки квартала, не более того.
На рубеже двенадцати-тринадцати лет, когда Эли особенно заметно вытянулась за лето, стало очевидно, что в ее свежем лице недостает той яркости и выразительности черт, которые при самом мимолетном знакомстве запоминаются людям на всю жизнь. В столице тогда бытовало мнение, что истинных красавиц можно сравнить либо со льдом, либо с пламенем — по крайней мере, так говорилось в самых известных стихах и песнях того времени. Прелесть Эли в таком случае могла быть определена, как что-то родственное безыскусному полевому цветку. Разумеется, в мире полно прекрасных ромашек и они радуют непритязательный глаз — но куда им до жгучих языков огня или вечного сияния снегов!..
Как и Маргарета, Эли обещала в скором стать невысокой стройной девушкой со светлыми, чуть рыжеватыми волосами — густыми и блестящими, но, увы, ничуть не похожими на золото или медь. Лицо ее очертаниями напоминало сердечко, нос был чуть коротковат и курнос, голубые глаза — с добрым лукавым прищуром, выдающим простоту нрава и склонность к шутливым проказам. Таких девочек обычно наряжают в пышные платьица с узором из мелких цветов — они словно созданы друг для друга, — и угощают сладостями без меры.
Но тут-то и сказались странности, в которых, была повинна то ли злопамятная фея, то ли необычное воспитание Одерика, разрешавшего Эли вести себя так, как ей вздумается.
Начнем с того, что с самого раннего детства Эли любила животных и птиц, и они платили ей взаимностью. Под каким бы деревом во дворе ее не усадили родители — спустя несколько минут на ветвях рассаживались большие и малые птицы, рядом на земле укладывались дремать тощие дворовые коты, а бродячие собаки просовывали свои носы в щели забора и радостно взвизгивали, приглашая девочку с ними поиграть. Сколько ни прогоняли Маргарета и Старая Хозяйка эту шумную компанию, верещавшую и чирикавшую на все лады — но стоило им только отвернуться, как звери и птицы возвращались, словно кто-то отдал им приказ не отходить от девочки ни на шаг.
В комнате у нее всегда водились мыши, и она заливисто хохотала, когда мать или служанки пугались мышонка, забравшегося под подушку. Ей не нужны были никакие куклы, никакие игрушки — лишь бы только возиться со щенками и котятами, чесать гриву коню или следить за воробьями.
Стоило ей подрасти, как вся ее одежда покрылась пятнами и дырками, зашивать которые не успевала ни Маргарета, ни служанки. Во всех карманах, за пазухой и в носовом платке Эли прятала объедки для котов и собак, набивала туфли зерном для птиц и даже в ее растрепанных волосах была припрятана корочка хлеба для лошади.
— Ох, да какая же она грязнуля! — в отчаянии повторяла Маргарета, наблюдая, как дочь ползает по траве вдоль забора, чтобы изловить потерявшегося цыпленка и вернуть курице.
— Фея же сказала, что Эли будет доброй, — невозмутимо отвечал на это Одерик. — Какая же доброта возможна без любви к бессловесным тварям?
— Но она постоянно испачкана то сажей, то золой!..
— Ты запрещаешь ей брать еду для собак и котов — вот она и пробирается на кухню исподтишка, чтобы украсть побольше.
— Вся ее одежда грязная и рваная!
— Она сбегает в лес, чтобы посмотреть на диких животных и порезвиться вволю — ни одно платье не выдержит таких испытаний.
— Запрети ей ходить в лес! — взмолилась Маргарета. — Разве не в лесу волшебство фей сильнее всего?
— Разве не в лесу принцев — да и людей вообще! — водится меньше, чем где бы то ни было? — Одерик развел руками. — Ей нравится гулять в одиночестве, и если мы запрем ее в комнате — кто знает, не сгрызут ли мыши наш дом до основания?
— Ох, эти мыши! — вскричала Маргарета, в сердцах потрясая руками. — Эти мыши!.. Весь дом уставлен мышеловками — отчего же в них никто не попадается⁈
— Оттого, что твоя дочь выбирается по ночам из кровати и портит все мышеловки, которые находит, — отвечал Одерик, добродушно похохатывая. — Если бы не коты, которые сбрелись в нашу усадьбу со всей округи, то мыши съели бы даже наши туфли!..
— Коты!.. — обессиленно повторила Маргарета. — Да, и правда. Тут полно котов, мышей, собак — и все из-за Эли…
— Подумай лучше, — сказал Одерик гораздо серьезнее, — быть может, следует говорить не «из-за Эли», а «для Эли»?
— Что ты имеешь в виду?
Одерик умолк — как это всегда бывало перед словами, которые он до того обдумывал не один день, — а затем промолвил:
— Быть может, звери и птицы лучше людей знают, как следует защищать Эли от злой воли высших существ?..